— Что общего у Даниэля с коммунистами?
— У нас общие враги и мы обмениваемся информацией.
— Эва Перон знает, что ты коммунистка?
— Да. Это одна из причин наших с ней стычек, но их столько!
— А для тебя не опасно оставлять у себя Даниэля?
— Мы очень осторожны. Товарищи наблюдают за этой квартирой днем и ночью. Кто-нибудь из них постоянно при нем.
— Когда я смогу его увидеть?
— Не сейчас. Ему нужен покой и отдых. Ты не забыла, что сегодня вечером у нас урок танго?
— Нет, не забыла, я приду с Сарой.
— Дорогая, я должна тебя покинуть. Через час у меня передача, а до этого я должна зайти в «Ла Насьон».
— Я напишу письмо моей сестре Франсуазе, а потом пробегусь по магазинам.
— Зайди в «Гат и Чавес», они получили платья из Соединенных Штатов, и совсем недорогие.
— Спасибо. Я непременно зайду.
— Больше гибкости, мадемуазель, больше гибкости!.. Распрямите плечи… Вот так лучше, — говорил Артуро Сабатини с акцентом, который так развлекал Леа и Сару.
Молодые женщины танцевали вместе. Леа лучше удавалось повторять сложные фигуры за Сарой, чем за преподавателем.
— Ты действительно хорошо танцуешь.
— И ты делаешь успехи.
— Не издевайся надо мной!
— Но у меня и в мыслях нет над тобой издеваться, уверяю тебя… Кстати, тебя хочет видеть Даниэль.
— Да?.. Но Кармен мне сказала, что он должен отдыхать, разве не так?
— Конечно. Но для того, чтобы ободрить его, надо, чтобы ты пришла.
— Я как раз собиралась…
— Мадемуазель Леа, танцуя танго, нельзя разговаривать.
— Извините меня, сеньор профессор, — сказала Леа, прыснув от смеха.
Когда урок закончился, Кармен, Сара и Леа вышли на проспект Майо.
— А не выпить ли нам по чашечке шоколада в кафе Тортони? Это здесь рядом.
— Шоколад — в такую жару!.. Ты с ума сошла, — сказала Леа.
— Ты можешь заказать что-нибудь другое.
После долгих споров с Сарой Кармен согласилась повести их к себе, чтобы навестить Даниэля. Они взяли такси и доехали до кладбища де ла Реколета.
— Здесь совсем близко. Пойдемте пешком. Так лучше.
Кармен сказала несколько слов молодому человеку, стоявшему у входа в респектабельное здание. Внимательно оглядев Сару и Леа, он знаком показал, что они могут войти.
Когда они поднялись на четвертый этаж, Кармен позвонила три раза.
— Открой, это я.
— Кто там?
— Друзья Даниэля, я их знаю.
Открывший дверь человек отошел в сторону, чтобы дать им пройти.
— Как он себя чувствует?
— Лучше. С ним Эрнесто.
— Привет, Эрнесто, я очень рада снова тебя видеть. Как дела?
Навстречу им поднялся красивый темноволосый молодой человек.
— Очень хорошо, Кармен. Мне сказали, что Даниэль у тебя и что он хотел меня видеть.
— Привет, Даниэль. Похоже, ты уже совсем в порядке. Я привела к тебе гостей.
— Леа! Сара! Как я рад видеть вас! Сегодня утром у меня был Самюэль, потом Эрнесто, теперь вы. Полно народу. Если бы я знал, что меня навестят две красивые молодые женщины, я бы побрился.
— Когда ты действительно отпустишь бороду, это тебе очень пойдет, — сказала Сара. — Ты мне очень даже нравишься в таком виде. А как он тебе, Леа?
— Нет, мне не нравятся бородатые мужчины.
— Решено: к завтрашнему дню я побреюсь.
Затем, посерьезнев, Даниэль спросил у Сары:
— У тебя есть какие-нибудь новости?
Сара изменилась в лице.
— Да, — приглушенно сказала она.
— Как только я встану на ноги… Эрнесто, это моя кузина Сара, о которой я тебе говорил, и наша подруга Леа Дельмас. А это Эрнесто, я с ним познакомился в Кордове на лекции по археологии доколумбовой Америки. Мы подружились. Он был моим гидом в Кордове.
— И переводчиком тоже, несмотря на мой никудышный французский… Простите, я должен идти, мой брат Роберто ждет меня, — сказал Эрнесто. — Я приду завтра. До свидания, мадемуазель. До свидания, мадам.
Как только молодой человек ушел, в дверь позвонили три раза.
— Это, скорее всего, Самюэль, он говорил, что зайдет сегодня вечером.
Леа присела на кровать. Она казалась задумчивой и встревоженной.
— Что с тобой?
— Я подумала, что мы слишком много ходим взад-вперед по этому тихому кварталу. Во время войны именно так и попались многие участники Сопротивления.
— Ты права, — ответила Сара. — Поэтому завтра, в крайнем случае, послезавтра Даниэль переедет отсюда. Франсуа нашел какое-то место недалеко от порта.
Самюэль вошел и сразу же направился к брату.
— Кажется, тебе лучше. Я очень этому рад.
— Все в порядке… А как Амос и Ури?
— Хорошо. Они просили передать тебе наилучшие пожелания.
— Леа и Кармен, вы не могли бы оставить нас втроем?
— Хорошо. Только не слишком утомляйте его, ладно?
Когда они вышли, Даниэль спросил:
— На какое число назначена операция?
— Не думай об этом. Сначала ты должен поправиться.
— Но я отлично себя чувствую. Я знаю, что все должно было произойти на этой неделе… Не может быть и речи о том, чтобы вы перешли к активным действиям без меня.
— Успокойся, Даниэль. У нас этого и в мыслях нет, — вмешалась Сара. — Мы ждем подходящего момента. В принципе они должны выехать из «Хьюстона» в пятницу. У тебя есть еще три дня, чтобы прийти в себя.
— Этого больше чем достаточно. Разумеется, Леа должна быть в стороне от всего этого.
— Само собой, — неуверенно протянула Сара.
— Она уже и так сильно рисковала из-за меня. Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось. Ты обещаешь мне, Самюэль?
— Бог мой! Да ты влюблен!
Молодой человек покраснел.
— Да. Я тщетно пытаюсь убедить себя, что это глупо, что она любит другого. Но от этого я люблю ее не меньше. Есть в ней что-то свободное и гордое и в то же время нежное и хрупкое, из-за чего я хочу заключить ее в свои объятия и защитить… Ты понимаешь меня, Сара?
— Да, понимаю. Но будет лучше, если ты выбросишь это из головы. Она любит Франсуа, а Франсуа любит ее. Не забывай, что ради нашего дела эти двое принесли себя в жертву. Наши мотивы мщения не имеют к ним никакого отношения.
— Я все это знаю. Но чувствую, что почти способен отказаться от всего этого, лишь бы она была моей.
— Чтобы я больше никогда не слышала от тебя подобных слов! Вспомни нашу клятву после моей встречи с Симоном Визенталем: мы убьем их столько, сколько сможем, и ничто и никто не заставит нас свернуть с этого пути… Ты поклялся памятью своих родителей, своих сестер… Ты поклялся искупить все, что ты совершил…
— Умоляю тебя, не говори со мной больше об этом, — простонал Даниэль, пряча лицо у нее в ладонях.
Страшно побледнев, Самюэль смотрел на них с несчастным видом.
— Я снова заговорю с тобой об этом, если ты будешь так настроен. И тебе, и мне есть, за что просить прощения.
Даниэль разрыдался.
— Ты не сжалишься надо мной?
— Я не понимаю теперь смысла этого слова.
— Прекрати, Сара, ты жестока! Он еще молод. Он может забыть.
— Забыть!.. Ты говоришь — забыть!.. О, Самюэль, как ты можешь?
— Для меня забыть невозможно, но для него…
— Ни для него, ни для кого бы то ни было из нас. Ты не понимаешь, что именно на это они и рассчитывают, на нашу леность, на нашу трусость… Разве не начали они уже утверждать, что газовых камер не существовало, что фотодокументы сфальсифицированы и т. д.
— Но все отлично знают, что это ложь, что существуют десятки тысяч свидетелей…
— Да, но через десять или двадцать лет, где они будут, эти свидетели? Умрут или «забудут», как ты говоришь. Я повторяю тебе, что наш долг состоит в том, чтобы не допустить забвения ужасов нацизма, чтобы наказание оставшихся в живых наполнило ежечасной тревогой убийц, разбежавшихся по миру. Пусть не знают они ни одного дня отдыха, ни одной ночи спокойного сна… Я не смогу жить дальше, если не буду знать, что сделала все для того, чтобы так было…
Сара замолчала. Она выдохлась. На нее было страшно смотреть, когда она была во власти гнева и жажды мщения. Красное лицо, посиневшие щеки, напряженные черты, искривленный рот, короткие волосы встали дыбом… Горгона.
В дверь постучали. Кармен спросила:
— Вы закончили?.. Можно войти?
Как только Кармен и Леа вошли в комнату, они тут же почувствовали напряженную обстановку и на какое-то время застыли в замешательстве. Самюэль пришел им на помощь:
— Давайте дадим Даниэлю отдохнуть. Ты идешь, Сара?.. Вы идете, Леа? До завтра, братишка.
— До завтра, до свидания, Леа, — произнес Даниэль устало.
Леа склонилась над ним и нежно поцеловала.
— Спасибо, — пробормотал он.
— Я поухаживаю за ним. До завтра, — сказала Кармен.
— Я тебя подвезу, Леа?
— Нет, спасибо, Сара, я пройдусь пешком.
— Как хочешь.
Леа долго смотрела вслед такси, увозившему Сару. Она шла, никуда не сворачивая, и дошла до оживленной площади, где играли дети в тени больших деревьев. Перед ней была очень высокая стена, за которой виднелись кресты и купола часовен: кладбище де ла Реколета. Она зашла внутрь. «Похоже, это кладбище не предназначено для бедняков», — подумала она, проходя по широким аллеям между памятниками, говорившими о состоятельности семей усопших. Ничего общего со скромным кладбищем в Верделе, где были похоронены ее родители и сестра. Но, как и всякий раз, незримое присутствие мертвых смягчило ее. На кладбище она, как это ни странно, чувствовала себя защищенной, да-да, защищенной. Она не смогла бы объяснить, почему… Мертвецы не могли причинить ей зла.
