Ознакомительная версия.
Выходя из класса, Женя увидел, как Алишер в знак солидарности потряс сжатым кулаком, и подумал, что к его совету все-таки стоит прислушаться и, если позволят обстоятельства, не надо высовываться с этими несчастными ботинками.
Майор Мамедов выглядел встревоженным. Его обычно гладко зачесанные волосы растрепались и на макушке вздыбились хохолком.
— Вы зачем меня искали? Что хотели сказать? — перебил он рапорт о прибытии.
Ветров начал было рассказывать об избиении Мартиросова, но майора этот рассказ нисколько не взволновал.
— А как вы оказались там, за окном? — неожиданно спросил он.
— Гулял, — ответил Ветров.
— Хо, все училище смотрело «Подвиг разведчика», а вы в это время гуляли.
— Так точно! — подтвердил Ветров и перекрестил пальцы на левой руке, чтобы избежать кары за явную ложь.
— Почему вы гуляли под окнами именно нашей комнаты?
— Я прибежал туда, когда услышал удары и ругань.
— И как выглядел Мартиросов?
— Он одной рукой зажимал разбитый нос, а другой поддерживал брюки.
— Скажите, какая правдоподобная деталь, — произнес с сарказмом майор, а Женя, почувствовав насмешку, с вызовом сказал:
— Не подобная, а правдивая.
— Пусть будет так. Но зачем ему понадобилось поддерживать брюки?
— Старшина Сердюк отказал ему в выдаче положенного обмундирования, и он решил обмундироваться сам …
— Ах, какой плохой старшина Сердюк! Он сам рассказал вам об этом?
— Нет, об этом мне рассказал сам Мартиросов.
— Выходит, вы знали о его намерении залезть в каптерку?
Женя пожал плечами — выходит, знал, тут Мамед сообразил правильно.
— И зная это, вы совершенно случайно оказываетесь под окнами… Послушайте, врите, но знайте меру.
— Я не вру! — вспыхнул Ветров.
— Хорошо, тогда дайте честное слово, что он вам из окна ничего не передавал.
Женя замялся — ох, и подловил его хитрый Мамед, придется признаваться. Он вздохнул и начал рассказ о ботинках.
— Хо, опять врете, — оборвал его майор, — зачем ботинки, кому ботинки? Не уводите меня в сторону и говорите все, что было.
— Я так и говорю.
— Так, да не так. Учтите, Мартиросов во всем признался, теперь очередь за вами.
«В чем мог признаться Лешка? — удивился Женя. — Темнит Мамед, вернее, берет на пушку».
Майор заметил его озадаченность и решил помочь.
— Ладно, не надо говорить все, что было. Скажите просто, где спрятали?
— Ботинки?
— Не считайте меня за дурака! — у майора все-таки лопнуло терпение. — Скажите, где оружие, которое вы с Мартиросовым украли из каптерки?!
«Ну все, и этот рехнулся», — подумал Ветров. Он даже не смог по-настоящему разозлиться, таким нелепым показалось обвинение. Зато Мамедов дал полную волю своему кавказскому темпераменту. Как же! Час тому назад встревоженный старшина доложил ему о пропаже мелкокалиберной винтовки и нескольких пачек патронов. Майор в поисках пропажи самолично облазил каждый закоулок, но все оказалось тщетным. Тогда оставалось одно: связать исчезновение оружия с кражей в каптерке. Он снял роту со стрельбы и послал на осмотр училищной территории, туда же пошел Сердюк с неизменным миноискателем. А Мамедов решил поговорить с похитителями. Первый ничего не сказал, второй врет напропалую, пытается сбить со следа и запудрить мозги какими-то ботинками.
— Признавайтесь и не валяйте дурака! — снова крикнул Мамедов.
— Что вы, товарищ майор, я до вас даже не дотрагивался, — нагло ответил Ветров, которому надоел идиотский допрос.
И все-таки, как ни обидно стать предметом нелепого подозрения, он после недолгих размышлений понял, что на майора не стоило обижаться. Для военного человека нет ничего позорнее, чем пропажа оружия, и коли случилось такое, командир роты обязан его расспросить. Конечно, лучше было бы сначала разобраться, а не сразу выступать с обвинениями. Более всего обидно, что его уличают во лжи как раз сегодня, когда он дал себе слово говорить только правду. Ну ничего, они прорвутся… Колун не должен торжествовать, иначе как дальше жить и во что верить? Интересно все-таки, зачем ему понадобилась эта затея с мелкашкой? Что с ней делать, если бы действительно стащили? Глупее ничего нельзя придумать. Тут следовало хорошенько помозговать и посоветоваться с Алишером.
Женя подходил к своему классу, когда кончился пятый урок. Из двери выпорхнула хорошенькая лейтенантка и дружелюбно поинтересовалась:
— Ну как, все в порядке?
— О’кей, — ответил он с уверенностью бывалого ковбоя. Практикантка хотела изобразить строгость, но у нее это еще не получалось.
— Вы запачкались, товарищ лейтенант, — сказал Женя.
— Ой, — пискнула она и стала оттирать мел с юбки. — Thank you, what is your name?
— My name is Vetrov. I am sixteen years old. I was born in Siberia, in a little calm town…[7]
— Enough, you will tell me about yourself at the next lesson. I am in a hurry now. Good bye.[8]
В этот день занятия заканчивались недавно введенной в их роте верховой ездой. Пожалуй, это был единственный урок, от которого в училище никогда не отлынивали. С лошадьми встречались дважды в неделю. Один раз утром, когда наступала очередь идти на конюшню и почистить своих любимцев. Другой раз после обеда, когда совершалась верховая поездка за город. Но это произойдет несколько позже после первоначального знакомства. Сейчас пока их обучали основным правилам верховой езды и действиям в конном строю. Занятия проводил капитан Лялин — молодцеватый офицер с тонкими усиками и зачесанными вперед висками, что придавало ему некоторое сходство с Лермонтовым. Да и весь он был изящен: белые продолговатые кисти рук, тонкая талия, подчеркнутая гарнизонным портным, ослепительные сапоги с прямыми, не собиравшимися по тогдашней моде голенищами и терпкий запах совершенно особого одеколона. Его аристократический вид и замашки странным образом уживались с крепкими словами, которыми он пользовался при общении с лошадьми. Иногда ему случалось наказывать их за строптивость ударом сверкающего сапога под брюхо, но чаще всего они повиновались одной только ругани и, услышав капитанский голос, боязливо прижимали уши. Зато если Лялин хвалил какую-нибудь лошадку и трепал ее по холке, она радостно вертела головой и норовила ткнуться губами в капитанское плечо.
— Н-но, не балуй, твою… — говорил Лялин, а лошадка кокетливо фыркала и скалила желтые зубы.
Суворовцы недоумевали: они ли не баловали своих лошадей, — и прижимались к их бархатным губам, и шептали ласковые слова, и угощали припрятанным сахаром, но те не выказывали и доли подобной привязанности. Хрумкает сахар в своем стойле, а сама косится на ворота, где появился капитан, — не подойдет ли, не наградит ли привычным хлопком или крепким словом.
Генерал Клименко, часто навещавший в конюшне свою черную красавицу Аргентину, как-то пожурил Лялина за лексикон.
— Ничего не поделаешь, — объяснил тот, — лошади пожилые, войну прошли и других слов не знают. Наверное, слышат и вспоминают минувшие дни… Стоять, зараза!
Кто-то из суворовцев пытался подражать ему, но получил строгий нагоняй. Да и лошади обижались, ибо в конюшне признавалась только капитанская ругань. Кстати, в строю они отличались хорошими манерами и никаких лишних слов, кроме команды, не требовали. Но уж коли крикнет Лялин: «Вольт налево, марш!» или «Перемена направления по головному!», будут выполнять эти команды, как бы ни дергал поводья юный седок.
Конечно, начинающие кавалеристы старались подражать Лялину, если не в большом, то хотя бы в малом. И когда расседлывали лошадей после занятий, медленно уносили седла и плотнее прижимали потники, чтобы пропитаться терпким духом лялинского одеколона. Женя посмотрел на оживленные лица своих товарищей и уточнил: «Пойдем после обеда?» У него была опасность не только лишиться удовольствия, но и потерять своего красавца Вихря, которого мог захватить кто-нибудь другой. Те же опасения беспокоили, наверное, и Алишера, но законы дружбы оказались выше. «Periculum in mora[9]», — сказал он и решительно направился в ту часть корпуса, где располагалось командование училища.
Женя уже забыл, когда бывал здесь, и с особой осторожностью ступал по ковровой дорожке, вдыхая неведомый запах ароматного табака и тонких духов.
— Пойдем лучше к начпо, — предложил Алишер, — он мужик справедливый.
Женя не спорил, с начальником политотдела ему встречаться не приходилось, но было известно, что у него больше всех орденов и среди них есть совсем диковинные, иностранные, что для той поры являлось лучшей рекомендацией.
Алишер постучался, и они вошли. Сидевший за столом начальника Гусек поднял удивленные глаза и, проворно вскочив, побежал к ним с протянутой рукой.
— Здравствуйте, герои! Правильно, что сами пришли, правильно, — радостно заговорил он. — Человеку свойственно ошибаться, но лишь глупец упорствует в ошибке. Кто сказал? Цицерон… Марк Тулий… Мне только что позвонили, что винтовочку вашу нашли в пожарном ящике для песка. Место, конечно, ненадежное, тут вы по неопытности допустили промашку, хотя в остальном действовали инициативно и с большой выдумкой…
Ознакомительная версия.
