следы тяжёлой зимы. Чем ближе были могучие деревья, дарившие тень сугробам, тем медленнее сходило снежное полотно, оседая в лесах да на утёсах.
Первые лучи солнца уже карабкались по верхушкам деревьев и силились показать себя из-за дальнего горизонта. Жаркое дыхание разгорячённой лошади окрашивалось золотисто-малиновым светом, и тот пар вздымался вверх. Будучи вольной в резвости своей, лошадь носилась по полю, описывая круги, иной раз резко заворачивала да и перепрыгивала через сучья али, высокие выступающие корни деревьев, али поваленные стволы. Невзирая на это животное буйство, наездник оставался в седле. Наконец норовистая кобыла устала сама от собственного безумия да рвения. Замедлялся её шаг, плавно и едва заметно.
– Вот так, ладная моя… – тихо шептал Фёдор, слегка похлопывая лошадь по сильной шее. – Истомилась ты, вижу, истомилась!
Понимала ли лошадь слова всадника своего али бездумно ответила фырканьем да тряхнула головой, Басманову было неведомо. Да всяко рассмешила его повадка животинки, и не скрывал он улыбки на своём лице.
– И я так думаю, – с усмешкой добавил Фёдор. – Тоже скучала по батюшке-то? Он тот ещё лежебока.
Лошадь уж перешла на шаг, а затем и вовсе засеменила на месте. Басманов обратил свой взгляд на Слободу. Они не отъезжали далеко, ибо к полудню Фёдор обязан был нести службу. Когда лошадь уж смирила шаг, Басманов спешился. Разминаясь, он оглядывал лошадь своего отца.
– Нынче старик оправится, будешь с ним резвиться. Уж потерпи меня в своём седле, – с улыбкой произнёс Фёдор, гладя лошадь по морде.
Та вторила громким фырчанием и подалась головою вперёд, бодая руку Басманова.
– Да? – Басманов вскинул бровь, точно лошадь к нему человеческой речью обратилась.
Лошадь лишь рыла тяжёлыми копытами мягкую землю.
– И то правда, – вздохнул он, отпуская кобылу. Басманов неспешно переступал с ноги на ногу, взмахивая в воздухе кнутом.
– Но право, неужто всё то кажется мне? – спросил Фёдор, вскинул голову ко светлеющим небесам, а затем перевёл взгляд на лошадь. Та мчалась лёгкой рысью да всё кружила подле Басманова.
– Не мог я думать о том, покуда батюшка лежал ни жив ни мёртв, – продолжал он. – Но нынче всё иначе…
Лошадь тряхнула гривою, точно сбрасывая с себя всякую усталость. Ежели Басманов что-то и сохранил из нежного возраста, так это трепет и восхищение пред лошадьми, пред силою их да красотой. И теперь он глядел на лошадь своего отца, на её движения. Видел Федя и то, как истосковалась животина по воле да с каким упоением мчалась без толку и без цели.
– Али всё кажется мне? – спросил Басманов, одним резким движением заскочив обратно в седло, да и помчался обратно в Слободу.
* * *
Ворота отворялись быстрее, нежели то было лютою морозною зимой. Лёд более не хватал своими когтями. Фёдор въехал во двор на отцовской лошади и не думал о том, что прямо сейчас пал под взоры Алексея и царя всея Руси. Иоанн и Басман прогуливались по второму этажу, глядя через арочные проёмы вниз.
– А вот и он сам, ты глянь! – усмехнулся Алексей, подавшись вперёд.
– Лёгок на помине, – с улыбкой добавил царь, обратив свой взор во двор.
Царь и опричник провожали взглядом юношу, покуда он не скрылся за белокаменным торцом, где располагались царские конюшни.
– Всё говорю – не мог узнать его, покуда ты при смерти лежал, – продолжил Иоанн. – Скорбь не к лицу ему.
– Да так и знал вас, чертей проклятых! Значится, прилёг я силы перевести, а вы уж схоронили меня? – с улыбкой да с шутливым возмущеньем выпалил Басманов.
– Ты жесток к нему, – ответил Иоанн, тяжело вздыхая. – Себя припомни, как ты отца своего хоронил.
Алексей в тот же миг нахмурился да отмахнулся рукой.
– А уж моё сердце сколько потерь в себе несёт? Нет уж, Алёша, жесток ты к нам, – помотал головой царь.
– Да оставь! – отмахнулся Алексей. – Всяко не мне хоронить Федьку. Пусть он хоронит меня.
Иоанн молча глядел во двор. Редкие фигуры то появлялись чёрными точками, то спешно удалялись по зову службы своей. Когда царь обратил свой лик к Алексею, опричник заметил, как помрачнел взгляд государя.
– Что ж гложет вас? – спросил Басман.
Иоанн вновь обратил взгляд на талый снег, который лежал на чёрной земле неровными проплешинами.
– Тебе бывало боязно смыкать глаза, ибо будто тебе кто явственно нашептал, что завтра не пробудишься ты ото сна? – спросил царь.
Тихий голос его более походил на то, что государь с собою вёл беседу. Алексей горько усмехнулся и коротко кивнул. На устах царя проблеснула грустная улыбка. В тот момент из-за поворота выехал Фёдор. Он сидел уже на собственной лошади, которая нетерпеливо била копытом да встряхивала головою. Держа одной рукою поводья, юный Басманов несколько подался назад, смиряя кобылу до поры до времени.
«Но его весна только наступила…» – подумалось Иоанну.
С уст же его сорвался тяжёлый вздох сожаления. Алексей Басманов и не приметил, как на руках государя выступили жилы, будто бы владыка впадает в гнев, да только лицо его было преисполнено не ярости, но удручающего сожаления. Он не сводил глаз с молодого опричника, покуда тот не выехал за ворота ради праздной скачки по полям да бурьянам близ Слободы.
* * *
Едва погнал Фёдор лошадь свою славную, как пришлось сбавить ход. Молодой опричник прищурил взор да устремил куда-то к склону близ кремля. На эдаком пустыре, где вразнобой торчал скверный лесной бурьян. На этом-то пустыре, укромно сокрытом от прочих глаз, и приметил Фёдор кого-то. Некий всадник спешился и что-то делал там, преклоняясь к земле, – большего видеть Басманов не мог. Подле незнакомца стояла лошадь его, привязанная к неказистенькому кривенькому дереву. Чёрт дёрнул всё разведать, оттого и погнал Басманов поглядеть, какой же работой утруждён.
Долго гадать не пришлось – то был Григорий Скуратов, а подле ног его на мягкой земле лежал грязный холщовый мешок. Малюта поднял руку да приветственно махнул Фёдору. Басманов направился к нему.
– От же славно-славно! – радостно молвил Скуратов, едва Фёдор спешился.
Юный Басманов кивнул, положа руку на сердце, да взглядом шустро окинул поклажу Гришину. Чёрные пятна просачивались сквозь грубую мешковину. Один шов разошёлся, и догадка Фёдора подтвердилась. Скуратов в сем укромном местечке не просто так прогуляться решил, а припрятывал кого-то отделанного. Фёдор уже повидал немало и всё же был застигнут врасплох и отвёл взгляд от изуродованной конечности. Сквозь разошедшийся шов корчилась рука, и не было никакой возможности с толком разобраться, где ладонь, где тыльная сторона, где какой палец али где какого недостаёт.
– Припрятать добро надобно? – спросил Басманов, оглянувшись
