— Куды сбёгла? — не поняла уже захмелевшая Дануха.
— А кто его знает? — так же вопросом на вопрос ответила Голубава.
— А кто знат? — упёрто прошамкала Дануха, глядя на Голубаву мутным взором.
— Молодухи её прибежали и говорят, что Ник, как Зорька появилась, в лес дёрнула и её найти теперь никто не может.
Ну почему первыми в голову непременно приходят самые дурные мысли. Дануха в раз протрезвела и соскочила на ноги. Такого поворота она никак не ожидала. По мыслям Данухи выходило, что Ник, похоже, знала Зорьку, а коль кинулась бежать, то и Зорька могла её узнать? Это что же получалось? А получалось у Данухи в мыслях, ох, как мрачно. Пока это всё она обдумывала, пока собиралась с мыслями по поводу «что делать?» и «куда бежать?», на краю поляны показалась неприметная дозорная молодуха и призывно замахала руками, стараясь обратить на себя внимание. Голубава и Дануха сорвались с места одновременно, только Голубава добежала до молодухи раньше. Когда подбежала Дануха та уже тараторила, докладывая Голубаве. В общем Ник, если б действительно захотела исчезнуть, то её и с собаками не нашли. Это Дануха понимала прекрасно, но та, оказывается своё умение не применила, а просто спряталась на одном из дальних схронах и как утверждала молодуха, она чем-то сильно напугана. Дануха тут же вернула Голубаву к столу, а сама пошла разбираться.
Ник нашли в норе и на все уговоры Данухи она категорически отказывалась вылезать оттуда. Сама Дануха в эту дыру пролезть не могла, слишком узкая она была для её комплекции, поэтому все переговоры пришлось вести снаружи. С одной стороны подозрения Данухи о их связи не подтвердились, и баба даже облегчённо вздохнула, но с другой, она вообще ничего из обрывочных реплик Ник понять не могла. Всё, что доносилось из-под земли, можно было суммировать одним словом «боюсь» и всё. Притом Ник трясло самой настоящей трясучкой, от чего всё что она говорила, так же трепетало, как и её тело. Дануха билась долго. Никакие уговоры не помогали. Наконец она решилась на кардинальный метод. Баба отослала молодуху обратно к столу и наказала попросить у Голубавы, ёмкость чего-нибудь «заборного», да покрепче. Дануха, перестав пытать и уговаривать, устроилась на краю земляной щели и начала нести всякую чушь. Говорила лишь бы говорить. Бабёнка под землёй вроде бы как начала успокаиваться. Долго она её развлекала, пока из леса не показалась молодуха в сопровождении всех её девок. Старшая продолжая говорить всё в том же ключе, поднялась на ноги и ещё издалека, начала грозно махать всей этой ораве кулаком, чтоб не лезли. А потом со словами «а вот и зелье целебно принесли» вышла им на встречу и жутко зашипев, мол чё все припёрлись, отобрала у Голубавы кожаный мешок с завязанным горлышком. Вернулась к норе, опять заговаривая зубы и развязывая при этом пережатую горловину. Принюхалась. Хлебнула для пробы и сунула его в щель.
— На-ка, Ник, полечися-ка от страху-то, — та видать не сразу взяла, поэтому Дануха настойчиво потребовала, — бяри, бяри, хуже не будеть, наоборот полегчат.
Ник видимо мешок взяла и Дануха, вынув пустую руку из щели, уселась поудобнее и спокойно, обыденно как будто рядом сидят, разговаривают, попросила бабёнку:
— Ты эт Ник, тольк всё не пей, мяне оставь, маненько. Я тож с тобой на пару приму.
Потом она ещё что-то болтала, пока из щели не показалась рука с мешком и послышался голос Ник:
— На.
Дануха не взяла, а предложила:
— Да, вылазь уж, хватить. Тута всяко веселей пить то.
Ник вылезла и села рядом с Данухой. Она уже была пьяненькая, много ли этой худосочной надо было. Девки, стоявшие поодаль, осторожно стали подкрадываться и вскоре уже все сидели в кружок, пуская ёмкость из рук в руки. К Ник никто не преставал, ни о чём не спрашивали и про Зорьку пытались не упоминать, в общем шёл разговор ни о чём. Бабёнка сидела осоловевшая и глупо улыбалась чему-то. Тут Дануха наконец решилась, хлопнув себя обеими руками по ляжкам:
— Ладноть, — начала она, — давай ври, чё стряслося.
Ник перестала улыбаться и скуксилась, так как будто собралась зареветь.
— Не ряви, — протянула Дануха пьяным голосом, — я рядышком, обидеть не дам.
С этими словами Старшая взяла Ник за руку. Та потупилась и выдавила из себя, притом икнув при этом:
— Я боюсь.
— Кого? — тут же резко спросила Дануха, мол только покажи кого тут же порву.
— Её, — невнятно ответила Ник.
— Кого яё? — продолжала всё с той же интонацией допрос Дануха.
— Зорьку вашу, — ответила молодая баба, поднимая на Дануху глаза.
— Ну и чё, — не успокаивалась Дануха не меняя интонации, — я тож боюся, так мяне чё, тож в землю теперяча зарываться? Она ж тябе ничего не сделала, а мяня давеча так размазала, я ж заябалася мозги с грядок собирать и то не побёгла.
— Она меня видит, — обидчиво, но уже громко пояснила Ник, шатаясь даже сидя.
— Твою ж мать, — выругалась с усмешкой Дануха, — она всех видит, чай не слепа.
— Она видит даже когда я исчезаю, — ещё громче доказывала Ник, — я не могу ей глаз отвести. Страшная она. Ур всегда учил, что такие, как она для меня смерть. Коль увидишь такую, он говорил, беги без оглядки куда глаза глядят, лишь бы подальше. А я от вас убегать не хочу и теперь не знаю, что делать.
— И всё? — аж до злости возмутилась Дануха, — ты тольк из-за эта убёгла?
— Да, — твёрдо ответила Ник, уставившись на Дануху и пытаясь сфокусировать глаза на её лице.
— Ох и дур, — закачалась Дануха усмехаясь, — надж такой дурой быть. Я дура, но ты ящё дурней. Эт ж Матерь твоя явилася. Самой Рячной Девой послана. Ей ваще никто ничё сделать не могёт, ну и чё?
Тут откуда не возьмись, чуть ли не из-под земли выросла молодуха дозорного отряда и испуганно затараторила:
— Баба Дануха, баба Ник, там в поселении что-то стряслось.
Все как одна вскочили и чуть ли не хором издали «Чё?».
— Не знаю. Только там сначала криком бабы кричали, потом визг стоял на весь лес, а потом раз и тишина. Я побоялась туда идти. Сразу к вам.
— Твою ж мать, — выругалась Дануха уже рванув в сторону шатрового селения.
Пока бежали каждая перебрала в голове всевозможные беды, но главной из всех это то, что в их отсутствии напали враги. Почему-то в этом никто не сомневался. Когда запыхавшаяся куча воинствующих, но безоружных и к тому же не трезвых баб и девок добежали до накрытой поляны, то увидели странную и поначалу пугающую картину. Все бабы, молодухи, кутырки с девченятами и посикухами в полном составе сидели за вдрызг разрушенным праздничным столом. Молча, не шевелясь с низко опущенными головами, а по середине, в центре поляны, в круге столов, стояла Зорька со Звёздочкой на руках. Стояла и медленно вращалась, как бы осматривая вокруг сидящих и судя по её лицу, она была в ярости. На шум подбегающих Зорька обернулась и не довольно рявкнула:
— Вот те, явилиси, пиздёнки обмочилиси. Чё тута у вас творитиси? Куды вы все сбёгли то?
— А чё стяслося то? — встряла изрядно запыхавшаяся Дануха, прибежавшая последней.
— Тфу! — сплюнула вместо ответа Зорька и демонстративно, не разговаривая с ними, пошла обратно в шатёр.
Когда она проходила прямо по разбросанным остаткам праздничной трапезы через стол, все сидевшие у противоположной стороны, как зайцы сиганули от неё в разные стороны, притом сиганули на четырёх конечностях и вприпрыжку.
— Так девки, — всё ещё не отдышавшись мрачно проговорила, согнувшаяся в три погибели Дануха, опираясь на клюку, — вы тута с этими разбирайтеся, а я до Зорьки. Попробу утихомирить. Вядать пришибла она их тут малёк.
После разбирательств уже все сидя у Данухи в шатре и продолжая попойку, хохотали до истерики. А произошло следующее. Когда прибежала дозорная и Дануха ушла с ней в лес, все бабы отметили про себя, что кто-то пришёл и Старшая пошла на встречу, а раз охрану не взяла, то значит кто-то не опасный и все продолжили пьянствовать дальше. Но когда молодуха прибежала второй раз и что-то с бешеными глазами зашушукала Голубаве с «особыми» девками, а те все разом рванули в лес, бабаньки за столом почуяли не ладное. Все замерли как пришибленные, а тут кто-то возьми да заной «ой, беда, беда». И началось. Кто конкретно начал панику, так установить и не удалось. Всех опросили и выяснили, что никто. Все разом соскочили и одновременно принялись орать и бегать по поляне из стороны в сторону, тут же сталкивались, падая, катаясь и ползая по земле вереща. Две дуры лбы разбили об друг дружку и нет, чтоб лечь полежать, пуще прежнего забегали. До того, как бабы с разбитыми в кровь мордами забегали была просто паника, а уж с этого момента, вообще не пойми, что началось. Все мечутся, визжат, орут благим матом, никто ничего понять не может. Детей давят, друг дружку давят, глаза у всех бешеные ничего не видят, ничего не слышат… и вдруг у шатра Данухиного Степная Дева с младенцем на руках из ничего появилась и такой свет от неё неземной пошёл, что бабы, как увидали на колени попадали. Дыхание перехватило, мурашки по коже. В один раз тишина наступила, аж шум травы слышен стал. Дева та прошла прямо через растоптанный стол, вышла в средину и медленно начала вращаться, как будто в воздухе висит и крутится. Красота небесная, к земле клонит, завораживает. Каждая баба на опросе описывала это действо по-разному, каждая в меру своих эмоциональных фантазий и предпочтений, но общее было у всех. Восхищение. Дышать боялись, шевельнуться боялись, только б не спугнуть красоту эдаку. Все без исключения были переполнены счастьем. Кто-то плакал, кто-то подолы обмочил от восторга. Дева осмотрелась и приказала всем рассесться за стол. Все тут же подчинились, ползя на карачках каждая на своё место. Потом Дева, так ласково улыбаясь начала спрашивать, что случилось, кто на кого напал, куда девки побежали. Долго пытала и много ещё что спрашивала, но бабы ничего не знали, ничего не понимали, ничего не видели, ничего не слышали. В общем дуры дурами. Тогда Степная Дева рассердилась и превратилась в свою вторую, злобную половину. И тут бабаньки поняли, что такое страх. Настоящий страх. Дева не кричала, а тихо шипела, как змея, чуть ли не к каждой подойдя по кругу. От этого шипения кровь так и стыла в жилах. Руки ноги отнимались. Волосы на всём теле вылезали и выпадали клочками и пачками, так им по крайней мере казалось. Свет её не земной угас, и чернота из неё попёрла. Мраком всех накрыло, как мороком. Матом стелила так, что Дануха рядом не стояла. Многие, особенно молодые, рассудка лишались, попадав без памяти. Кто из баб от восторга подолы не обмочил, обмочил со страха, а кое кто не только обмочил, судя по запахам. В общем всем она дала просраться. И если б «особые» девки не подоспели вовремя, многие бы, наверное, померли. Поэтому слов благодарности сёстры наслушались от них вдоволь. Зорька всё это слушая с подробностями, чуть живот не надорвала и в конце не выдержав упала на пол и заголосила, катаясь на шкурах чтоб прекратили или она сейчас сдохнет. От её истерики проснулась Звёздочка и громко заплакала, чем прекратила безумное веселье и вернула всех к нормальной серьёзной жизни с простыми заботами. Зорька дочку взяла на руки и вытирая слёзы и всё ещё вздрагивая от судорог смеха, держась за живот, вернулась к столу.
