— Тебе не кажется, что последнее время папа стал каким-то странным?
Из-за нехватки рабочих рук для сбора винограда часть урожая была потеряна. Так получилось потому, что, хотя все обитатели Монтийяка участвовали в сборе, женщины, не привычные к труду на винограднике, несмотря на все свое желание, были слишком медлительны и неловки. Только Леа и Руфь сделали немало. Состояние здоровья не позволило Камилле принять участие в работах, и она помогала старой Сидони и мадам Файяр возить тележку, в которую запрягали двух волов, и готовить еду.
Леа пришлось взять в свои руки организацию работ, ибо Пьер Дельмас проявил полнейшее равнодушие к делу. И мастер-винодел Файяр, давно не получавший известий о сыне, не проявил обычной работоспособности. Сам оказавшийся в Белых Скалах в тяжелейшем положении, месье д'Аржила мог лишь давать советы.
Несмотря на просьбу Франсуазы, Леа гордо отвергла помощь, предложенную ей немцами — «жильцами», и в бессильном гневе наблюдала, как гибнет на лозах виноград.
В ту осень 1940 года все шло скверно. Вместе с Руфью она объездила окрестные деревни с намерением приобрести свиней, цыплят, кроликов, уток. Им удалось привезти нескольких жалких цыплят, из которых добрая половина издохла, и поросенка, прокормить которого стоило весьма недешево.
Леа не разбиралась в финансовом положении семьи. Она всегда считала, что ее родители богаты. Отец сообщил ей, что большая часть их состояния находится на островах, а некоторые сделанные перед войной капиталовложения оказались разорительными.
— Значит, у нас больше нет денег? — недоверчиво спросила Леа.
— Да, — ответил отец. — За исключением доходов от жилого дома в Бордо.
— И сколько он приносит в месяц?
— Не знаю. Спроси у матери, она этим занимается.
«Спроси у матери…» Как часто слышала она эти слова? Много раз в день, как ей казалось. Сначала она не обращала на них особого внимания, была только боль, которую они вызывали. Но чем больше проходило времени, тем сильнее ощущала она страх, о котором не решалась говорить. Впрочем, все в доме испытывали то же самое чувство. Однажды Леа, набравшись храбрости, затронула этот вопрос в беседе с доктором Бланшаром, приехавшим для очередного осмотра Камиллы.
— Знаю. Недавно я прописал ему лечение. Надо потерпеть, он все еще не пришел в себя.
— У меня создалось впечатление, что ему все хуже и хуже. У него совершенно отсутствующий вид. Мне страшно.
— Ну же, не падайте духом. Вы и Руфь — единственные в доме ответственные люди. Я не рассчитываю на Камиллу, она скоро сможет вернуться в Белые Скалы.
— Уже?
— Разве вы не рады? А мне казалось, что она вам изрядно надоела.
Леа раздраженно передернула плечами.
— Совсем нет, Камилла здесь очень полезна. Да я и Лорану обещала приглядывать за ней.
— У вас есть от него известия?
— Да, письмо в двадцать пять строк, в котором он сообщил, что чувствует себя неплохо, и просил прислать ему обувь, белье и табак. Вчера мы отправили ему посылку. Изрядно намучились с башмаками. Их раздобыла Франсуаза. Она так и не захотела сказать, где нашла великолепные ботинки на каучуке.
Рождество 1940 года было для обитателей Монтийяка одним из самых горьких.
Тремя неделями раньше они похоронили месье д’Аржила, скончавшегося во сне от болезни, о серьезности которой никто из его близких не подозревал. Как он сам и предсказывал, Раймон д'Аржила умер, так и не увидев сына. При известии о смерти лучшего друга Пьер Дельмас на много дней впал в подавленное состояние. Всеми необходимыми формальностями пришлось заниматься Леа. Она написала Лорану, чтобы сообщить ему горькую новость, а также спросить, как быть с поместьем. По этому поводу у нее вспыхнул бурный спор с Франсуазой, которую она упрекала в том, что та не занимается домашними делами, думая только о своем госпитале, в то время как семья в ней нуждается.
— Я занимаюсь домом не меньше, чем ты. Кто приносит мясо, когда его невозможно найти? А масло? А сахар и двадцать мешков угля? Может, ты? Если бы я продолжала тянуть здесь хомут, как ты, у нас нечего было бы есть.
И это было правдой, Франсуаза не преувеличивала. Не будь Франсуазы, семье пришлось бы ограничиться похлебкой из брюквы, картошкой или же каштанами, которые Леа, Руфь и Лаура собирали в лесах вблизи Ла-Реоли. Но как удавалось той выкручиваться? Тем более, что она никогда не хотела брать денег, говоря, что ей хватает жалованья медсестры. Леа в этом сомневалась, поскольку, помимо продуктов первой необходимости, Франсуаза часто приобретала то юбку, то блузку, то платок или даже пару туфель. Она и ей обещала достать их в кооперативе госпиталя.
Неоднократно Леа пыталась заинтересовать сестру судьбой Монтийяка, спрашивая ее мнения о том, как управлять поместьем, пока отец не совладает со своим горем, но ответ всегда был подчеркнуто безразличным:
— Сестричка, все, что ты делаешь, очень хорошо.
— Но ведь это же и тебя касается. Это наша земля, это наш дом, в котором мы родились, и который любила и украшала мама.
— Никогда не могла понять, что вы находите в этой развалюхе?! И чем вас привлекает смертельная скука сельской жизни?
От такого заявления Леа буквально онемела и, как в детстве, с кулаками набросилась на сестру. Той удалось избежать пощечины и укрыться в своей комнате. С той поры отношения между двумя сестрами еще больше обострились.
Несмотря на бомбардировки, которые все еще слышались со стороны Бордо, Руфь установила в гостиной традиционную елку, украсив ее гирляндами и стеклянными шарами, которые Изабелла Дельмас благоговейно сохраняла в коробках от обуви после рождения первого ребенка. На этот раз впервые не она положила воскового младенца Иисуса в ясли. Совершить этот символический акт выпало Камилле.
В приготовлении праздничного ужина Эстелла и мадам Файяр превзошли самих себя, заставив всех позабыть о простенькой еде кухарки, которую к тому же пришлось уволить из соображений экономии. Они приготовили огромную индейку, само собой разумеется, принесенную Франсуазой, тушенную в соке птицы капусту, каштановое пюре и шедевр Эстеллы — шоколадное полено. Праздничный стол украшали несколько бутылок собственного вина.
Было так холодно, что они не пошли на полуночную службу и рано отужинали. Несмотря на траур, все постарались приодеться: шарфик, ожерелье, цветок вносили веселую ноту в черные наряды. Малыш Шарль улыбался.
После ужина семья перешла в жарко натопленную и ярко освещенную свечами елки и огнем камина гостиную. Камилла подарила Леа великолепное ожерелье, принадлежавшее ее матери.
— Камилла, это просто чудо! Я не могу его принять.
— Прошу тебя, любимая. Доставь мне это удовольствие.
Леа устыдилась скромности собственного подарка: сделанного пером портрета мальчика. Камилла прижала его к груди.
— Ничего приятнее ты не могла мне подарить. Ты позволишь, я отправлю его Лорану?
— Он твой. Делай с ним все, что хочешь.
Франсуаза и Лаура получили по красивому золотому браслету, Руфь — брошь с сапфиром, Лиза — кружевной воротник, Альбертина — старое издание «Мыслей» Паскаля, а Бернадетта Бушардо и Эстелла — шелковые платки. Что касается Пьера Дельмаса, то ему Камилла подарила коробку его любимых гаванских сигар.
Руфь и Бернадетта вручили законченные ими накануне вечером вязаные перчатки, шарфы, носки и свитера. Каждый постарался в меру своих возможностей порадовать остальных. Сестры де Монплейне оделили своих племянниц отрезами теплой ткани на пальто. После раздачи подарков установилась, как обычно под Рождество, особая приподнятая атмосфера, и все, слушая, как Франсуаза исполняет фугу Баха, на время забыли о горе, войне, личных невзгодах.
Впервые Леа подумала об Изабелле без слез и внутреннего протеста. Чья-то рука сжала ей ладонь. Она не отстранилась, хотя и узнала тонкие пальцы Камиллы.
Франсуаза прекратила играть. У двери раздались аплодисменты. Все обернулись. В вестибюле стояли Отто Крамер и Фредерик Ханке. Франсуаза встала и подошла к ним. Чуть погодя они прошли в гостиную.
— Месье, ваша дочь настояла на том, чтобы мой товарищ и я посетили вас, — сказал лейтенант Крамер. — Мы спустились послушать Баха, — обратился он к Пьеру Дельмасу. Моя мать — превосходная пианистка, она очень любит Баха. Разрешите мне, несмотря на войну, пожелать вам счастливого Рождества.
Щелкнув каблуками, он направился к двери.
Против ожидания именно Камилла предложила:
— Давайте в этот рождественский вечер забудем, что мы враги. Выпейте вместе с нами.
— Спасибо, мадам Камилла, — сказал Фредерик Ханке.
— Heilige Weinachf[17] — пожелала она.
— Светлого Рождества! — по-французски ответили немцы.
— Лейтенант, вы говорите, что ваша мать музыкантша. А вы сами не играете? — жеманно спросила Лиза.
