спросил он.
– Флориан Шарый, из Сурдуге над Пилицей, – сказал спокойным голосом прибывший.
– А ваш клич?
– По-разному нас кличут, в основном Козлароги, – ответил Флориан. – Мы такие старые землевладельцы в Серадчине, как он…
– Сами также на войну идёте? – последовал дальше вопрос.
– Иду, – молвил Шарый, – взрослого сына не имею ещё, а старый отец уже и на коня не сядет. Рад не рад людей вести должен.
– Как это – не рад! Землевладелец и рыцарь всегда должен быть рад войне, – сказал воевода.
– И я также, – говорил с флегмой Шарый, – но старый отец не справится с соседом, а я имею под боком такого… из ада родом…
Он вздохнул, воевода рассмеялся от этой искренности.
– Тот так же должен идти на войну! – прибавил он.
– Нет, не пойдёт, пошлёт кого-нибудь за себя, потому что как раз теперь с отцом моим и челядью будет воевать, – говорил Шарый, – со времени, когда я там поселился, ни одного дня покоя от него не имел.
Вздохнул снова.
– Потому человек, вместе того чтобы радоваться войне за короля, не может ей радоваться, ибо его собственная донимает…
Винч внимательно смотрел на говорящего, а оттого, что в его голосе пробивались горе и грусть, не вытянул его больше на слово.
– Налейте себе мёда, – сказал он вполголоса.
Не говоря, приезжий подошёл к жбану, наклонил его, на полнил кубок и с ним вернулся на лавку.
– Война будет суровая, – начал воевода, немного подумав. – Королевское войско ни в чём упрекнуть нельзя, оно доброе… но немцы закованы в сталь, каждый из них, словно крепость, хотя до него наши достанут, не узнают, откуда к нему подступить… от стоп до головы железо… кони также бронированные…
– Это правда, – сказал Шарый, – но зато, когда какой-нибудь с коня упадёт на землю, легко не поднимется и топорам его можно добить. Не бросаются также в бой так рьяно, как наши…
– Но зато стеной стоят, – рассмеялся воевода. – Тогда вы, наверно, слышали, что когда построятся в ряд и хотят противостоять неприятелю, цепями один к другому, от ремня к ремню прицепляются и все как бы из одной массы!!
– Зато, – сказал Шарый равнодушно, – лишь бы один упал и с ним также все должны лежать…
– Редко это у них бывает, – отозвался воевода. – Что до тех военных дел и отличного оружия, не знаю, есть ли где на свете лучше, чем у крестоносцев. Каждый год тянутся к ним пилигримы не только из всей Германии, Франции, но и из Англии и кто знает, из каких краёв.
Где кто-нибудь что-нибудь нашёл или сделал, то они первые имеют. Оружие от сарацинов, от арабов, из Италии и Испании. Говорят даже, что какой-то адский огонь, который недавно монах в монастыре где-то в Германии сделал, уж года три имеют у себя…
– Какой огонь? – спросил, любопытствуя, Добек.
– Кто его знает, что это такое, – начал воевода. – Тайну делают из того, как этот огонь приготовить, но очень страшную, потому что его пускают из железных труб с великим грохотом и летит далеко, а что встретит, то сжигает и камнями забрасывает…
Шарый набожно перекрестился.
– Сатанинская, пожалуй, сила, а монахи, продав душу, купили её, – сказал он. – У нас о том не слышно, благодарение Богу.
– У нас не слышно, – отозвался иронично воевода, – это правда, а они три года уже назад этот огонь делать научилась. Когда дойдёт у них дело до осады крепости, бросят только огненные снаряды и, если бы наилучшим образом была она укреплена, то её сжигают.
– Но на людей в бою всё-таки не будут сатанинскую силу кидать? – прервал землевладелец.
– Почему? – сказал воевода. – Разве они нас за людей считают и пожалеют, у них, что не немец, то не человек… Жестокие бестии!
Шарый вздохнул, но попил мёда и только добавил:
– Как скоро сатанинскую силу имеют и её используют, Господь Бог их сам побьёт, как Люцефера и его армию.
Воевода с простодушием помещика немного улыбнулся.
– Мне видится, – добросил он, – что не от дьявола они это имеют, когда крест на плащах носят.
– На плащах, – рассмеялся Добек, – но не в сердцах.
Флориан Шарый поглядел на него и усмехнулся.
Воевода тем временем говорил дальше:
– Не будет нам с ними легко воевать, потому что, хотя наш люд мужественный, но той хитрости и разума, что они, не имеет. Они в сто копий на наших тысяч идут.
Слушающие молчали.
– Не терять же от этого мужества? – произнёс Шарый. – Они мудрые, но и король, пан наш, умный и знает, как с ними быть, а Бог милостив. Дело наше доброе, свою землю защищаем, они чужую раздирают.
Шарый выпил мёда, огляделся, медленно встал со скамьи, поставил кубок и поклонился, направляясь к двери.
– Какой ответ отнести мне пану Хебте? – спросил он с порога.
– Спешно вам! – вставил Винч.
– Завтра я должен быть в дороге, – сказал Шарый. – Отдыхать не время.
Воевода постоял немного, думая.
– Езжайте с Богом! – отозвался он. – А воеводе скажи те, что я учиню то, что велит мне мой долг. Найдут меня, где нужно.
Так неоднозначно отправив посольство, воевода кивнул головой, дал знак рукой. Шарый немного поклонился и вышел из комнаты.
Уже давно было время ко сну, Добек потянулся, зевнул и оглянулся за посланником.
– Меня ещё сон не берёт, – сказал, расставаясь с ним, воевода, – а завтра поговорим с тобой, потому что ты мне людей привести должен и времени лишнего не имею.
Добек уже при выходе задержался. Посмотрел дяде в глаза, говоря взглядом то, чего уже не смел повторить словами.
Винч понял взгляд и упрямо отвернулся.
– Спи спокойно, – сказал он, пожимая его руку. – Никакая сила на свете не может меня отвести от того, что раз решил.
Добек вышел.
Едва он отошёл от комнаты, в которой его люди приготовили ему постель, когда воевода приказал привести к себе Влостка.
Тот приблизился к нему снова, разгорячённый и нетерпеливый.
– Пошли за людьми для меня, – сказал он, – спеши… Уже меня послами гонят даже туда. Пусть все полки и наши рыцари ко мне пребывают. Чем больше нас будет, тем лучше. Собираться и вызовы слать, под страхом смерти, под позором, до последнего человека… мне нужно много людей.
Говорил он так прерывающимся голосом, а Влостек, вроде бы простой человечишко, так смотрел в его глаза, словно угадывал его мысль.
Был это взгляд старого слуги или верного животного, что, сжившись с человеком, читает в его глазах и невысказанное вырывает из глубины души.
Влостек потихоньку сказал:
– Нечего уже так усердно служить королю, когда он нас…
Не
