Жители деревни потихоньку подходили к повозкам. Отец Куна нарубил тростника и листьев и бросил их охапкой возле повозки, попросив сына помочь матери заворачивать в них продукты.
— Если кончатся, то прибегай — нарублю еще, — ответил он и пошел в лес за дровами для костра.
— Можно ли поменять солонину на квашеную рыбу? — спросила одна пожилая женщина.
Мать Куна развернула сверток из банановых листьев, протянутый покупательницей, и понюхала мясо. Им нечасто доводилось есть подобные блюда. Его готовили из говядины или буйволятины. Мясо нарезали кусками и солили в насыщенном рассоле, отчего оно долго не портилось и могло храниться не один месяц.
— На три крупных рыбы поменяете? — спросила мать Куна.
— Да.
Женщина завернула рыбу, а сыну поручила отнести солонину в повозку и получше ее припрятать от собак. На самом деле собаки никогда тайком не объедали их, а вот кошка Исун могла при случае стянуть рыбу или лягушку, но Исун не позволяла ее наказывать. В противном случае она обижалась и объявляла голодовку.
Позже пришло еще несколько женщин, для обмена они приготовили рис. Кун исправно помогал матери заворачивать для покупателей рыбу. К ним, прихрамывая, подошла одна старушка, похожая на бабушку Куна. Она принесла охапку побегов тамлынга [123]. Как-то раз отец приносил такие из леса, а мать ошпаривала их и подавала к приправе. Еще они использовались в приготовлении сытной похлебки с яйцом. Старушка сказала, что у нее очень мало риса, поэтому ей больше нечего предложить взамен.
— Где же ваши дети-внуки? — спросила мать Куна.
— Одна только внучка осталась. Внук удрал в Бангкок несколько дней назад. Подался в бега…
— Как же он мог так поступить?
— Да вот, занял пять тамлынгов у старосты деревни, поехал покупать поросят… Хотел вырастить их и продать, а они по приезде издохли. Внук испугался, что староста разгневается, вот и сбежал.
Мать приняла побеги, связала их пучком и передала сыну, а взамен протянула старушке четыре рыбины, завернутые в листья.
— Желаю вашим деткам жить счастливо и не знать бед! — поблагодарила та.
— Вашими бы устами да мед пить, матушка! — ответила мать Куна.
— А ты, сорванец, слишком самоуверенный, но вырастешь — будешь хорошо зарабатывать, — ответила старушка.
Тян Ди обрадовался и затряс кулачками.
XXXIV. Возвращение домой
Той ночью Кун проснулся еще до восхода солнца. Мать разбудила его, сказав, что к рассвету они доедут до родной деревни. Кун очень обрадовался. Сестры еще спали: старшая прижалась правой ногой к младшей и приобняла ее рукой, а младшая спала на спине и похрапывала.
— Мам, может, Бун Лай неудобно так дышать? — спросил Кун.
— Ничего страшного, им обеим удобно. Исун любит Бун Лай не меньше своей кошки, — ответила она, понукая волов.
Обоз полз краем поля, когда послышался крик вороны, пролетавшей над лесом. Женщина предположила, что ворона прилетела откуда-то издалека, потому что раньше в их деревне ворон не слышали. Кун сел поближе к матери, протер глаза и увидел вокруг себя просторы родного поля. Он окрикнул Тян Ди, но тот уже давно проснулся и шел позади обоза. Кун тоже выпрыгнул из повозки. Впереди с ружьем на плече шел Ка.
— Когда мы доберемся до нашей деревни, то он, как положено, выстрелит, и мы разъедемся по домам, — сказал отец Куну.
— А почему бы сначала всем вместе не поехать к храму? Омоемся святой водой у монаха Кена, — спросил Тян Ди.
— Оставим это на потом, когда начнется утренняя трапеза. Тогда заодно угостим их привезенными разносолами, — ответил Ка.
С полудня прошлого дня все повозки едва тащились, а их обитатели притихли. Прошел сильный ливень, словно небо прорвало. Все промокли насквозь. Колеса увязали в грязи.
— Ведь почти доехали уже… Почему первая повозка еле ползла? Отчего жена дяди Ка не торопила волов? — спросил Кун.
— Так ведь распутица! Такие ливни прошли, что все развезло. И как тут, по-твоему, волы могут бежать, оболтус?! — обругал его Ка.
— Раз такое дело, выходит, что мы можем успеть возделать поле и посадить рис? — спросил Тян Ди.
— Точно. Пусть и девятая луна уже, лишь бы вода в чеках задержалась… Пойдешь учиться или будешь помогать отцу в поле? — спросил Ка у Куна.
— Учиться.
— А первым делом чем займешься, когда мы вернемся?
— Проведаю нашу несушку в курятнике, а потом схожу к бабушке, — ответил Кун.
— А я для начала пойду проведаю вьетнамскую дочку, — встрял Тян Ди.
— Это еще что за новости? Зачем она тебе? — удивился Ка.
— Надо посмотреть, вдруг у нее сиськи выросли? Если да, то насколько? — объяснил Тян Ди.
— А ну-ка, перестань сейчас же! — одернул его отец.
Тян Ди поспешил вперед, а когда собаки залаяли и побежали в поле, он устремился вслед за ними.
— Выстрел из ружья может напугать наших сельских. Пускай малец сбегает предупредит их. А пока лучше не стрелять… — предложил Ка.
— Как же так? Надо стрельнуть и поприветствовать духов предков! — сказал Тит Тюн.
Ка снял ружье, направил дуло в небо и выстрелил. Волы вздрогнули, бубенцы громко зазвенели.
— Ну, осталось только, чтобы насмерть перепугались для полного счастья! — ворчливо заметила жена Ка.
Кун шел и месил грязь, но светился от счастья. Багровое солнце медленно выплывало из-за горизонта, скользя по полю первыми теплыми лучами. По межам местами зеленела редкая травка, а на ней блестели капли росы. В некоторых чеках застоялось немного воды, но даже такая малость не могла не радовать уставший от засухи взор. Несколько мелких жаб копошилось в чеках, прыгая в разные стороны. В деревне Куна этот вид жаб назывался тяна: их шкурки усеивали бородавки и внешне они походили на узкоротов. Кун ел их с год назад. Тогда мать запекла жаб в корзиночках из бананового листа с побегами бамбука, а еще она сварила из них вкусную похлебку с бамбуком.
Когда обоз доехал до околицы, Тян Ди уже махал из-за нее друзьям. Рядом стояли Яй и старик Мек, дымя самокрутками. Отец отправил Куна поклониться старшим в ноги. Кун послушался и опустился на колени, не боясь перепачкаться влажной землей. Он трижды поклонился в ноги каждому.
— Ох, ну и вырос ты во время поездки. Уже знаешь, как нужно кланяться старшим, — сказал Мек.
— Бабушка здорова? — спросил Кун у своего дяди.
— Здорова, не жалуется.
— А птенцы вылупились?
— Четыре штуки, но их опять сожрал сокол, — ответил Яй. Кун вздохнул.
— Стойте и слушайте сюда! Сейчас разъезжаемся по дворам, а когда монахи выйдут собирать подаяние, снова соберемся и поделимся с ними нашими разносолами, — крикнул Ка и выстрелил еще раз.
На этом и расстались. Пока семья Куна проезжала по деревне, по дороге им встречались односельчане, они здоровались и расспрашивали о поездке. Мать с отцом улыбались и отвечали на вопросы. Ребята с кузовками и тяпками наперебой интересовались у Куна благодатными краями и плодородными землями. Он отвечал и приглашал их в гости, если они согласны поменять рис на рыбу.
— Что еще за обмены такие? Да вон пойти накопать скарабеев и нажарить с солью — тоже вкусно! — сказала одна девчонка.
Кун рассердился было, но когда один из мальчишек сообщил, что через пару дней откроется школа, сменил гнев на милость.
Повозка подъехала к дому. Отец с матерью распрягли волов и привязали их к сваям. Отец Куна взобрался наверх и спустил лестницу. Сестры Куна поднялись в дом и запрыгали от радости. В этот момент подошла поздороваться соседка Кам Па.
— В вашем доме, поди, все мокрое, — сказала она.
— Это почему же? — спросил Кун.
— Да у вас стены из банановых листьев. Они пересыхают и трескаются, поэтому в дождь вода затекает…
— Ничего страшного! Главное, что не пожар! Завтра схожу за свежими листьями и наплету новые стены, — ответил отец Куна.
