– Да, – наконец, устало вздохнув, подала голос Сочигэл. – Если уже сейчас начинают поднимать на них руки, что будет потом…
– Вот! – наконец, добившись того, что невестка начала понимать, Оэлун учила ее: – И ты, родная мать Бэктэра, должна подсказывать своему сыну, чтобы он слушался старшего брата. Всякая семья должна иметь главу, и наша должна иметь старшего мужчину, иначе наших детей не будут уважать люди, ведь без вожака даже бараны не живут, разве что только мухи… А когда они вырастут, получат свои доли от отцовского улуса, тогда уж они сами решат, как им жить и что делать…
– Да, теперь нам с тобой осталось только одно: ждать, когда они вырастут и обретут свои права.
– Недолго осталось, – утешала ее Оэлун. – Пройдет несколько лет и… Ведь помнишь, еще совсем недавно они по земле ползали, как вот эта Тэмулун, а теперь женихи…
– Уж скорее бы выросли, – согласно покачала головой Сочигэл. – Тогда уж ни от кого не будем зависеть… Слушай, Оэлун, я еще тебе хотела сказать, – вдруг что-то вспомнив, заговорила она. – Этот Унгур в последнее время изменился так, что прямо не узнать его…
– А что случилось?
– Ведь я часто хожу к Шазгай, послушать новости… Раньше, когда встречала у них Унгура, он всегда приветливо здоровался со мной, кланялся, улыбался как младший старшей. А сейчас он в ответ лишь еле заметно кивает и отворачивается, будто от надоедливой гостьи. А вчера мой Бэлгутэй поехал за водой и у реки встретился с ним. Поздоровался, а тот в ответ: «Почему не кланяешься?» Я, мол, старше, и ты должен мне кланяться…
– Ну и правильно он сказал, не ему же первому кланяться, – возразила было Оэлун, но тут же, вспомнив, подумала другое: «А ведь раньше Унгур не был таким гордым… со всеми был ласков и почтителен, всем старался угодить».
Сочигэл угадала ее мысли:
– Разве он сказал бы такое раньше, при живом Есугее? Ведь нет?.. Как же он быстро изменился! И изменился он так неспроста, видно, он все продумал: если ты выйдешь замуж за Даритая, то наши с тобой дети сядут ниже его – потому что его отец был старше Есугея. Когда Даритай уйдет вслед за братьями, знамя будет наследовать Унгур, он это знает и уже сейчас начинает подчинять наших сыновей, приучает кланяться. Щенок ведь еще, а как далеко смотрит! – не переставала возмущаться она. – А ведь только этим летом ничем себя не выдавал, со всеми ладил, и со старшими и с младшими…
Оэлун, закусив губу, молчала, вдумываясь.
– Нет, как человек может так сильно измениться! – все восклицала Сочигэл. – И как быстро! А как он с нами будет разговаривать через год?..
Оэлун так и не нашла слов ей в ответ. Подумала лишь про себя: «Нет, за Даритая выходить мне нельзя… И вправду, если уже сейчас начинают унижать, что будет потом, без знамени?.. Выходит, что Тэмуджин мой оказался прав, хоть взрослого разума еще нет, но волчье нутро свое уже показывает». И чувство, похожее на гордость за сына, вдруг теплом разлилось в ее груди, на малое время согрело измученную и уставшую от тревог ее душу.
* * *
Тэмуджин и Бэктэр по одному оттаскивали телят от коров. За ошейники крепко привязывали их к длинной волосяной веревке, туго натянутой между вбитыми в землю колами.
Телята жалобно взмыкивали, упорно тянулись к опустошенным мокрым сосцам, но маток быстро отгоняли Хасар с Бэлгутэем. Хачиун и Тэмугэ, вдвоем на одном мерине, помогали им, оглашая утреннюю степь резкими, тоненькими вскриками и не по-детски крепкими ругательствами.
Тэмугэ, сидевший сзади, одной рукой цепко держался за заднюю луку седла и маленькой игрушечной плеткой в другой угрожающе размахивал над головой.
Тэмуджин и Бэктэр, управившись с телятами, сели на своих коней, и все они, растянувшись цепью, погнали коров мимо крайних юрт к Онону. Самые норовистые, тяжело покачивая рогами, утробно, по-бычьи ревели и порывались бежать назад, к своим детенышам. Получив по нескольку режущих ударов по спине, так, что, казалось, даже под шерстью завиднелись кровавые полосы, коровы нехотя двигались вперед.
Лишь перегнав стадо на другой берег Онона, братья вздохнули облегченно. Они довольно оглядывались назад, туда, где дойщицы отпускали телят с привязи. Коровы пошли спокойнее, и Тэмуджин с Бэктэром отстали, отдавая стадо на волю младших.
– Гоните ко вчерашнему месту, – сказал им вслед Тэмуджин.
С наступлением осенних холодов каждое утро они, по установленному матерью Оэлун порядку, выгоняли дойных коров на пастбища. И пасли до тех пор, пока не подъезжали из куреня пастухи: двое стариков из их улуса, родители нукеров Есугея. Оэлун давала старикам переждать утренний холод, насидеться в тепле. Те же несказанно гордились такими вольностями и при каждом случае рассказывали пастухам других улусов о том, в какой чести у старшей хатун они состоят.
– Живем как нойоны, – говорили они.
– Вечером приезжаем с пастбища, с холода заходим в молочную юрту, и наливают нам по чаше горячей арзы.
– За лето пастьбы у нас дают по оседланному коню и корове с теленком…
Все пастбища поблизости от куреня давно были объедены, и с каждым разом айлы все дальше отгоняли своих дойных коров. В последние дни сыновья Есугея заходили со своим стадом аж за дальние озера, куда они даже летом с гусиной охотой редко добирались, но и там сейчас оставалось не так уж много травы.
– Гоните направо! – спереди донесся зычный голос Хасара. – Справа обведем… Эй, Хачиун, направо, говорю!
– Впереди какое-то стадо, – привстав на стременах и вглядываясь, сказал Бэктэр.
За излучиной реки из-за пожухлых ветвей тальника начали показываться чужие коровы. Подъехав поближе, в кустах они увидели трех коней без седел, с наброшенными на спины кусками войлока. За кустами открывался крутой спуск к воде и там, в отмели, трое юношей, бросив разбредающееся по степи стадо и не глядя на жгучий холод воды, ловили коротким неводом рыбу.
Засучив штаны выше колен, двое держали концы и медленно брели по песчаному рукаву, отходившему в сторону от русла, третий, стоя в шагах двадцати выше, с шумом бил палкой по воде, гнал на них рыбу. Увлеченные ловлей, они не замечали Тэмуджина и Бэктэра, проезжающих прямо над ними по краю яра.
– Это стадо дяди Хутугты, – сказал Бэктэр. – Вон его пестрый бык, помнишь, прошлым летом бодался с черным порозом Даритая.
– Здесь и травы хорошей нет, – оглядывая местность, отозвался Тэмуджин. – И коровы их разбрелись, вон крайние уже до леса доходят…
– Оттуда хоть сейчас могут волки выскочить, а эти и не смотрят.
Тэмуджин подумал:
«Может и наши пастухи, так же как эти, бросают стада, когда мы их не видим, и ищут, чем бы наполнить свои желудки…»
Он вспомнил паренька, с которым ему этим летом пришлось пасти восьмерых иноходцев в табуне, когда объезжали коней для хамниганского вождя. Вспоминая, с какой жадностью тот спрыгивал с коня за сараной, он размышлял:
«Что же они, все эти харачу и боголы[44], все время голодные живут? Голод их, видно, толкает на то, чтобы хитрить и воровать. Тогда почему не дать им быть сытыми, чтобы имели пищу в достатке и наедались вдоволь, сколько захотят… Если им нельзя доверять даже в таком малом деле, как пастьба дойных коров, то как же им доверять важные дела на войне или на дальних табунах?.. А как можно сделать так, чтобы они всегда были сыты и не стремились обманывать своих хозяев?.. Ведь это должно быть первой мудростью нойона…»
Впереди снова раздались крики. Младшие братья заворачивали стадо за большое, камышистое озеро, где было их нынешнее пастбище.
Тэмуджин и Бэктэр тронули коней рысью.
* * *
Возвращались в курень перед полднем. Когда проезжали над яром, где утром пастухи дяди Хутугты ловили рыбу, там уже никого не было видно – ни коров, ни людей.
– Они пригнали сюда стадо только чтобы рыбу половить! – догадался Бэлгутэй. – А хозяева думают, что коровы их на хорошем пастбище, жир на зиму набирают.
– Так и мотаются они по степи, – усмехнулся Бэктэр, – где пастухам захотелось себе на желудок поживиться.
– Я сильно удивился, когда их увидел, – рассказывал Хасар. – Подумал, что они к нашему пастбищу подбираются… Ну, думаю, мы сейчас покажем этим пастухам. Смотрю, а они рыбу ловят…
– А место здесь хорошее, можно потом приехать, – сказал Бэлгутэй, подъезжая к самому краю яра и оглядывая отмель внизу.
– Давайте сегодня вечером приедем и посмотрим! – встрепенулся Хасар. – За день вода потеплеет, и рыбы здесь, наверно, будет много…
– Тихо! – вдруг громко сказал Бэктэр, глядя вперед и остро сузив глаза под косыми лучами солнца.
В трех перестрелах по берегу реки со стороны куреня к ним быстрым шагом приближалась толпа всадников.
– Это не взрослые, – Хасар прикрылся рукой от солнца, всматриваясь, и уверенно сказал: – С ними Сача Беки, это его каурый идет впереди.
Проехали еще немного, и Бэлгутэй удивленно протянул:
