Какьяна обратился к собравшимся воинам. Он говорил короткими фразами, нетерпеливо. Он сообщил им, что Бамбата выделен из всех остальных. Ему оказана честь начать наступление. Белые рассчитывают уничтожить Черный Дом. На Бамбату возложена задача заманить белых в дремучие леса за рекой Тугела. Тогда пробудится вся земля и с севера придут зулусские импи. Не разрешается трогать белых женщин и детей. Враги — не женщины, не дети, а только вооруженные белые солдаты. Народ и правительство Англии благоволят к их колонии. Если будут обижены белые женщины, это вызовет озлобление Англии, и к Черному Дому будут плохо относиться.
— Кто избрал нашего вождя Бамбату? — спросил какой-то старик.
— Младенец, — ответил Пеяна.
— Примет ли он участие в сражении?
— Он сам знает, что ему делать.
Раздался возмущенный ропот, и сомневающийся замолчал.
— А теперь я намерен перерезать тебе глотку, — насмешливо обратился Бамбата к своему дядюшке Вороне.
— Поступай мудро, сын моего брата, — сказал Ворона, — но не высмеивай моего мужества.
— Никакой резни не будет! — крикнул Какьяна. — Этого человека накажут обычным порядком — по приговору всего племени.
Глухим бормотаньем все присутствующие выразили свое согласие. Коломб увидел, что Ворону отвели в сторону и бросили на землю вниз лицом. Молодой обнаженный воин встал коленями ему на спину и веревкой связал ему локти, запястья, колени и щиколотки. Теперь все пути к отступлению были отрезаны. Коломб бесшумно отполз в кусты. Луна зашла, но он знал дорогу, он шел обратно в крааль Но-Ингиля, где его ждала Люси и где он спрятал для себя магазинную винтовку системы «Энфилд» и двадцать обойм с патронами.
Мистер Хемп послал трех полицейских восстановить власть Вороны и арестовать Бамбату. Такой малочисленный отряд, решил он, покажется зулусам определенной уступкой и не вызовет никаких враждебных действий, Стоя на вершине холма, Бамбата наблюдал за полицейскими, которые сначала ехали по дороге, а затем свернули в кустарник на коровью тропу. Целый отряд сидел в засаде, чтобы остановить их. Бамбата трижды выстрелил; делая это, он знал, что первый наносит удар белым — теперь отступления нет, даже если бы он и захотел отступить. Сидевшие в кустах воины ждали боевого клича, и Бамбата с вершины холма увидел, как полицейские схватились за свои карабины и начали поспешно стрелять по кустам. Затем они повернули лошадей и ускакали, а с холма вдогонку им несся торжествующий смех.
Белые тоже не теряли времени. В Грейтауне, на железнодорожной станции, в шести часах ходьбы от места этого происшествия выгружался полицейский отряд, только что вернувшийся после расправы в Энонском лесу. В закатных лучах солнца воины увидели на красноватой ленте дороги сомкнутые ряды одетых в хаки всадников, потоком хлынувших в долину. Пыль стояла столбом, серой пеленой покрывая акации, змееподобные каучуковые деревья и кедры.
— Черепаха высунула голову, — сказал Бамбата Мгомбане.
Коломб, сидя в краале своего деда, подробно рассказывал обо всех событиях роковой ночи, и, когда он закончил рассказ, старик, волосы которого были почти совсем белы от старости, медленно произнес:
— Через эту реку есть только один путь. Много людей погибнет, прежде чем все это кончится.
Молодые люди поняли, что он хотел сказать: нет иного выхода, кроме как сражаться и вытерпеть все до самого горького конца. Но-Ингиль велел женщинам и мальчикам приступить к жатве, убрать каждый колосок зерна, каждый початок кукурузы, каждую тыкву, даже те, что еще не совсем созрели. Он указал, в каких местах вырыть подземные склады-тайники для зерна, и велел унести вырытую землю и разбросать ее по пашне.
Мбазо, который оставил службу у Тома, явился днем в крааль Но-Ингиля вместе с немногословным великаном Умтакати. Поздоровавшись, Коломб спросил у Мбазо о четырех винтовках, оставшихся в доме Тома.
— Их там нет, — ответил Мбазо. — Том сломал их. Они все время лежали на месте, но накануне своего отъезда он отнес их к плотине, разбил о камень и бросил обломки в воду.
— Он сделал выбор, — сказал Коломб, и Люси удивилась, почему он так спокоен, когда потеряны те винтовка, которые могли бы принадлежать им и ради которых они стольким рисковали. Она подумала о своем отце Мьонго: он был так тяжело ранен, что не мог даже предстать перед судом. Белые, конечно, не пощадят его и расстреляют сразу же, как только он сможет встать на краю своей могилы. Ее сердце разрывалось от горя и жажды мщения.
Коломб вырыл из земли три винтовки. Одну из них, магазинную, системы «Энфилд», он взял себе. Две другие, старого образца, сохранившиеся еще со времен бурской войны, он дал Мбазо и Умтакати. Великан нерешительно ощупывал оружие и с испуганным видом осторожно трогал медные патроны. Он предпочел бы взять в руки ассагай и щит, но не делал этого из любви к Коломбу и в смутной надежде, что винтовка действительно может оказаться лучшим оружием. Отец Коломба, Офени, отказался даже дотронуться до винтовки. Это был маленький человечек с добрым, изборожденным морщинами лицом и веселыми глазами, всегда мягкий и уступчивый. Однако он заявил, что еще не так стар и что тоже будет сражаться, но привычным ему оружием. Весь день приходили мужчины и женщины за советом к своему почтенному отцу. Пришла и мать Эбена Филипса, Номлалаза. Она была третьей женой сварливого старика, по имени Бхека, но предпочитала обратиться за советом к отцу, нежели слушать мужа. Это была толстая, красивая женщина с довольно светлой кожей; теперь она уже не стыдилась того, что родила ребенка от белого. Из всех девушек, с которыми спал Филип Эрскин, ей одной не повезло — она забеременела. Другие девушки были обесчещены белыми торговцами, фермерами, миссионерами, перевозчиками грузов, солдатами, но никто — столь важным господином, каким был Филип. Она назвала своего сына Узана — Ничье Дитя, боясь, что Филип разыщет и погубит ее. Он этого не сделал. Он просто уехал за море и там взял себе белую жену, которая родила ему сына Тома. Позднее он позволил американским миссионерам забрать Узану, учить его и превратить в «боломена» — человека смешанной крови с английским именем.
Всем, кто приходил за советом, Но-Ингиль говорил:
— Идите домой, снимайте урожай и прячьте его. Если придут белые солдаты, сами прячьтесь. Пусть не увидят они ни вас, ни ребенка, ни старухи, пусть они не увидят даже сустава вашего мизинца. Когда белые рассержены, они становятся волками.
Эти слова вселяли ужас в членов его семьи. Женщины начали отчаянно вопить, их удалось угомонить только хлыстом. Коко глядела на них с презрением.
— Кто боится умереть? — спрашивала она.
— Война есть война, — ответила одна из плачущих женщин, — но война с белыми — это смерть.
Люси умоляла Коломба позволить ей сопровождать импи, идти вслед за воинами, нести еду, подсматривать за белыми солдатами и при случае красть оружие. Она не сказала ему, что беременна уже второй месяц; когда нельзя будет дольше это скрывать, она покинет его и спрячется, как советует Но-Ингиль. Мбазо не был женат, но у Умтакати была старая жена с пятью детьми и молодая, на которой он женился меньше года назад и которая ждала первого ребенка. Он ушел, держа винтовку наперевес, чтобы обеспечить их всем необходимым. Через два дня он присоединится к импи, сказал он.
Весь Край Колючих Акаций в тот день гудел, как улей. Коломб и Мбазо в сопровождении Люси, которая несла на голове горшок с едой, спешили в штаб Бамбаты. По дороге они встречали группы вооруженных юношей, наблюдавших за мобилизацией важных индун, шествовавших в сопровождении телохранителей, переносчиков съестных припасов, оружейных мастеров с молотами, кузнечными мехами и европейскими железными наконечниками, которые надевались на ассагаи. Те немногие семьи буров, которые жили на обособленных фермах и существовали, как и Стоффель, на доходы от своей земли, находившейся в аренде у зулусов, исчезли в течение одного дня. Осталось только несколько англичан — четыре женщины, в том числе миссис Хемп, и маленький мальчик, — все они укрылись в Ренсбергс Дрифте. Всем остальным завладели черные. Центр событий переместился из магистрата в военный лагерь вождя племени зонди. Воины, которые прибывали туда отряд за отрядом вместе со своими командирами, вырубили в кустарнике большую круглую лужайку и из ветвей акации и травы построили там кольцо укрытий. С каменных утесов на вершине холма часовые просматривали всю дорогу: когда части белых выступят, об этом в ту же минуту будет известно и доложено Бамбате.
Уже смеркалось, когда Коломб, Мбазо, Офени, Люси и другие члены их семьи добрались до лужайки. Воины сидели полукругом, лицом к вождю и его помощникам, а позади стояли женщины и медленно, ритмично хлопали в ладоши. Среди кустов, близ укрытий, горели костры, наполнявшие воздух запахом дыма, жареного мяса и каши. Возле вождя тоже потрескивал костер, освещая его лицо и сурово блестевшие глаза окружавших его людей. Из большого черного глиняного горшка, висевшего над огнем, шел пар; вокруг этого сосуда ходил знахарь Малаза, бросая в кипящую воду снадобья, которые он доставал из рожков и мешочков, прикрепленных к его поясу. Рядом, перед горшками самых различных размеров, сидели на корточках его помощники; вся утварь была самодельная.
