Ознакомительная версия.
Никто тогда еще не знал, кто оставляет эти остроумные и едкие «приветы» боевикам ДНР и какую цену ему придется за это заплатить.
— Ну а как еще художник может выражать свое неприятие? — говорит Захаров. — Стритарт — это самая быстрая форма для отзывов. Было приятно, когда мы разместили первые работы и потом видели, как люди показывают на них пальцем, фотографируются на фоне... Реакция была мощная.
Захаров радуется тем первым успехам, как ребенок. До того как создать проект «Мурзилки», в художественной среде он, в общем-то, был никем — занимался дизайном интерьеров, иногда выполнял заказы на художественные работы. Придумав «Мурзилки», он стал героем. Интервью с ним хотели заполучить украинские и иностранные журналисты, с ним желали сотрудничать арт-институции. Стал таким художником № 1 в Донецке, о чем наверняка никогда не помышлял.
Идея уличных карикатур зрела у художника с весны, когда в Донецке только появились люди с оружием и черно-сине-красными флагами. Ему захотелось отрефлексировать происходящее, которое ему, как и многим дончанам, совсем не нравилось.
К середине лета Захаров создал серию рисунков для стритарта и совершил первую «экспедицию» вместе со своим напарником — фотографом. Они выехали из мастерской в четыре утра, еще до окончания комендантского часа, с четырьмя работами. Разместили одну, другую. Когда за ними увязалась машина с вооруженными ДНРовцами, в багажнике оставалось еще две карикатуры. К счастью, тогда у них просто проверили документы и отпустили — повезло.
После этого «Мурзилки» взяли за правило размещать только по одной работе в день и делать это в светлое время суток.
— Днем было нормально — людей в Донецке летом практически не было, — вспоминает Сергей. — Мы подъезжали на место, я быстро крепил работу, фотограф делал снимки, может, даже больше рискуя, чем я, и дальше уже наблюдали за реакцией. Бывало, люди подходили и начинали дискутировать, но мы такого старались избегать — дискуссии чреваты последствиями.
Для размещения работ Захаров с напарником выбирали специально такие точки, поблизости от которых располагались штабы и знаковые места для ДНР и «Новороссии».
Так, карикатуру на свадьбу боевика Моторолы они разместили специально возле Дворца бракосочетаний, где эта свадьба и проходила. Спустя полчаса работу убрали. А дольше всех, к слову, продержалась работа с Шариковым. Момент, когда боевики обнаруживают карикатуры, заснять так и не удалось, зато Захаров выяснил, что они их точно не выкидывают — мусорные баки вокруг были пусты.
— У нас каждый раз поджилки тряслись, когда мы выезжали размещать работы, — рассказывает Захаров с улыбкой. — Ты понимаешь, что в воздух никто стрелять не будет, и если ты побежишь, тебя остановят.
Сергей говорит как-то рвано, каждое слово дается с трудом. Он уже миллион раз рассказывал о том, что с ним произошло, знакомым и близким, и каждый раз проживал все заново.
— Я понял сразу: будут бить. В том кабинете вся стена в крови.
Они вычислили его по телефону, когда он возвращался из мастерской домой. Первым делом Сергей заметил на пустынной улице две хорошие машины — такие в Донецке есть только у представителей ДНР. Вскоре перед ним появились двое: один направил на него пистолет, а другой показал ДНРовский документ.
У Сергея от прежней жизни осталось только несколько карандашей и альбом, в котором он рисует цикл иллюстраций того, что с ним происходило в плену. Ему до сих пор трудно избавиться от пережитого.
Его отвезли в здание СБУ, где тогда еще командовал Игорь Стрелков, которого Захаров изобразил с пистолетом у виска. Там его спросили, он ли автор тех самых работ. Тот кивнул. После этого началось маски-шоу: на Сергея надели наручники, запихнули в микроавтобус, набитый автоматчиками, поехали к нему домой, перевернули там все вверх дном, изъяли компьютер и трафареты, забрали даже машину, которая накануне как раз вышла из строя, — взяли на буксир.
Так художник оказался в подвалах здания СБУ, которые в то время еще не были обустроены для содержания людей. Там раньше были оружейные склады.
— Меня положили просто на бетонный пол с какими-то картонными подстилками. Люди лежали там навалом. Места мало, а людей столько, что даже перешагнуть невозможно. Лето, жара, дышать было невозможно. Нас два раза в день кормили какой-то кашей в пластиковых тарелках и два раза выводили в туалет.
Через несколько часов меня вызвали на допрос. Тогда я понял сразу: будут бить. В том кабинете вся стена в крови. Вокруг резиновые палки, деревянные биты. Допрашивала женщина в балаклаве, палач. У нее и у многих остальных был российский говор, они представлялись военной разведкой. После этого женщина выводила меня на расстрел, но я был уверен, что не расстреляют. За что меня стрелять-то?
Боевиков приводили в ярость работы «Мурзилок». Особенно они ненавидели его за карикатуру на Стрелкова с пистолетом у виска.
— Они мне говорили: «Ты в Бога веришь? Ты бы в икону плюнул? Так вот, ты плюнул в нашу икону!»
Захаров, как и все, на допросах кричал. А несколькими этажами выше в здании СБУ жили дети, и они слышали, как он и другие кричат.
— Они хотели, чтобы я «исправился», хотели выбить дурь.
Спустя несколько дней Захарова вместе с еще одним заключенным решили перевезти в другое место. Их вывели из здания СБУ и бросили в багажник автомобиля. На какой-то заправке перебросили в багажник другой машины. Куда их везли, они не понимали и только потом узнали, что прибыли на территорию бывшего районного военкомата.
— Там уже били в мясо. Раньше хотя бы лицо не трогали, а тут били чем попало — прикладами, ногами. И еще была пытка: стоит армейский фургон, там отсек металлический. Они запихивали в этот отсек по два человека, мы там еле помещались. И вот ты постоянно меняешься со своим товарищем, чтобы удобно себя чувствовать.
Всю ночь кувыркаешься, а потом начинается день. Лето, жара, все течет, уже теряю сознанию, думаю, будь что будет — начинаю колотить ногами по стенкам. Открывают, приходит врач, делает уколы, дает нам воды и чуть-чуть подышать, а потом опять закрывают. Мы примерно сутки в этом ящике провели. А потом нас бросили в гаражный бокс, и это было уже облегчением.
...Потом был период: пристегивают нас друг к другу наручниками, а у нас обоих травмированы левые руки. Так мы ходили 10 суток — все время вместе. В основном, правда, лежали. В том военкомате нас дважды выводили на инсценировку расстрела.
Это было страшнее, потому что пьяные охранники приводят к командиру, который тоже бухает, и с криками вытаскивает пистолет. Я уже не знал, чего ожидать. Зачем они это делали, я не понимал.
Там же, в военкомате, произошло и первое освобождение художника из плена. Однажды ему принесли ведро воды помыться и привели на территорию, куда свозятся дешевые «отжатые» автомобили — «Жигули», «ланосы» (там арестанты режут их на металлолом).
В тот момент там как раз красили «газель» в камуфляж — готовили для зоны боевых действий. Сергея спросили: «Слабо покрасить, художник»? А он обрадовался возможности быть хоть немного не пристегнутым наручниками. Несмотря на сломанные ребра и бессилие, он сделал работу. Тогда кто-то из командиров пообещал за это отпустить его домой.
— И действительно, вечером мне дали пять гривен на проезд. На мне была футболка вся в кровище, мне рубашку на замену нашли. Вышел оттуда весь синий, поехал домой. А документы не отдали, сказали — заберешь в здании СБУ.
На следующий день Сергей, ни о чем не подозревая, пошел за документами. Он не понимал, что нужно бежать из Донецка сломя голову, потому что в ДНР редко кто бывает честен, особенно в военной комендатуре. Как честный человек, он зашел в здание службы безопасности, где Стрелкова уже не было, и снова попал в плен.
— Мне объяснили, что я как-то мало отсидел. Снова оказался в подвале, но на допросы уже никто не вызывал, никто не трогал. Просто лежишь, проваливаешься в сон. Очнулся — день прошел. Два раза в туалет, два раза еда. И так целый месяц. Время тянулось бесконечно. В какой-то момент меня перевели в здание отеля «Ливерпуль», где теперь у них гарнизон, там были вообще нормальные условия.
А потом кто-то связался с человеком, который занимает пост в верхушке ДНР, он поинтересовался моей судьбой, и меня отпустили — уже с документами. Правда, ни машину, ни даже ключи от квартиры не вернули.
В плену, подытоживает Сергей, героев нет.
— Если бы меня заставляли признаться в убийстве Кеннеди, я бы признался. Зачем они держали меня там так долго? Думаю, просто хотели, чтобы я «исправился», хотели выбить дурь. Я впервые в жизни столкнулся с людьми, которые получают удовольствие от пыток и избиений.
Сейчас, после выезда из Донецка, Сергей ютится в Киеве в офисе одного знакомого. Средств на нормальное жилье у него нет: приехал из ДНР с пятьюстами гривен — это все, что у него было. От прежней жизни осталось только несколько карандашей и альбом, в котором он рисует цикл иллюстраций того, что с ним происходило в плену. Ему до сих пор трудно избавиться от пережитого.
Ознакомительная версия.
