Долго растирала воду между пальцами, при этом лихорадочно пытаясь осознать только что увиденное. А увидала она своим ведьминным взором нечто до сели даже не вообразимое для неё. И ведьму сильную, и руку Дедову с Неба держащую и объятия Речной Девы, притом свежие совсем и что-то ещё огромное, и мощное, что застилало всё остальное. Это было что-то чужое и не понятное. Облизав пальцы и пряча свою растерянность, Дануха тут же объявила:
— Ну я ж и не сомневалася даже. Водичка своё дело знат, тябя приняла, как родну. Да ты уж прости вяковушку за привычки стары. Эт ты молода, раз и поменялася, а мяня уж тольк вона речка поменят, когда отсель понесёт.
Дануха натянуто улыбнулась и зачем-то сгорбившись, посеменила по тропе в лес.
— Ох и пройдоха ты Дануха, — улыбаясь беззлобно Зорька, идя следом, — давай так договоримся, коль надо будет — сама расскажу, а коль нет, то уж прости с собой унесу. Тебе ж тут в глуши легче жить будет.
— Ладноть, ладноть — тут же скороговоркой согласилась баба, но скорей так, чтоб та не заостряла на этом внимание, мол говори-говори, я потом всё равно это всё с кишками выну, дай только время.
— Кстати, — вдруг встрепенулась Зорька, — а куда это ты меня ведёшь?
— Как куды, — обернулась, не останавливаясь Дануха, — в нашенское поселение.
Зорька тут же встала, как вкопанная.
— Стой, — остановила она бабу, — что значит «вашенское поселение»? Кто там ещё?
Дануха тоже остановилась и вопросительно посмотрела на молодуху, мол чё эт ты.
— Т к много нас тама прибилася, — не понимая вопроса проговорила баба, — а чё эт ты спугалася чё ли с твоей-то силушкой.
Зорька не отвечала, но стала мрачна, как туча.
— Да чё случилася то? — непонимающе вскинула руки Дануха, — тама все свои. Проверяны. Мужиков нету. Данаву за мужика не считаю, он так, недоделанный.
— Нельзя мне туда, — вдруг жёстко прервала её Зорька и обречённо уронив голову на грудь.
— Почему? — недоумению Данухи казалось не было придела.
— Я для всего света дохлая, — так же жёстко, даже озлобленно начала Зорька, — убили меня. Понимаешь? Труп мой в реке нашли изуродованный. Сам муженёк опознал, потому и не ищут, а коль хоть маленький слушок пройдёт обо мне, что где-то видели, пиздец всему будет, притом полный и мохнатый. Они ж костьми лягут, землю рыть будут, но попытаются до меня дотянуться.
— Да не боись ты, Зорьк, — с загадочной улыбкой проговорила Дануха, — ты уж мяне то поверь, тута есть кому за тябя встать, ты ящё просто всего не знашь.
— Это ты Дануха не знаешь. Вообще ничего — с такой же загадочностью парировала Зорька, — это не я их боюсь, а они меня, притом аж до усрачки. Потому и искать кинуться, ибо я их смерть будущая, а коль узнают, что где-то смерть их до сих пор расхаживает, всех порвут, но хоть издали попытаются достать. Как угодно, через кого угодно и чем угодно. Ты даже не представляешь, как они меня боятся. И правильно делают. А не передавила я их волчью свору только потому, что оправиться мне надо маленько, да дочь где пристроить, чтоб руки развязать. Хотя понимаю, что Ардни, муженёк мой, раз труп нашёл, живую искать не будет, даже дочь искать не будет. Понадеется, что со мной утопла, но Тихий, сука паршивая, пока Звёздочку не найдёт живой или мёртвой, не успокоится, а у него ищейки, по хлеще собак будут. К тому ж и речники на меня поголовно охоту открыли. Мне нигде теперь показаться нельзя, хоть в землю зарывайся.
Дануха, до этого скрючившаяся зачем-то, после этих слов выпрямилась, приняв видную осанку, лицо её стало спокойно и задумчиво. Подошла к Зорьке и твёрдо сказала:
— Ты тож не знаш куды притопала. Тама, — она указала за спину клюкой, — ТВОЯ волчья стая. Твои девки-припевки, на которых опереться не зазорно и поверь вяковушке, кажда из них в ОДИНОЧКУ любой город аров разорит к маньякам собачим, а не то шта шайку пацанов-переростков. Они даром дарены, самой Троицей. Дары те не виданы, силушкой немеряны.
Дануха помолчала, смотря Зорьке в глаза и обняв её за плечи добавила:
— Ты боле не одна, девонька. Тябе теперяче целу стаю вести за собой в походы. Ты чё думала, тябя просто так сюды прислали? И Хавка, дрянь стара, и Дева Речна? Так чё давай свои заебоны нычь, да принимай девок. Уж все тута, тябя тольк дожидалися. Ты в аккурат девята буш, для Валова числа ровного. Айда. Сама глянешь.
И выпустив плечи Зорьки, уже уверенно, а не семеня, двинулась дальше. Зорька, поколебавшись немного, что-то обдумывая и взвешивая, пошла догонять.
Весь народ собрался на общей поляне перед Данухиным шатром. Столы накрыли по кругу на земле. Шкуры разложили, чтоб сидеть, но никто не садился. Все ждали Дануху. Увидев, что та идёт не одна, особые девки все как одна вышли навстречу, сообразив, что Дануха с бывшего баймака водит только особенных, таких как они, но издали признать кого ведёт, не получилось, так как Зорька сознательно подняла повыше Звёздочку, прикрывая ей своё лицо. Только когда подошли почти в плотную, она опустила ребёнка и остановилась, натужно улыбаясь обезображенным лицом. Зорька тоже издали не признала ни одну из своих подруг, пожалуй, только в Елейке ей показалось что-то знакомое, но ярко зелёная роспись лица, не дала ей уверенности в опознании девки. Как только Зорька остановилась, разразилась немая сцена. Между новенькой и встречающими было шагов пару раз по девять, не больше, и похоже никто никого не узнавал. Девки в первую очередь смотрели на изуродованную половину лица, а Зорька на их художественные росписи. Елейка вообще похоже была в шоке, подумав сразу на Степную Деву и не желая того, сразу брякнуться на колени. Изумление, испуг, распахнутые глаза и рот с узорной зеленью лица, делал её даже в привычной ситуации неузнаваемой. Малха и Красна исхудали, со времени их последней встречи и вот так быстро узнать их было ещё сложнее. Других Зорька вообще видела впервые. Дануха подойдя вплотную к девкам громко рявкнула:
— Стоять! — обратилась она почему-то персонально к Елейке, — наперёд кормить, затема дать выспаться, а потома уж балакать будетя.
Только после этих слов раздался первый девичий визг, от которого Дануха аж уши ладонями прикрыла. Это как раз завизжала Елейка, кинувшаяся на Зорьку, не обращая никакого внимания на попытки Данухи её поймать за подол и только после того, как девка повисла на подруге с воплем «Зорька!», завизжали и кинулись Малха с Красной, чуть вообще не уронив Дануху на землю. Старшая опять заорала, матерясь и размахивая клюкой кинулась следом за обезумевшими девками, с силой отдирая их от Зорьки. Елейка продолжала визжать и прыгала вокруг, как коза, хлопая в ладоши, повторяя одно и тоже «я знала, я знала». Красна с выпученными глазами тараторила что-то скороговоркой, что она говорила было абсолютно не разобрать, а Малха просто стояла рядом и ревела в голос, размазывая слёзы и сопли по лицу. Тут ещё и тяжеловесы в виде Кнохи и Москухи подбежали и в два голоса запричитали. Ладно хоть тоже не кинулись обниматься, а то б Дануха со всеми не справилась.
— Зорьк! — орала Дануха, — да ебани ты их чем, чёб упокоилися, препизднутые. Отвалите от ей, она ж еле на ноженьках стоит!
И тут закончилось беспорядочное мельтешение и началось осознанное движение. Зорьку подхватили и буквально понесли под руки, но не к столу, а к Данухе в шатёр, так Старшая распорядилась. Затем она долго и безрезультатно выпихивала девок наружу. И вопли её не действовали и маты мимо летели, и клюка не помогала, всё как горохом об камень. Наконец Дануха сменила тактику. Одну послала за едой, другую за питьём, третью за Ушей, чтоб дитё покормила. Только после того, как те заметались по поручениям, ситуацию удалось взять под контроль.
Уша покормила девочку. Молока у девки ещё на двоих таких бы хватило. Звёздочка, наевшись, тут же стала засыпать и её пристроили на Данухин лежак к стеночке. Зорьке натаскали разнообразной еды, питья и тоже оставили в покое, даже Дануха покинула шатёр выйдя на поляну. Наконец все расселись за стол. Данухи девки естественно расселись около Старшей. Она окинула их уставшим взором с лева, справа и остановив внимание на через чур довольной троице грозно проговорила:
— Э, ебануты на всю башку, чёб не трогали Зорьку пока не проспится. Поняли?
Три девки с растянутыми до ушей улыбками кивнули головами.
— Вот и ладненько, — в ответ покивала Дануха и уже обращаясь к Голубаве, добавила, — давай Голуба, начинай чё ли.
Застолье началось. Сначала всё было скромно, пристойно, но уже чрез пару, тройку кругов большой хмельной чаши, которую постоянно подливали и от этого она казалось бездонной, над поляной гудел гвалт разноголосой попойки. И если поначалу старались не шуметь, чтоб Зорьку с ребёнком не разбудить, то потом об этом забыли. Настроение у Данухи было приподнятое, праздничное, но его испортила Голубава, подошедшая со спины и сказавшая на ухо, что Ник сбежала.
