её не имел. Я рассчитывал на то, что тут работал для себя, не для него. Был в Короне его сторонником, держался с ней, служил ему, но что делал в этом краю, который уже за свой считал, то моё дело… Я должен был тут паном остаться… как иные…
Тут старик проглотил, видно, фамилии поморских панов, которые хотел произнести.
Добек слушал всё более серьёзно.
– Теперь, ежели я не решу вовремя что делать, – говорил Свидва, – потеряно всё… Какой мне конец готовит этот хитрый старик… кто же предвидит. Я для него камень на дороге, соль в глазу… Жадный, он поглотил бы всё, когда то, что имеет, ему трудно удержать… Чешский король Ян, крестоносцы, мазуры, все против него… Вместо того чтобы защищать Краков, он тянется к Великопольше.
Он начал издевательски смеяться.
– Отец, – сказал тихо Добек, – но это всё-таки его земли, всё-таки он наш коронованный король…
– Да! Да! Коронованный! – смеялся Свидва. – Корону я с его головы не сниму, но в Познани я – пан… В дани ему не отказываю, а выбросить себя не дам. Уже сразу я подозревал злые намерения, когда сюда молодого Казимира с женой выслал на житьё ко мне…
Теперь ему уже великое правление отдаёт, а я должен быть под ним воеводой, больше ничего?.. Из-за королевича я должен был покинуть прочь замок… понимаешь ты это?
Он смотрел на Добка, который совсем не показывал волнения.
– Отец, – начал он успокаивающе, – я понимаю, что вам, будучи здесь долгие года как бы удельным князем, теперь идти под приказы двадцатилетнего юноши, может, неприятно, но, милый пане, это королевский сын… земля королевская… Что же поделать!!
Старый Винч Свидва (так его из Винцента именовали) весь содрогнулся.
– Этого не перенесу… не будет этого! – крикнул он. – Скорее, пусть всё пропадает, чем я должен был бы терпеть унижение…
Он, быть может, погнал бы далее в признаниях, что хотел начинать, если бы выражение лица Добка, на которое он глядел, не остановило его.
Добек его возмущение не разделял, стоял холодным.
– Готовьтесь к моим приказам, в отряд под хоругвь мою, – отозвался Винч после небольшого раздумья. – Я это хотел вам сказать… Не оставите всё же меня одного… Наленчи и их родичи пойдут за мной, powinowactwo (родство) значит не что иное как powinnosc (долг) рода… За Наленчами, кроме их племенных врагов, должны все… Этого будет больше чем половина Великопольши…
– Ради Бога, отец, – прервал, подходя, Добек, – успокойтесь же. Пишите или езжайте к королю, но ему так сразу не бросайте рукавицы… Мы тут могущественны, нет слов, имеете друзей, но и врагов нам хватает… Локоток старый… прижатый… правда, но это король и пан наш… За ним стоят венгры, папа его опекает… Пан это наш, помазанный.
Вздрогнул старый Винч и гаркнул:
– Молчи же. Я всё это знаю… Он король, а я велкорядца, ни сыночек его… Пусть его себе посадит где-нибудь в другом месте, достаточно имеет замков – я его в Познани, где я был первым, не потерплю. Вторым тут не могу быть! Не буду!
Отвернулся и начал живо ходить. Исходил из него гнев. Добек смотрел, стоял, молчал.
– Отец, ради Бога! Подумайте, одумайтесь, – сказал он в заключении, видя что старик гневается и постоянно мечется. – Королю войну объявить – немалая вещь. Легче, по-видимому, на это броситься, чем справиться с этим. Это тяжёлое дело! Упаси Бог!
– Ни такое страшное, ни такое трудное, чем тебе видится, – крикнул Винч. – Ты не знаешь, какую я имею силу. Пусть я только от Локотка отступлю, а безумие перевесит… Пойдёт, пожалуй, снова жаловаться папе, но уже не в Рим, а в Авиньон… но ему подкреплений святой отец не даст… а будет проклинать?! Мы уже к этим молниям привыкли. Научили нас крестоносцы, что можно под проклятием жить и ничего не станет человеку.
Добек заломил руки. Старый Винч говорил всё горячей.
– Против него король Ян Чешский, который также польским королём зовёт себя, а его краковским королём только зовут; имеет Бранденбургов, силезцев против себя, имеет крестоносную мощь, а та немалая, пусть я стану на их сторону – выгоним его!!
Его глаза жестоко засверкали. Нахмуренный Добек молчал.
– Что же ты на это скажешь? Что? – настаивал запалённый старик.
– Молчу, – медленно сказал Добек, – вы, отец, слишком жалуетесь, а сожаление не знает меры… Нужно остыть.
– Нет! Нужно других распалить! – воскликнул Винч. – Я? Не остыну, я состарился на велкорадах, поседел, а должен был бы гнуть шею перед молокососом? Никогда!
– Тяжёлая вещь! Тяжёлая! – замурчал Добек. – Подумать нужно. Ежели с вами случилась несправедливость, нужно бы к королю идти, прямо, в открытую ему пожаловаться…
Винч рассмеялся.
– Так ты знаешь Локотка? – крикнул он. – Он, когда однажды что решит, железным клином не выбить это у него из головы… Маленький, старый… лет семьдесят ему, но каменный… Тот сын – это его любовь… это всё его будущее, ради него мной пожертвовал. Торговаться с ним, воду варить напрасно… Хотел врага, будет его иметь во мне.
Я вырвать у себя этот край не дам!
Говоря это, он ударил ногой по полу, аж на столе кубки задрожали.
Добек медленно подошёл к нему и хотел поцеловать его в руку, дабы успокоить; отпихнул его старик и бросился на лавку.
– Я для вас и для всего рода работал, – начал он прерывистым голосом. – Из этой земли я хотел сделать наследие для племени моего… То же самое стало с Поморьем… из велкорядов выросли правители… Но я бы не отрывался от короны и таким был бы её сторонником, как силезцы чешскому королю. Я остался бы верным…
В самое сердце мне угодил неблагодарный Локоток… и обманул меня. Сказал, что Казимира с молодой женой ему некуда посадить – и только ему в замке дать жильё вроде бы хотел и охоту в лесах. Чем мне это вредило? Не противился. Но наехали, замок ими полон… поляками, литовцами, службами, челядью, оруженосцами, бабами… уже для великорядцы угла нет… Далее Казимир себе управление присваивает и он тут уже приказывает, а я, старик, под ним, воеводой!!! На равных меня с каштеляном Едрком ставит! Меня! Винча Свидву из Поморья и Шамотул! Меня!
Говоря это, он встал, выпрямился и, согнув руку и выпрямив её, казалось, хочет оттолкнуть невидимого врага.
Добек, чувствуя, что сопротивляясь ему, ещё больше его раздражит, молчал. Он поглядел только, ища в лице и глазах знаки успокоения, которое не приходило.
Старый Винч всё попивал из кубка и говорил, как бы сам себе, меньше обращая
