— Сама не знаешь, что говоришь. Он же немец.
— Увы, об этом я не забываю. Многие недели…
— Как? И ты ничего мне не говорила?
— А что я могла бы тебе сказать? Смутные впечатления, несколько подмеченных взглядов, ничего конкретного.
— И все же тебе следовало бы мне рассказать. Ах, если бы только мама была с нами! Ты не думаешь, что в доме что-то подозревают?
— Не имею представления. Пора спать, завтра рано выезжаем. Я попросила проверить газогенератор, все в порядке. Леа, как я счастлива! Совсем скоро, через несколько часов, я увижу Лорана! О, извини меня, дорогая. Я слишком эгоистична. Вскоре и ты встретишь хорошего парня, который сделает тебя такой же счастливой, как сделал бы мой брат, — сказала Камилла, нежно обнимая Леа.
Леа раздевалась в бешенстве и надела слишком короткую ночную рубашку, в которой выглядела совершенной девочкой. В ванной почистила зубы и решительно расчесала волосы. В зеркале отразилось угрюмое, напряженное лицо. Если и завтра, в Ла-Реоли, она будет выглядеть так же, то рискует не понравиться Лорану. Сверкающая улыбка согнала с лица хмурое выражение. Глаза загорелись. Она прикусила губы, грудь ее поднялась…
— Дело за нами, Лоран.
Они миновали демаркационную линию без помех. По пустой дороге автомобиль несся, словно он, оказавшись в свободной зоне, чуть опьянел.
Выехав из Ла-Реоли, Леа свернула влево, на проселочную дорогу. Очень скоро показалась подстриженная зеленая изгородь. Кованые ворота были распахнуты. Проехав по обсаженной розами широкой гравиевой дороге, она остановилась перед подъездом большого, лишенного всякого щегольства дома и выключила двигатель. В окружающей тишине слышалось только пение птиц да крик проснувшегося на руках у матери малютки Шарля. Из-за угла дома появилась прихрамывающая фигура. Леа и Камилла одновременно выскочили из машины. Камилла передала ребенка Леа и с криком бросилась к мужчине.
— Лоран!
Леа плотнее прижала к себе малютку, который обнял ее за шею. Ей хотелось оказаться как можно дальше от этого зрелища двух слившихся тел, но она не могла сделать ни шага. Время, казалось, тянулось бесконечно, наконец, чета, взявшись за руки, подошла к ней. Ее так обрадовал взгляд, брошенный на нее Лораном, что, рванувшись к нему, она чуть не уронила ребенка. Однако Камилла взяла у нее из рук Шарля и протянула отцу. Тот неловко взял его и, будто не веря своим глазам, разглядывал.
— Сынок мой! — прошептал он. По его щеке сбежала слеза, исчезнувшая в пышных и старивших его усах.
Он осторожно поцеловал крохотное личико.
— Шарль, сынок!
— Если бы не Леа, ни его, ни меня здесь бы не было.
Вернув Шарля матери, Лоран притянул Леа к себе.
— Я знал, что могу положиться на тебя. Спасибо.
Губами он прижался к ее волосам над ухом.
— Спасибо, — жарко шепнул он ей.
Жажда закричать о своей любви охватила Леа.
— Лоран… Лоран, если бы ты только знал…
— Знаю, было очень трудно. Мне все рассказал Адриан. Ты была мужественна.
— Да нет же, не была я мужественной, — вспыхнула Леа. — Просто не было выбора.
— Не верь ей, Лоран. Она была замечательна.
— Знаю.
К ним приблизились мужчина и женщина лет шестидесяти.
— Камилла и Леа, представляю вам моих хозяев мадам и месье Дебре. Укрывая беглецов вроде меня, они постоянно рискуют.
— Перестаньте, месье д'Аржила. Для нас большая честь помогать нашим воинам, — твердо сказал месье Дебре.
— Мы всего лишь выполняем свой долг, — мягко поддержала его жена.
— Это моя жена Камилла и мой сын Шарль.
— Шарль? Вы не очень-то осторожны, дорогая мадам. Разве вы не знаете, что сейчас модно имя Филипп? — пошутил месье Дебре.
— Мода изменчива, месье. Я счастлива, что могу вас поблагодарить за все, что вы делаете для моего мужа.
— Прошу вас, не надо. На нашем месте вы поступили бы так же. Таков наш способ продолжать борьбу и воссоединиться с нашим сыном.
— Сын наших друзей пал смертью героя в Дюнкерке.
Камилла хотела заговорить.
— Молчите… слова бессильны. Пойдемте в дом. А кто эта восхитительная девушка?
— Мадемуазель Дельмас. Леа Дельмас — наш очень близкий друг. Ей мы обязаны своим счастьем.
— Добро пожаловать, мадемуазель. Вы позволите звать вас Леа?
— Конечно, месье.
В том гостеприимном доме они провели три дня. На второй день к ним присоединился одетый в штатское Адриан Дельмас. Присутствие дяди смягчило страшную ревность, которая терзала Леа. Она больше не могла видеть сияющее лицо Камиллы и заботливую нежность Лорана.
Лоран одним из первых бежал из Колдитца, некогда королевской цитадели, поднявшейся на сорок метров над скалистым уступом, который господствовал над небольшим городком из розового известняка и кирпича на правом берегу реки Мунде.
Очень скоро он понял, что единственный шанс бежать представляется во время прогулки. Своими замыслами он поделился с тремя товарищами по плену, и они помогли собрать продукты, одежду и немного денег.
Как-то раз после полудня, возвращаясь с прогулки, Лоран заметил, что расчищался фасад здания, на три этажа возвышавшегося над дорогой, по которой военнопленные проходили в парк. Обычно закрытая дверь теперь была открыта.
Из-за крутизны спуска первый этаж по отношению к дороге оказывался вторым. Заглянув за ржавые решетки узких оконных проемов на уровне дороги, он сообразил, что там находились либо погреба, либо кладовки. Следовало действовать безотлагательно, ибо по окончании работ дверь могли в любую минуту запереть. И вот, возвращаясь с прогулки с укрытым под пальто скудным имуществом, Лоран решился. Он шепнул своему соседу по шеренге:
— Пора.
Товарищ чуть придержал колонну.
— Не торопитесь. Спокойнее, смотрите перед собой.
Идущий впереди охранник ни разу не оглянулся. Из третьей шеренги Лоран хорошо видел щетину на его жирном затылке. Позади — несколько шеренг военнопленных и замыкающий колонну конвойный.
В три прыжка он скользнул под свод погреба, каждое мгновение ожидая пули в спину. В груди возникла страшная пустота. Шаги товарищей по несчастью удалялись. С лихорадочно бьющимся сердцем подвернул он темно-синие брючины, превратив их в бриджи. Стали видны шерстяные толстые белые носки. Сбросив старую холщевую куртку, он остался в присланном Руфью плотном бежевом свитере. С выпущенным на свитер синим воротничком рубашки, в кепке, с содержавшим самое необходимое чемоданчиком, в удобных башмаках на каучуке он выглядел добропорядочным немецким прохожим. Он прислушался — ни криков, ни лая.
Выйти из погреба, перешагнуть через подоконник, снова вернуться на дорогу и никоим образом не бежать. В уме он повторял это множество раз. Единственную реальную опасность представлял обход.
Его план был прост: он хотел вернуться в парк, перебравшись по упавшему дереву через неширокий поток между крепостью и местом прогулок, затем перелезть через деревянный забор, огораживавший спортивную площадку немцев, а оттуда перелезть через прилегавшую стену, используя выступающие камни кладки. Осуществление замысла задержалось из-за гонявших мяч немецких солдат. Ему пришлось пережидать в погребе, и не раз он думал, что его обнаружат: двое мальчишек устроились поиграть в стеклянные шарики на центральной аллее, вдоль дома проходили солдаты, чета с собакой надолго задержалась у открытой двери. Больше всего Лоран опасался собаки. Когда, наконец, она убежала, то, несмотря на пронизывающий холод, он был весь в поту.
Невероятно, но охрана все еще не обнаружила его исчезновения. Через два часа начнется поверка. Наконец Лоран выбрался из погреба и все сделал именно так, как наметил. Подойдя к стене, он осмотрелся: перед ним — безлюдный парк; слева — темная цитадель, казавшаяся в вечернем полумраке особенно грозной. На еще светлом небе отчетливо вырисовывались силуэты часовых. Стоит одному из них глянуть в его сторону, и его песенка спета. Взяв себя в руки, он начал медленный подъем. Несмотря на рану в ноге, которая все еще побаливала, он взобрался наверх без особого труда. Рывком бросился в пустоту. Кучи пожухлой листвы смягчили падение: он выбрался из цитадели. Низом шла дорога, дорога свободы. Из-под ног вырывались с пугающим грохотом скатывавшиеся вниз камни. С дороги доносились голоса. Лоран привел в порядок одежду, смахнул землю с обуви. Голоса приближались. Лицом к лицу он столкнулся с двумя офицерами из крепости вместе с их супругами. Занятые оживленным разговором, они не удостоили его взглядом. Он превратился в заурядного немца. Словно играючи, ответил он улыбкой на улыбку старика, звонким «Хайль Гитлер!» приветствовал группу молодежи. Выбравшись на большую дорогу, он позволил себе обернуться, чтобы в последний раз окинуть взглядом массив цитадели Колдитц. Его охватило сильнейшее чувство гордости: ему удалось восторжествовать над хитроумной системой наблюдения вокруг крепости.
