ударилась локтем. Послышался звон упавшего блюда. Обернувшись, она увидела перекошенное от злости лицо сирийки.
– Эта бхаратка специально лезет под ноги, – завопила та на весь зал. – Я несла финики, а она меня толкнула. Без году неделя в гареме, а ведет себя так, будто она любимая наложница царя. Да кому ты вообще нужна! – голос тетки сорвался на визг.
Вината аж задохнулась от несправедливого упрека. Но сирийка пошла в атаку – больно ущипнула ее за предплечье. У бхаратки от обиды навернулись слезы, но сдаваться она не собиралась и толкнула истеричку в грудь. Та покачнулась, а потом с криком налетела на Винату, стараясь побольнее схватить за волосы.
Завязалась драка. Выскочивший на крики евнух бросился разнимать нарушителей спокойствия. Сирийка, даже когда он схватил ее за руку и грубо оттащил в сторону, пыталась пнуть Винату ногой.
Вскоре обе женщины сидели каждая в своем углу зала, бросая друг на друга косые взгляды.
К Винате подошли две рабыни.
Наклонившись, одна из них тихо сказала:
– Хозяйка велела приготовить тебя. Вечером за тобой придут.
Вината побледнела. Вот оно – то, что неминуемо должно было случиться. Ее отведут в царские покои. А там…
Этот разговор не остался незамеченным в гареме. Наложницы живо обсуждали известие о том, что у царя новая фаворитка.
«Дом наслаждений… – доносились до Винаты обрывки фраз. – Выскочка…»
Они недоумевали: царь вчера уже забирал к себе одну из них, персиянку. И сегодня опять? Такого не было давно.
Бхаратка знала, о каком доме они говорят: так называется флигель с залом, в котором стоит широкое ложе, верхняя часть стен открыта вечерней прохладе, а из-под крыши во время ненастья спускаются тяжелые вышитые золотом занавески – место для любовных утех. Она кусала губы: неужели придется смириться? Бхима…
На закате евнух взял ее за руку.
Они шли через анфиладу залов почти в полной тишине. Челядь попряталась, чтобы ненароком не взглянуть на фаворитку, потому что за это полагается смерть. Страх, повисший в воздухе, усиливал тоску, сердце бешено колотилось в груди, а разум пытался найти выход из положения – и не находил.
Наконец евнух оставил ее в комнате одну. Вината огляделась. Большой зал, вазы с цветами, курильницы на треногах… На краю бассейна с золотыми рыбками внушительных размеров кровать, застеленная красной парчой. Фрукты на столике. Кувшин вина, ритоны. В комнате царит полумрак, вкусно пахнет ладаном и сандалом.
Раздались шаги. Вината зажмурила глаза… А когда открыла, то ахнула от изумления. Перед ней стоял мужчина среднего возраста с грубыми чертами лица, бородой в виде толстой короткой косы и иссеченным ритуальными шрамами черепом. Он смотрел на нее откровенным взглядом, в котором читались смирение, восторг и желание.
– Ты меня не знаешь, но я очень хорошо знаю тебя, – сказал гость хриплым от волнения голосом. – Я Пакора, сын Гондофара.
Вината ждала продолжения, теребя край сари.
– Когда я тебя увидел…
Он тяжело вздохнул.
– Ты понравилась отцу, и он приказал поместить тебя в свой гарем… Я уговорил его… Знала бы ты, как нелегко мне это далось.
Пакора подошел ближе. Вината сделал шаг назад. Тогда он просто положил ладонь на ее талию. Бхаратка отшатнулась, молниеносно поднесла руку к волосам и через мгновение выставила перед собой кулачок с зажатой в нем булавкой. Крохотная мышь угрожала льву расправой.
Царевич усмехнулся.
– Ладно, я тебя не трону. Хотя… – он сделал паузу. – На твоем месте мечтала бы оказаться любая из твоих подруг по гарему.
– Они мне не подруги, – прошипела Вината.
Пакора налил себе вина, выпил. Подойдя к бассейну, стал задумчиво кидать рыбкам виноград. Те тыкались губами в фиолетовые шарики и уплывали прочь, сердито шевеля плавниками.
Казалось, царевич разговаривает сам с собой.
– Война, кровь… Друзья гибнут в этой бессмысленной бойне… Герай прислал заложника. Отлично! Так ты налаживай отношения, развивай успех… Нет! Отец решил убить обоих его сыновей. Сейчас бы получал пошлины с транзита ляджуара, бирюзы и нефрита из Бадахшана, но караваны пошли через Арию… Я говорил ему, что нельзя обращаться с греками как с рабами, в них все еще живет дух Искандера… Нет, он не слушал. Когда по недоразумению погибли несколько ассакенов, приказал повесить каждого десятого ополченца… Вот они и восстали. И чего мы добились? Вместо того, чтобы сидеть сейчас за толстыми стенами Бактры, носимся по Синдху туда и обратно. Вся казна потрачена на то, чтобы отстроить Миннагару. А где брать деньги? О том, чтобы заключить мир с Куджулой, он и говорить не хочет. А я все сделал для дружбы с кушаном – отпустил его тогда… на горе Списангак. Теперь отец решил напасть на Пулумави… Эх!
Пакора в сердцах швырнул кисть винограда в воду. Все это время Вината стояла ни жива ни мертва, ожидая, что после желчного монолога он поведет себя грубо.
Царевич обернулся. Огонь желания в его глазах потух.
– Я надеялся, хоть ты меня утешишь… Не вышло.
Он посмотрел на нее разочарованно, как на найденного в джунглях тигренка, который вопреки ожиданиям хозяина, вместо того чтобы ластиться к нему, вдруг выпускает когти.
– Наше свидание не последнее, – проронил Пакора, выходя из зала…
Несколько дней после встречи с царевичем Вината была сама не своя. Она не обращала внимания на шепот за спиной, мстительные улыбочки наложниц, которые по ее виду догадались, что в Доме наслаждений что-то пошло не так.
Перебирая в памяти подробности встречи, бхаратка понимала, что от насилия ее вряд ли спасла жалкая попытка сопротивления.
«Почему он так себя повел? – размышляла Вината. – Робость, нерешительность? Нет, он воин, все время проводит на передовой, трудно предположить такие чувства в безжалостном рубаке… Сострадание? Он же мужчина, так не бывает…»
Ее мучили сомнения. Она все чаще думала о нем с симпатией, вспоминала обжигающий взгляд, мускулистую фигуру. А поймав себя на позорных мыслях, краснела.
«Бхима…»
Однажды к бхаратке подсела Каллиопа, пожилая бактрийка, которая была в гареме единственной, кто относился к ней по-дружески, почти по-матерински.
– О чем ты все время думаешь? – спросила она, подкладывая под локоть подушку, чтобы устроиться поудобнее.
– Ни о чем.
– Да ладно, я же вижу… Да и все видят, – бактрийка приблизила лицо к Винате, заговорила, понизив голос: – Это был не Гондофар, так? Так! Глаза не врут.
Поняв, что угадала, женщина улыбнулась.
Потом задумчиво продолжила:
– Кроме Пакоры, у него нет взрослых сыновей. Вернее, были… но все погибли в сражениях. Он их не бережет – посылает на передовую офицерами, пусть набираются боевого опыта… Мне кажется, он это специально делает, чтобы наследники не дышали в затылок. Когда кто-то из них гибнет, он не особенно горюет. Гондофар любит власть, ох как любит… Поэтому Пакора до сих пор жив – не претендует на трон. С нами он обращается как с рабынями, а не как с женщинами, которые рожают
