тост: «Слава Богу! Что почти все мы с похода живыми вернулись!»
Дошло и до третьего тоста. Казаки на минуту замолчали, встали дружно: «Помяни, Господи…»
И так дальше, пока не насытились казаки да горилка не кончилась.
А Бог все слышит, все видит. Понравилось Ему, что казаки Его бесконечно поминают, и решил Он им добром ответить.
«Пошли, братцы, – молвил атаман, – Господь есть отец наш Небесный, почитай батько нам, самый главный атаман. Неужто обидит?!»
«Истина, атаман! – казаки в ответ. – Он – Судия! Неужто не рассудит?!»
Вот стоят они перед Господом. Атаман, как водится, на шаг впереди казаков своих. Склонили головы пред Создателем, а Бог и говорит: «Слышал Я речи ваши, казаки. Нравится Мне, что ни одно дело без упоминания обо Мне не делаете. И в ратных подвигах, и на отдыхе. Особенно уважили, что Судией считаете. За это присужу вам землями владеть, которые для Себя оставлял. Реками Кубанью, Тереком и Доном земли те ограничены. Там и степи раздольные, широкие и горы высокие и реки быстрые. На века земли за вами останутся. Владейте ими по чести и вере. А теперь идите и по-братски разделите, что присудил вам. А чтобы Мне сверху вас видно было и с другим народом не спутать, носить вам шапки с верхами, крестом шитые и цветом различные».
Склонили казаки головы снова. «Слава тебе, Господи!» – хором сказали. Недолго посовещавшись, обнялись друг с другом троекратно и разошлись на три стороны. Первые напрямую к Кубани подались, там и осели. Нэнькой ее ласково окрестили.
Вторые в сторону Терека, Горынычем прозванного ими, отправились. А третьи, всем гуртом, Дон, ставший казакам батюшкой, заселили.
С тех времен и пошли казаки кубанские, терские да донские, по землям, Богом им присужденным, названные. И земли те присудом казаки нарекли, Создателю во славу. Да и о шапках с верхами-тумаками, крестом расшитыми, не забыли.
– Гляди-ка ж, присуд, – покачал головой Федор, когда Микола закончил рассказ. Все это время он внимательно слушал и, лишь когда слышал слово «присуд», качал удивленно головой. – А ведь если задуматься, то верно названо. То, что Бог дал, присудил. Молодца твой дед. Байку эту запомнил, внукам буду рассказывать. Дюже интересная.
– Да деда не мой. Он станичный. Но, почитай, не одно поколение казачат в казаки вывел. Бравый дед. Надеюсь, дождется меня.
– Свидитесь. Иначе никак, друже, – сказал староста и, похлопав казака по плечу, добавил: – Все, Микола, пошли в дом. Рассвело уже. Завтракать пора.
Не торопясь спустившись по лестнице с сеновала, Микола с Федором направились к дому. На улице уже рассвело. Затянутое северными тяжелыми тучами небо заливало своей серой краской и дома, и залив, и прилегающий к деревне лес. Лишь позолота на куполе деревенской церкви, сливаясь с цветом листьев северных берез, будто небесный луч, сияла на фоне этой осенней серости. Федор с Миколой перекрестились и по-молодецки, с задором, взбежали на крыльцо дома.
Бум, – глухой раскат колокола донесся со стороны церкви. Микола обернулся. Рука со сложенными по старому обряду пальцами потянулась ко лбу.
Бум, – раздалось вновь. Звук глухим эхом наполнил воздух и, словно невидимая река, растекся по деревне.
Бум, – третий удар колокола, как звучание псалма, отозвался в душе.
– Помилуй нас, Господи, – прошептал Билый, завершая осенять себя крестным знамением. Вопросительно взглянул на стоящего здесь же, на крыльце, Федора.
– Да то батюшка наш, – пояснил староста, прочитав вопрос во взгляде казака. – Традицию завел добрую. Рано утром три раза в колокол ударяет, как напоминание тем, кто еще утреннее правило не прочитал.
– Ясно. Я подумал вначале, случилось чего, – ответил Микола. – У нас в станице обычно так звонят, когда сполох – лиха-беда, другим словом.
– Ладно, казак. Нам беды не надоть! – сказал староста, открывая дверь в дом. – Заходь. Чуешь, как пахнет? Прасковья никак оладьи печет.
Через все еще темные сени с их маленьким окошком Микола с Федором прошли в дом. После холодного северного воздуха, коим было наполнено раннее утро, было приятно очутиться в теплой гостиной. Сладкий запах жареных оладий щекотал нос. Широкий стол, за которым вчера вечеряли, был накрыт светлой, с красным орнаментом скатертью. Центральное место на столе занимал начищенный до блеска медный самовар. Ароматный чай из смеси трав и ягод в глиняном кувшине дымился рядом. Небольшие миски с разнообразным вареньем и медом были расставлены вокруг самовара. Две большие деревянные тарелки с румяными, с пылу-жару, оладьями занимали место чуть поодаль.
– Доброе утро, – в дверях показался заспанный Суздалев.
– Доброе, коли не шутишь, – весело отозвался хозяин дома. – Как спалось?
– Нормально, – ответил граф. В голосе звучали недовольные нотки. Его графской милости претила фамильярность. Иван Матвеевич с трудом старался не обращать внимания на сию простоту в общении.
– Ну и добре, – Федор видел негодование высокотитулованного гостя, но про себя улыбался, мол, привыкайте, ваше сиятельство, у нас здесь нет ни барина, ни холопа. Все равны перед Богом. На краю земли живем. Не до баловства столичного.
– Пожалуйте к столу, – сказала Прасковья. Лицо ее раскраснелось. Уж больно чужаки не походили на привычных гостей. Будет что рассказать соседушкам долгими зимними вечерами. – У меня уж все готово!
– Да ты ж душа моя! – ласково произнес хозяин дома и, обращаясь к гостям, добавил: – Прошу, хлопцы, отведайте, чем Бог послал. А оладьи, скажу я вам, у Прасковьи моей отменные!
«Хлопцы!» – скрежетнул зубами Суздалев, но, видя оладьи, подобрел. Закрутил ус.
Два раза уговаривать не пришлось.
Аромат свежеиспеченных оладий проникал в нос, вызывая во рту слюноотделение. К тому же Билый, в отличие от своего односума, успел за работой на свежем воздухе нагулять приличный аппетит. Расселись, как указал Федор. Микола обвел взглядом все эти тарелочки, мисочки, чашечки.
На первый взгляд все было наставлено хаотично, но если присмотреться, то все стояло на своих местах. А когда хозяйка дома села у самовара, то стало понятно, почему снедь стояла именно так и не иначе. За столом всем руководила она. Заботливо и радушно потчуя гостей, подкладывая оладьи, густо смазывая их сметаной и вареньем, подливая горячий, ароматный чай.
Соскучившись по домашней трапезе, Билый с аппетитом уплетал оладьи, обильно сдобренные сметаной, запивая их травяным чаем. Брал руками. Сметана густыми каплями оставалась на пальцах. Микола облизывал их, причмокивая языком. Федор с Прасковьей ели так же. Лишь Суздалев, с легкой брезгливостью поглядывая на Билого, пытался наколоть оладьи на вилку. Они были настолько пышными, что это получалось у него с трудом.
– Да ишьте их руками. Ишьте! Чего мозолить?! – улыбнулась, не
