Ознакомительная версия.
— К тому же мы еще не знаем, как намерен действовать Сердюк, — заключил он. — Может быть, дело уже разрешилось к обоюдному согласию сторон. Ведь твоему Мартиросову тоже не нужна новая слава.
Нет, убедить друга ему не удалось. Единственное, с чем Женя был вынужден согласиться, это набраться терпения и подождать до завтра. Итак, опять ждать, строить догадки и беспокойно ворочаться на кровати, думая о том, как лучше поступить. Накануне он уже испытал все это, правда, предмет размышления был другой. Женя с удивлением отметил, что вспомнил о прежнем «предмете» без острой недавней обиды и почти без всякого интереса. Он даже не успел удивиться такому равнодушию, потому что против ожидания быстро заснул.
Утром сразу же после физзарядки Ветров забежал в пятую роту, но Мартиросова не нашел, тот вообще не ночевал на своем месте, и объяснить причину его отсутствия никто из товарищей не смог. Мелькнула мысль: может быть, Алишер прав, и Сердюк никому не докладывал о случившемся? Мысль, однако, скоро была опровергнута. На утреннем осмотре майор Мамедов объявил о том, что в роте произошло ЧП: суворовец Мартиросов обокрал комнату для хранения ротного имущества и взят под стражу. Размеры похищенного будут установлены после инвентаризации, для чего нужно немедленно сдать все лишнее обмундирование. На завтрак пятая рота опоздала, и Ветров, увидев пустующие столы, догадался, что дело принимает плохой оборот. На перемене его опасения подтвердились, и скоро о ЧП заговорило все училище. Среди похищенного упоминалось все, на что способна юная фантазия: деньги, оружие, драгоценности… Казалось, что ограблена не жалкая ротная каптерка, а пиратская пещера веселого адмирала Дрейка. Женя возмущенно сказал Алишеру:
— Ну и Колун! Это ведь он распускает слухи. Чего доброго, припишет нам то, что украл сам. Нужно принимать немедленные меры.
Алишер снова попытался призвать друга к осмотрительности, но в конце концов был вынужден согласиться. Только настоял, что в интересах дела нужно действовать постепенно: не идти сразу наверх, а начать с того же Сердюка и попытаться объяснить, какими неприятностями грозит ему дальнейшее преследование Мартиросова.
— Словом, поставим ультиматум, — заключил он, — либо Сердюк глушит дело, либо мы предъявляем ему публичное обвинение.
Едва прозвучал сигнал на большую перемену, они отправились в пятую роту. Сердюк находился в каптерке, сплошь заваленной сданным имуществом, но сейчас было не до порядка: согласно расписанию, рота сегодня выполняла учебные стрельбы из мелкокалиберной винтовки, и на старшине лежали заботы по материальному обеспечению столь важного мероприятия. Друзья вошли, когда Сердюк вскрывал полученный на складе ящик с патронами.
— Я занят, — резко сказал он, не поднимая головы.
— Гражданин Сердюк, мы пришли с ультиматумом, — четко сказал Алишер.
Обращение прозвучало так необычно, что старшина тут же оставил свой ящик и вскричал:
— Вы что, забыли, где находитесь? Тогда я прочищу вам мозги!
Ветров не сдержался и выступил вперед:
— Чистить не надо, мы в суворовском, а не в сапожном.
Алишер оттянул его назад и продолжил как ни в чем не бывало:
— Ультиматум такой: либо Мартиросов сейчас же возвращается в роту, либо мы рассказываем генералу, как вы его избили.
— Брехня! — еще громче вскричал Сердюк. — Разве товарищ генерал поверят такой брехне?
— Увидит Мартиросова и поверит. Доказательство налицо.
— А они про ваши доказательства уже знают, — Сердюк заметно успокоился. — Мартиросова этими доказательствами прошлой ночью товарищи наградили, так что я тут ни при чем. Конечно, погорячились ребята, их можно понять…
Ветров возмутился, он впервые встречался с такой наглой ложью взрослого человека, и кого — старшины, который поминутно всех воспитывает и делает замечания.
— И вас я понимаю, — продолжал полностью пришедший в себя Сердюк, — потому как войсковое товарищество для нашего брата военного — наипервейшее дело. Понимаю и про ваше безобразное поведение докладывать пока не стану, но учтите — пока! А теперь идите и не мешайте мне работать.
— Вы лжете, вы подло лжете, — не выдержал Ветров, — я сам, своими глазами видел вчера, как вы его избивали, слышал, как ругали последними словами. Сам, вот отсюда, из этого окна. Да вы просто… вы… вы…
И тут против ожидания Сердюк обрадовано всплеснул руками и заговорил, обращаясь только к Алишеру:
— Ну, слава богу, нашелся. Я все время думал: не мог Мартиросов один на такое дело пойти, всенепременно должен быть у него пособник, чтобы ворованное принимать и куда-то относить. Вот он и проговорился: сам, говорит, под окном стоял. Теперь, понятное дело, тайник ихний надо искать. Или сами будете признаваться? — он наконец глянул на взбешенного Ветрова.
— Да как вы смеете? Вы сами вор! — крикнул тот.
— Значит, признаваться не будете, — заключил Сердюк, — ну ничего, попадете в военную прокуратуру, там все расскажете, как миленькие, там вас научат свободу любить…
Алишер прервал:
— Значит, наш ультиматум вами отвергается, гражданин Сердюк?
— Вон отсюда! — закричал снова потерявший самообладание Сердюк. — Не то услышите такой ультимат…
На него все-таки здорово действовало это неуставное обращение.
Друзья покинули каптерку, но Ветров еще долго не мог успокоиться, возмущаясь лживостью старшины. Алишер слушал молча, лишь однажды укорил: не надо было говорить, что мы располагаем свидетельством избиения, ибо такой важный козырь может быть неверно истолкован. Женя, однако, укора не понял, поскольку то, что совершилось у него на глазах вчера вечером, являлось очевидным фактом, простым и понятным даже первокласснику, таким, как «мама мыла раму», и не могло быть истолковано иначе, чем было. Они зашли в канцелярию роты и, не найдя там майора Мамедова, поспешили в политотдел.
Помощник начальника политотдела по комсомольской работе лейтенант Беляков радостно бросился к Алишеру с протянутой рукой — тот был группкомсоргом, а активистов Гусек всегда отличал.
— Как дела? Как подписка на заем? Учтите, ваш почин — дело большой политической важности, мы намерены придать ему громкое общественное звучание, — зачастил он и повел Алишера к своему столу. А Жене просто сунул руку, даже не взглянув в его сторону. Тот так и остался стоять у двери, пока Алишер излагал суть дела.
— Слышал, слышал, как отличился этот Мартиросов, — сказал Гусек. — К сожалению, к нам в училище попадает и такой материал.
— Этот материал был вчера избит старшиной, — тихо буркнул Женя, решивший пока не вмешиваться в разговор, но Гусек услышал и недоумевающе посмотрел на него. Потом перевел взгляд на Алишера, словно бы спрашивая, что тут делают посторонние.
— Это комсомолец Ветров, который видел факт избиения, — пояснил Алишер.
Гусек вытянул руку и снова побежал к порогу, приговаривая:
— Да, да, просто возмутительно, нужно обязательно разобраться.
— Мы за тем и пришли, — сказал удивленный Женя и поздоровался вторично.
— Да, но при чем тут я? — тоже удивился Гусек. — Оба несоюзные, один еще не дорос, второй давно вышел по возрасту, а у меня на своих времени не хватает.
Нет, не вмешаться было нельзя, и Женя воскликнул:
— Разве он чужой?
— Я имел в виду, что он не комсомолец, не передергивайте, Вихрев.
— Моя фамилия Ветров, товарищ лейтенант.
— Какая разница? У меня на учете более четырехсот человек.
Гусек отвернулся и начал говорить с Алишером совсем о другом, давая понять, что сама тема и комсомолец со столь плохо запоминающейся фамилией его больше не интересуют. Женя решил, что здесь никакой помощи своему делу они не найдут, и вышел. Алишер тоже не задержался.
— Черт нас понес к этому Гуську, — сказал он, не теряя, однако, своей невозмутимости. — Всегда уходит от прямого ответа. Придешь с одним вопросом, забросает тебя другими, так что забудешь, с чем приходил.
Тут запела труба, возвещая о конце перемены, и друзья поспешили в класс, решив, что продолжат свое дело после занятий.
Следующим был урок английского языка. Он ожидался с особым нетерпением, ибо сегодня его предстояло проводить девушкам, прибывшим на стажировку из военно-педагогического института. По традиции старшие классы устраивали соревнования, чья «иностранка» лучше, при этом, разумеется, их знания и методические навыки имели далеко не первостепенное значение. Показатели оценки юных мисс, мадмуазелей и фройлен были давно отработаны, тем более что все они носили ладно пригнанную военную форму. Например, талия и объем груди определялись по количеству дырочек, на которые застегивались ремень и портупея, а для деликатных измерений существовали более сложные процедуры. Скажем, парты сдвигались так, чтобы образовать сужающийся проход, и края помечались мелом. Во время первого урока все внимательно следили, в каком месте бедра испытуемой одновременно коснутся обеих парт. Измерения производились сразу же по окончании урока, а результаты выписывались в правом верхнем углу классной доски и становились таким образом предметом всенародного обсуждения. В это время отмечалась повышенная активность молодых офицеров, под разным предлогом заглядывавших в классы и украдкой косившихся на доски. И вот среди такого интересного урока Ветрова вызвал к себе командир пятой роты.
Ознакомительная версия.
