— Спасибо, — пробормотал он.
— Я поухаживаю за ним. До завтра, — сказала Кармен.
— Я тебя подвезу, Леа?
— Нет, спасибо, Сара, я пройдусь пешком.
— Как хочешь.
Леа долго смотрела вслед такси, увозившему Сару. Она шла, никуда не сворачивая, и дошла до оживленной площади, где играли дети в тени больших деревьев. Перед ней была очень высокая стена, за которой виднелись кресты и купола часовен: кладбище де ла Реколета. Она зашла внутрь. «Похоже, это кладбище не предназначено для бедняков», — подумала она, проходя по широким аллеям между памятниками, говорившими о состоятельности семей усопших. Ничего общего со скромным кладбищем в Верделе, где были похоронены ее родители и сестра. Но, как и всякий раз, незримое присутствие мертвых смягчило ее. На кладбище она, как это ни странно, чувствовала себя защищенной, да-да, защищенной. Она не смогла бы объяснить, почему… Мертвецы не могли причинить ей зла.
Эти детские рассуждения развлекли ее.
— Довольно редко приходится видеть кого-то улыбающимся на кладбище…
Погруженная в метафизические раздумья, она и не заметила, что на нее смотрит молодой человек. Что ему надо?!
— Я только что был у Кармен… Вы меня не помните?
Да, конечно, это тот красивый юноша с большими темными глазами, как у девушки.
— Извините меня, я так глубоко задумалась…
— Удивительно все же встретить красивую девушку, прогуливающуюся по кладбищу. Вы не боитесь призраков?
— Нет, а вы?
Он по-мальчишески рассмеялся и тут же надолго закашлялся. Когда ему, наконец, удалось перевести дух, лоб его был покрыт потом.
— Это все моя астма.
— У одной из моих сестер в детстве была астма. Из-за нее мы каждый год ездили в Ла-Бурбуль. Я очень на нее за это сердилась и выводила сестру из себя до такой степени, что у нее начинался приступ. Я понимаю, это было некрасиво, но я… ненавидела Ла-Бурбуль.
— Действительно, это было не очень хорошо. А как она сейчас?
— Она умерла.
— О, простите…
— Успокойтесь, ее болезнь не имеет к этому никакого отношения.
— А отчего это случилось?
— Ее убили… Давайте поговорим о чем-нибудь другом… Вы давно знаете Даниэля?
— Нет. От силы месяц. Как он вам и сказал, мы познакомились на лекции по археологии доколумбовой Америки…
— Я не знала, что он интересуется археологией…
— Я был удивлен, так как он явно не понимал ни слова из того, что говорил лектор. Тогда я перевел ему.
— Откуда вы узнали, что он говорит по-французски?
— Я не знал, просто интуитивно почувствовал. Он удивился и посмотрел мне прямо в глаза. Мне он понравился, я улыбнулся ему, и он ответил мне тем же. К концу лекции мы уже стали друзьями. Мы пропустили по стаканчику и побеседовали о поэзии, в основном о Рембо.
«Как же Даниэль, столь недоверчивый, так быстро нашел общий язык с иностранцем? Это просто удивительно», — решила Леа. Правда, у этого молодого человека был такой открытый взгляд, что собеседнику невольно хотелось ему сразу же довериться. А эта обезоруживающая улыбка, такая нежная и немного ироничная…
— А Кармен?
— Ее родители дружат с моей тетей Беатрис, у которой я живу. Это веселая девушка, моей тете она очень нравится.
— А вам?
Эрнесто покраснел.
— Мне тоже. А вы, должно быть, та девушка, о которой мне говорил Даниэль?
Леа не ответила. Она пошла по боковой аллее и присела на ступеньку часовни. Он сел рядом.
— Чем вы занимаетесь?
— Я изучаю медицину. Сейчас я на первом курсе.
— Вы коммунист?
— Нет, не коммунист. Политика меня не интересует. Но я против всего несправедливого на свете и против денег, из-за которых вся грязь. А чем занимаетесь вы?
— Не могу вам точно сказать. Я приехала в Аргентину по приглашению Виктории Окампо.
— Виктории Окампо? Директора журнала «Сюр»?
— Да. Мы познакомились с ней в Германии.
— В Германии, — задумчиво протянул он. — Во время войны отец брал меня с собой на антинацистские собрания. Я был очень молод, но это произвело на меня сильное впечатление. Там я понял: надо сделать все для того, чтобы немцы проиграли войну… Пора уходить, сейчас закроют ворота кладбища. Куда вы идете? Я провожу вас.
— В отель «Плаза».
— Очень удачно. Я живу в Ареналес. Это совсем рядом с вашим отелем. Пойдемте, вот трамвай, который идет в том направлении…
Вернувшись в отель, Леа получила записку от Франсуа: «Будь в 21.00 в театре Колон, возьми такси, войди через боковой вход. Скажи, что тебя ждут в специальной ложе номер двадцать пять. Я буду там». Что означает это таинственное свидание? Разве нельзя было все устроить проще? «Кто знает, не найду ли я его там убитым, в этой ложе?..» Она поднялась в номер и пустила воду в ванной.
— Сеньорита, вход не здесь.
— Я знаю. Мне нужна специальная ложа номер двадцать пять, — ответила Леа.
Мужчина понимающе посмотрел на нее и, игриво улыбнувшись, сделал знак следовать за ним. Он спустился на несколько ступенек, пошел по коридору, затем по другому, более узкому и плохо освещенному, и, пройдя мимо двух дверей с номерами, остановился перед третьей. Слышалась музыка из «Лебединого озера».
— Это здесь, сеньорита, — тихо сказал он, осторожно постучав в дверь.
— Кто там?
— Это швейцар. Я сопровождаю сеньориту, которая утверждает, что у нее встреча в специальной ложе номер двадцать пять.
Дверь приоткрылась. Тавернье окинул взглядом коридор и отошел, пропуская Леа.
— Хорошо, спасибо, — сказал он, протягивая швейцару чаевые. — Проследите, чтобы нас не беспокоили.
— Разумеется, сеньор. Я поручил это Луиджи.
Леа подобрала свое платье из темно-красного искусственного шелка и села на одну из банкеток, обтянутых велюром того же цвета, стоящих по обе стороны от входа. Штора из такой же ткани закрывала ложу, где стояла удушающая жара. Франсуа запер дверь.
— Такое впечатление, что мы находимся в коробке.
— Подожди, ты еще ничего не видела, — сказал он, отодвинув штору.
Два обитых стула, еще один занавес.
— Иди, посмотри.
Она приблизилась, он слегка приподнял драпировку: толстая решетка из кованого железа закрывала вход в ложу.
— Еще того лучше. А теперь можно подумать, что мы в тюрьме.
— Тише, смотри.
Они оказались на уровне оркестра, так что им видны были ноги зрителей. Франсуа тщательно закрыл штору и щелкнул выключателем. Нечто вроде ночника осветило контуры его лица. В полумраке она нашла его прекрасным и волнующим.
— Поцелуй меня… подожди… Что ты делаешь?.. Не здесь… Ты с ума сошел…
— Почему? Это место предназначено как раз для любовных свиданий парочек, нарушающих супружескую верность, или же для тех, кто хочет посмотреть на сцену так, чтобы остаться незамеченным.
— Франсуа!..
Их объятие было быстрым, порывистым и… дивным.
Она прилегла на узкую банкетку, не обращая внимания на свои неприлично приоткрытые ноги, растрепанная, с бьющимся сердцем, с закрытыми глазами. Франсуа почувствовал, как его желание вспыхнуло вновь, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы снова не заключить ее в свои объятия. Он с сожалением одернул ей платье. Она была создана для любви, а вовсе не для того, во что он ее вовлекал. Глядя на это безмятежное бесстыдство, он ненавидел себя.
— Ты видела Даниэля?
— Да, — ответила она томным голосом.
— Тебе не стоит туда возвращаться. Это опасно.
Она открыла глаза и выпрямилась.
— А для Кармен и остальных это не опасно?
— Опасно, но они знают, что делают.
— А я не знаю?
— Я не хочу, чтобы ты была в этом замешана.
— Ты мне говорил об этом. Но я уже по уши увязла в ваших делах. Незачем мне лгать.
Он обескураженно махнул рукой.
— У тебя еще есть возможность уехать.
— Я не уеду. Я хочу вам помочь.
В зале раздались аплодисменты. В дверь постучали.
— Кто там?
— Вам записка, сеньор.
— Просуньте ее под дверь.
Франсуа взял записку, развернул ее и прочел.
— Это от Сары.
— Откуда она знает, что мы здесь?
— Мы используем эту ложу как почтовый ящик.
— Что в записке?
Он помедлил.
— Что все случится сегодня вечером.
— Уже? Пойдем туда.
— Любовь моя, я умоляю тебя…
Его голос был полон отчаяния. Она почувствовала подступающее волнение.
— Я хочу быть с тобой, ты можешь это понять? Я люблю тебя, и мысль, что ты оставляешь меня одну, в то время как тебе и Саре грозит опасность, невыносима для меня.
Франсуа обнял Леа, поцеловал ее волосы и сказал:
— Хорошо, идем.
Его машина была припаркована у Дворца правосудия.
— Куда мы едем?
— В парк Палермо, Амос ждет меня там.
На проспекте Либертадор было оживленное движение. Они пересекли розарий, объехали вокруг озера и остановились на проспекте Инфанты Исабель. Франсуа зажег фары сначала три раза, затем еще два. Стоявшая вдали машина так же откликнулась на этот условный сигнал.
