И если теперь кто появится на этой дороге, то и свернуть с нее некуда, и не спрятаться. Он сунулся к другой обочине — и тоже нащупал край; спустил руку вниз — ничего… Лента дороги шириной в сажень воспарила над землей и круто уходила вверх. Он еще немного продвинулся вперед и вдруг потерял опору. Заскользил вниз, по теплому ручью, так что ветер засвистел в ушах, и наконец, сброшенный с неведомой кручи, очутился в неглубокой болотистой балке. Грязь и палые листья набились под шинель, в рукава, в ботинки и даже в карманы.. Он едва поднялся и охлопал бока. И чтобы не выбираться наверх, некоторое время шел по дну балки, пока не наткнулся на что-то мягкое и теплое. Он отдернулся и замер, вглядываясь в темноту.
— Кто здесь? — спросил, помедлив.
— Мы, — донеслось в ответ.
— Люди? — Андрей сделал несколько шагов вперед, намереваясь скрыться.
— Анделы! — в темноте послышался смех, и враз отлегло от души.
— Ленька?!
Ленька-Ангел появился откуда-то из-за спины, пахнуло сырой овчиной.
— Никак опять заблудился, барин? — спросил он и задышал в лицо.
— Заблудился, — признался Андрей. — Покажи дорогу!
— А что за показ-то дашь? У тебя и дать нечего.
Андрей ощутил, что рядом еще кто-то есть, и оглянулся. В полной темноте он увидел белого коня, жующего жесткую болотную траву. Длинная грива покрывала опущенную голову, шевелилась как живая.
— Нечего дать, — сказал Андрей.
— Вре-ешь! — засмеялся Ленька. — Ты мне наганишко дай. Вон, в кармане, в шинелке лежит!
— Зачем тебе? — Андрей сунул руку в карман и нащупал рукоятку револьвера. — Ты же ангел.
— Нынче и ангелу наган положен, — нараспев сказал Ленька. — Все с ружьями нынче.
— Не дам. Самому нужен, — бросил Андрей. — Я тебе потом что-нибудь… Выведи на дорогу!
— Потом дороже станет тебе, — предупредил Ленька. — Лучше сейчас дай.
— Ничего, домой приду — расплачусь, — пообещал Андрей.
— Ну гляди, барин, — Ленька взял коня за гриву, потянул за собой. — В должниках у меня ходить плохо. Захочу — уроню, и не соберешь.
Андрей пошел за белым конем. Пузатый, с провисшим хребтом жеребец ковылял вразвалку, будто хромал на все четыре ноги. Длиннющий хвост волочился по траве. Глядя на его неуклюжие, старческие ноги, Андрей ощутил короткий и жаркий толчок в груди; на миг сладкая и забытая печаль охватила его, как если бы неосторожная ночная птица налетела во тьме и опахнула лицо теплым крылом.
Он шел и, зябко ежась, думал, что конь почему-то рано состарился, хотя годами еще молод, и что за ним нет должного ухода — даже хвост не подрезали и тетерь он замызгался в грязи и репьях. А когда-то ведь красивый был жеребчик, в яблоках…
Они вышли из балки на некошеный луг, ночь по-прежнему была непроглядной, разве что кончился дождь и пространство теперь казалось легким, потеплел и приутих порывистый ветер.
— Вот твой дом, — сказал невидимый в темноте Ленька-Ангел. — Только в горку зайти.
— Где?! — Андрей покрутил головой. — Не вижу!
— Да вон же огонек в окошке!
В ночи мерцал блеклый свет, похожий на огонь лучины. И все бы ничего, но казалось, что он горит на высокой башне, в поднебесье, так что не дойти и не достать. Андрей ощутил какой-то детский страх и беспомощность.
— Куда ты ведешь? Куда?! — он схватил Леньку за руки. — Я жить хочу, жить…
— Живи, — разрешил Ленька. — Да про должок помни. Наганишко-то дашь? Иль ружьецо какое? А так живи. Тебе покуда смерти нет.
И все-таки не верилось, что там, в темном небе, может быть дом, тепло и люди: огонь трепетал и маялся, словно горел не в окне, а на голом холме, на ветру.
Он вошел в распахнутые настежь и подпертые кольями ворота, нащупал перевернутую садовую скамейку и сел. Свет в окне сделался тусклее, шел куда-то в глубь помещения и вместе с тем стал густо-багровым, будто уже не лучина горела, а занимался внутренний пожар. Рассмотреть дом было невозможно, виделись лишь его очертания: неяркий огонь слепил и притягивал внимание…
Он вдруг тихо рассмеялся, охваченный радостью и нетерпением. В доме-то и не знают, что он вернулся! Вернулся и сидит во дворе. И может в любое мгновение взбежать на крыльцо, открыть дверь — мама, папа, встречайте! Я пришел!
А они сразу спросят: почему пришел один? Где Саша и Оля? И придется отвечать… каяться…
Андрей вскочил и попятился в глубь двора, хотелось спрятаться или стать маленьким ребенком, чтобы можно было заплакать, попросить прощения, как бывало, и все бы тогда вернулось назад — мир, покой и ласка родителей.
Двор, такой родной до последнего уголка, словно очужел за эти годы, и вместе с чертополохом здесь всюду разросся страх незнакомого места и цеплялся, тянулся вместе с репейником. А ему все время казалось: стоит лишь шагнуть в свои ворота, как все беды — кровь, смерть, мучения и боль, — все останется там, за стеной. Родной дом спасет и защитит, ибо это самая последняя и самая неприступная крепость у человека.
Андрей отыскал глазами светящееся пятно на темной громадине дома, сделал несколько шагов к крыльцу, однако ноги не слушались. «К Ульяну! — вдруг озарило его. — Забраться к нему в хомутовку, лечь возле печи на потники, расспросить, что да как, и уснуть, отогревшись и надышавшись сладкого запаха дегтя. А потом уже, наутро, войти в дом, встать перед родителями на колени и покаяться…»
Он побежал на задний двор, к конюшням, и неожиданно споткнулся, едва устояв на ногах. На торцовой дорожке лежала груда разбитой вдребезги мебели — стулья из гостиной, кресла и диваны. Наверное, вернулся кто-то из дядьев и опять взялся за переустройство дома… Андрей ощупью обошел весь этот хлам и, обогнув дом, неожиданно понял, что конюшня пуста. Полсотни породистых кобыл да десяток выездных коней не могли стоять в денниках бесшумно. Задний хозяйственный двор всегда был наполнен шорохом сена, стуком переступающих с ноги на ногу лошадей, ржаньем жеребят и шумным конским дыханием. Предчувствуя неладное, Андрей бросился к черному ходу дома и услышал, как под ногами захрустело битое стекло. И только сейчас, оказавшись с другой стороны дома, он увидел, что в оконных проемах пусто и черно и лишь в некоторых рамах поблескивают невыбитые глазки.
Оглушенный, он несколько минут глядел в эти черные провалы, медленно осознавая, что дом пуст, что жить в нем нельзя, а значит, там нет никого. Не чувствуя ног, он вернулся к парадному и снова увидел огонь в доме. Теперь он уже не полыхал и не качался, как раньше, а едва лишь светился в недрах дома. Обе створки разом распахнулись и одна тут же обвисла на оторванной петле. Пахло нежилым — сырой известью и гнилью. В передней, где всегда по ночам горела керосиновая лампа, было так темно, что создавалось впечатление полной слепоты. Андрей выставил руки и пошел к двери гостиной, однако уперся в стену. Под ногами снова хрустнуло стекло. Тогда он двинулся вдоль стены и услышал откуда-то сверху настороженный вопрос:
— Кто здесь?
Голос был чужой, Андрей прижался к стене и достал револьвер. Минуту было тихо, только где-то капала вода. Потом наверху послышались шаги, притворилась дверь, и все стихло. Андрей отыскал впотьмах лестницу, нащупал перила и шагнул вверх. Ступени заскрипели визгливо и пронзительно. Он затаился, прислушиваясь, и начал ступать возле самых перил: так они спускались по этой лестнице с Сашей в детстве, если надо было неслышно выйти из дома.
Сердце глухо застучало, когда дверь в каминный зал оказалась прямо перед ним — стоило лишь протянуть руку и взяться за бронзовую ручку. Хотелось ворваться неожиданно, застать врасплох незнакомца, но желание посмотреть, а вернее, подсмотреть, кто теперь хозяйничает в его доме, взяло верх. Андрей приоткрыл дверь и в свете дышащего огнем камина увидел неряшливо одетого, заросшего черной бородой человека. Огромная тень металась по стенам, хлопья сажи вырывались из красного зева и вместе с дымом неслись кверху, чтобы потом медленно осесть на грязный пол. Груда тряпья лежала у камина, словно свернувшийся в калачик замерзающий человек. Подсвеченный пламенем дым шевелился под потолком, и казалось, там бушует беззвучный верховой пожар. Черные, закопченные ангелы над камином парили в этом огне на черных распластанных крыльях. Человек подцепил палкой какую-то одежонку и бросил ее в огонь. На миг свет угас, комната стала зловещей, но в следующий момент тряпка вспыхнула, выпустив черный клуб дыма, и Андрей заметил на лице человека торжествующее злорадство. Да, вот таким и должен быть тот, кто разорил его, Андрея, дом.
Человек что-то бормотал и помешивал палкой огонь. Андрей вслушался, передернул плечами, стряхивая озноб.
— … Уголья гаснут, знать, в огне душа твоя. Я волхвовала… Мне не открылась суть… Зрак заслоняет сень луны! И гасит уголья мои и чары, как ныне ты их погасил огнем своим. Мне мало ведомо… Да то, что ведомо, сжимает персь мою… Сей сон твой страстный в руку…
