по сторонам.
– А, это-то? Да плюнь! – молвил Григорий. – Право, плевать. Не оставлять же тварей Божьих без пищи? Пущай и растащут. Кто и приметит – то, право, и что ж? Опричники мы, ежели уже запамятовал, никто нам не указ. Сам-то ты чего тут шляешься?
– Сам же молвишь – никто нам не указ, – ответил Фёдор, разведя руками.
– От же хорош басманский сын, хорош, – Скуратов одобрительно похлопал по плечу Фёдора. – Как нынче помню, ох и рад же был батюшка твой, как сынишкою впервой похвастаться смог! Вот ей-богу, Федюш, вот те крест!
Басманов был молод, но не наивен, и нравы при дворе были ему известны. Добра была речь Малюты, право, добра, да оттого Фёдор лишь больше и насторожился. Не давая скверным думам отразиться на лице, молодой опричник добро улыбнулся и отдал поклон, положа руку на сердце.
– Не припомню я Лёшку нашего счастливей, нежели за ту попойку, – продолжал Малюта, – ни до, ни после. Оно-то и видно. Нет, право, не видел я, чтобы Лёшка так радовался другим…
На сим Малюта как бы сам себя прервал. Фёдор едва повёл бровью, прося продолжить.
– Эх, впрочем, полно! – отмахнулся Григорий, идя к своей лошади. – И без того занял тебя брехнёй своей…
На том Малюта отвязал лошадь да запрыгнул верхом. Ежели Фёдор что и хотел молвить, так речь ту б не заслышал Скуратов – резкий свист плети раздался в воздухе. На сим опричники и расстались.
* * *
– Тео, ну хоть нынче-то сыскал я тебя! – послышалось за спиной у юноши.
Басманов обернулся через плечо, снаряжая свою лошадь.
– Что стряслось? – спросил Фёдор.
– Видно, не полюбился я братии, – вздохнул немец. – Оттого всё говорят, что на дело едем правое, долг исполнять, службу нести, и как вы ещё там говорите? Да вот по сути испрашиваю, так все одно и твердят: на дело и едем.
– Черти, – коротко бросил Басманов, оглядывая через плечо Штадена опричников, что слонялись в приготовлениях к отъезду по двору.
– Ты-то хоть ведаешь, какого толка дело? – спросил немец.
– Ведаю, – кивнул юноша. – Видал я, крест ты носишь?
Штаден кивнул. Фёдор улыбнулся.
– Неужто? – спросил Андрей Штаден, не веря ушам.
Фёдор выразительно кивнул.
– Ещё батюшка мой про него сказывал, – продолжил Басманов. – Я ещё совсем мальчонкой бегал, как отец уж службу нёс. Схватили, значит, мужика да в лесу на морозе в одной рубахе-то и оставили. Портянки его убогие с ног и то стянули. И что ж ты думаешь?
– Так, может, то иной какой мужик? – предположил немец, поглядывая на дорогу.
Сгущающиеся сумерки окрашивали долину во мрак. Братья-опричники, что вооружились факелами, ехали впереди да замыкали отряд сей. Неравномерное дрожание пламени давало видеть не более чем на пару шагов, да только каждый из опричного войска ныне ведал, куда путь держать.
– Может, и так, – кивнул Фёдор. – Да не нашли они тела того мужика. Ни крови не было на месте том, но премного следов звериных. Какая тварь там только не ступала.
– Веришь, что и впрямь то был колдун? – спросил Андрей.
Фёдор пожал плечами.
– Быть может так, – ответил Басманов. – Только слышал я и о том, как мужик босоногий прямо по снегу шёл, да при том в сугроб и не проваливался. Просто ступал себе домой, точно ничего примечательного и не содеялось. То видал лесоруб, однако решил, что уж с устали ему мерещится.
– А ежели то был вправду колдун и затаил он обиду на отца твоего? – заговорщически прищурился немец.
Фёдор усмехнулся:
– Быть может, и так.
На том разговор их и окончился, ибо дорога стала трудной. Талая вода размыла канавы да тропы. Тьма опускалась по-зимнему быстро, оттого хоть глаз выколи – ни черта видно не было.
Много медленнее отряд тронулся, ибо выискивать надо было вслепую забытую деревушку, где скрывался колдун, уже единожды ускользнувший от холодной смерти и пастей кровожадных медведей и волков. Редкие домики с покосившимися ветхими крышами были тому свидетели. Решено было послать по несколько человек во все стороны, дабы найти среди этого запустения и бурьяна ту проклятую деревушку да изловить колдуна.
Через несколько минут воротились все опричники, осмотрев окрестности, но будто бы все в одну сторону и мчались. Куда ни глянь, всюду глушь да темень, кривые домики с разбитыми окнами, деревни не видать. Братия силилась не впадать в уныние.
– Верно, путает нас… – прошептал было кто-то за спиною князя Вяземского.
Как только ослабил Афанасий поводья лошади своей, так и стал глазами бегать по лицам братии, силясь углядеть, кто же сие молвил.
– Не внимайте знакам, что будет насылать вам этот чёрт! – приказал Афанасий Вяземский. – Ежели вы честные добрые христиане, не будет у вас страха пред дьявольскими знамениями!
Точно бы назло, взгляды братии мгновенно обратились куда-то за спину князя. Глаза мужчин, настоящих суровых воевод вдруг преисполнились волнения, с которым нельзя было совладать. Нахмурив густые поседевшие брови, Афанасий вновь развернул лошадь свою, да животное точно не хотело того – упрямо упиралось ногами, опускало голову всё ниже и ниже, иной раз встряхивая гривой. Терпение Афанасия скоро уж и закончилось – огрел опричник лошадь хлыстом. Она пронзительно заржала да как встала на дыбы, едва не скидывая наездника своего.
Все опричники тотчас же отошли назад, боясь, как бы сильные копыта, что бились в воздухе, не пришлись на их голову. Наконец князь совладал со своей лошадью да обернулся.
Долина утопала во мраке. Мягкий туман стелился в неглубоких оврагах да низинах. И будто бы во всём мире не было ни души, да пред одиноким домиком, который виднелся мелкой точкою, дышал костёр. Вглядываться стал Афанасий да углядел вороньё, кружившее над костром, едва ли не касаясь крылами пламени, и обратился весь в слух. Издалека доносился гулкий крик. Птицы бесновались в неясном неистовстве, и крик их доходил до братии. На самом пороге дома сидел человек. Точнее нельзя было сказать, не подходя ближе.
– Гойда! – крикнул было князь Вяземский, но только сам видел, что не дал тот клич оживления никакого ни на лицах, ни в сердцах опричников.
– На кой же чёрт он сам нас кличет? – спросил Фёдор, прищуриваясь глядя на костёр вдалеке. – Не сыскали б мы его, ежели бы сам не постарался.
– Да мне почём знать? Сам я не веду никаких колдовских дел и природу знать не знаю! Я одно вам скажу – нет у дурака этого никакой силы, чтобы волю нашу сломить! – бросил Вяземский.
Фёдор пожал плечами, встряхнул головою, убирая волосы
