– А как отправить письмо? Почтовая система предназначена только для императора и правительства.
– Можно нанять посыльного. Или подождать, пока дворец отправит письмо за тебя. – Она смотрит, как я обдумываю эти варианты. – Главное – показать мужу и свекрови, что ты хранишь его в сердце, несмотря на время и расстояние.
Я честно пытаюсь, но замираю над листом бумаги в растерянности, потому что мне не о чем писать. Только о том, что я хочу домой, хочу, чтобы мой ребенок развивался благополучно и чтобы это оказался сын. Я сдаюсь.
В другой раз госпожа Чжао спрашивает, не жду ли я встречи с Мэйлин.
– Вы всегда были близки, – говорит она. – Для вас это прекрасная возможность провести время вместе.
Госпожа Чжао знает нас с детства, и я могу признаться ей, что завидую Мэйлин из-за ее нынешнего положения. Глядя на меня с непроницаемым выражением лица, она говорит:
– Я разочарована в тебе. Ты родилась в хорошей семье. Единственной трагедией для тебя стала смерть матери. Мэйлин пробивалась в жизни, как семя из бесплодной почвы. Ты должна бы радоваться ее успехам!
Одно из худших качеств Змеи – зависть, и госпожа Чжао напомнила мне об этом. Я чувствую, как краска заливает мне лицо, но она еще не закончила.
– Подругу без недостатков не найти, – говорит она. – И хотя многие клянутся друг другу в вечной дружбе, ветер дует то с востока, то с запада. Но я никогда не думала, что ты станешь непостоянным и мелочным человеком. И вздумаешь предъявлять претензии к Мэйлин.
На мгновение я растерялась: позволительно ли наложнице критиковать меня? Но конечно, я знаю ответ. Госпожа Чжао – самый близкий человек в моей жизни, почти как мать.
– Спасибо, госпожа Чжао. Вы напомнили мне о важном уроке. Расстояние проверяет силы лошади, а время раскрывает сердце человека. Вы всегда были верны и добры ко мне. Пожалуйста, знайте, что я вам благодарна.
Ее ответ – еще один урок.
– Ты не к тому человеку применила этот афоризм. Возможно, стоит подумать об этом применительно к Мэйлин. Когда ее отправили за тысячи ли от дома, о ком она подумала в первую очередь, с кем решила разделить свою удачу?
Мы плывем на север, но в начале пути пейзажи менялись незаметно. Теперь, спустя три недели, с каждым днем погода становится все холоднее и влажнее. Немногочисленные деревни по берегам выглядят маленькими и унылыми. На лугах мало травы и нет никаких следов пяти злаков. Маковке так надоели эти печальные виды, что она предпочитает дремать в каюте. А я сижу наверху, даже когда дождь льет вовсю. Мне нужен свежий воздух.
Мы с госпожой Чжао одеваемся потеплее и присоединяемся к женщине-рулевой под промасленным навесом, где она управляет лодкой. Я удивляюсь, когда она обращается ко мне напрямую.
– Я слышала, как ваши охранники говорили о вас как о враче, – осторожно произносит она.
Любопытно.
– Говорили обо мне? – переспрашиваю я.
Женщина поднимает плечо, без слов давая понять, что мужчины отзывались обо мне не слишком уважительно, а затем спрашивает:
– Вы могли бы помочь такой, как я?
Меня тревожит, что охранники доложат мужу и свекрови и те решат, что это не слишком благоразумная идея, но госпожа Чжао говорит:
– Конечно! Доктор Тань смотрит на женщину и видит в ней женщину, независимо от ее статуса. Я говорю по собственному опыту.
Не знаю, что трогает меня больше – то, что госпожа Чжао называет меня доктором Тань, или то, как она ценит отношения, которые мы выстроили после смерти Досточтимой госпожи.
– У меня нет возможности заплатить вам, – признается женщина-рулевая.
И снова госпожа Чжао выступает от моего имени.
– Вы можете отблагодарить ее, доставив нас до места в целости и сохранности.
Приступая к Четырем проверкам, я понимаю, что знаю о своей пациентке больше, чем осознавала. Значит, я наблюдаю и впитываю сведения, даже когда не сосредоточена. Бабушка была бы мной довольна.
Я выясняю, что женщине недавно исполнилось сорок, так что она, как и я, все еще проживает Дни риса и соли.
– На что вы жалуетесь? – спрашиваю я.
– У меня руки немеют уже лет шесть. – Она отрывает одну руку от румпеля, подносит ее к моему лицу и сжимает в кулак, затем отпускает, повторяя это движение несколько раз подряд. – Я нахожусь на этой палубе в любое время года. Зимой на севере бывают жестокие морозы. Летняя жара должна приносить облегчение, но нет. А чаще всего я работаю под проливными муссонными дождями.
– Кто‑нибудь или что‑нибудь помогло вам? – спрашиваю я.
На ее худых щеках играют желваки.
– Я обращалась только к уличным врачам.
Еще несколько вопросов и пара минут изучения ее пульса дают мне возможный ответ. Болезнь вызвана сочетанием Ветра и Влаги. Я прошу женщину зайти к нам в каюту, когда мы в следующий раз причалим. И во время стоянки, пока охранники занимаются погрузкой новых припасов, она навещает нас с госпожой Чжао. Судя по тому, как она оглядывает скромные апартаменты, ей никогда не разрешали заходить в каюту пассажира, тем более спать в тепле и относительном уюте. Я прошу ее лечь и прижигаю восемь точек, чтобы прогреть каналы, высушить сырость и стимулировать ци и Кровь.
Когда я объявляю, что лечение закончено, она садится.
– Неужели мне лучше? – Кажется, она не в силах поверить своим ощущениям, и это подтверждает, что избранный мной способ лечения оказался действенным. – Невероятно. Как вам это удалось?
– Когда что‑то болит, тело лишено свободы движения. Без боли тело свободно. Этому меня научила моя бабушка.
Женщина неуверенно смотрит на свои руки, сжимая и разжимая кулачки.
– Это надолго?
Я вскидываю подбородок. Конечно.
У двери женщина кланяется по всем правилам, будто она выросла в хорошем доме.
– Женщина, которая помогает другим, помогает себе.
На что госпожа Чжао добавляет:
– Нашему дорогому доктору еще предстоит полностью усвоить этот урок.
Через пять недель после отплытия из Уси, с наступлением ночи, мы приплываем в Пекин. На пристани люди и животные тащат тяжелые грузы. Стражники в военной одежде несут факелы, другие стоят наготове, выставив копья и мечи. Их намного больше, чем нищих, толпящихся в каждом доступном взгляду закоулке. В воздухе воняет навозом и отбросами. А еще ужасно холодно. Госпожа Чжао выходит на причал, стараясь скрыть свое отвращение. Мне не нужны особые навыки, чтобы прочесть ее мысли: это не Шанхай.
Через час нас представляют Линь Та, евнуху, отвечающему за Управление ритуалов и церемоний.
– Вы будете отчитываться передо мной, когда будете находиться здесь или в стенах дворца, – говорит он. – Ясно?
Мы с госпожой Чжао киваем. Маковка суетится где‑то рядом, начиная распаковывать наши сундуки.
– Мы не только отбираем врачей, повитух и кормилиц для службы в Запретном городе, но и отправляем наказания, – продолжает он.
Я опускаю глаза из уважения и чтобы не смутить евнуха своим слишком пристальным взглядом. Несколько раз я осмеливаюсь из-под ресниц посмотреть на мужчину, лишенного трех драгоценностей, – его облик вполне соответствует тем описаниям, которые мне довелось слышать. Голос у него, конечно, тонкий. Он высок и худощав, но лицо у него дряблое и морщинистое, а слой жира на животе, словно у женщины на закате жизни, не могут скрыть и пышные одежды.
– Не красть. Не врать. Не сплетничать. Не строить из себя невесть что. – Мы с госпожой Чжао не произносим ни слова. – Самое главное, – продолжает он, – не делайте ничего, что могло бы вызвать неудовольствие у обитательниц дворца.
– Мы бы себе такого никогда не позволили! – Я не привыкла, чтобы со мной разговаривали в такой пренебрежительной манере, и слова сами слетели с моих губ.
Линь Та игнорирует мой выпад.
– Наказание включает в себя изгнание из дворца, порку и отсечение головы. Ваша семья обязана будет выплатить реституцию, а также возместить дворцу все расходы, понесенные во время вашего визита в столицу, неважно, живы вы или мертвы. – Он оглядывает нас. – Здесь вы находитесь под защитой, поэтому ваша охрана останется на лодке до тех пор, пока я не получу приказ отправить вас обратно в Уси. У вас есть вопросы?
