нее, но еще дважды он замечал за собой наблюдение. После последнего отрыва от полиции Налетов вернулся к себе в дом и, по его словам, пять дней оставался взаперти.
Сподин, напротив, утверждал, что никакой слежки в Руайяне не замечал. Городок маленький, и сыщикам негде было замаскироваться. Сподин отметил, что если бы полиция была в курсе событий, то могла бы задержать боевиков, так как они последнее время носили при себе оружие. Однако этого не произошло.
Налетов и Кривошеев, кроме того, сообщили, что в Руайяне действовала еще одна группа русских офицеров, якобы имевших задание от какой-то другой организации совершить покушение на Троцкого. Эти люди вели себя, по мнению боевиков, по-дилетантски и могли создать дополнительные помехи. Толком выяснить, кто они и откуда прибыли, так и не удалось.
Харжевский замолчал, налил себе стакан воды из графина, пил небольшими глотками. Все это время на него смотрели несколько пар глаз его соотечественников и соратников. Наконец, Барбович не выдержал:
– И все же, кто провалил операцию, Владимир Григорьевич?
Харжевский поставил стакан на стол, вытер с усов платком остатки влаги и продолжил:
– Увы, господа! Как выяснилось, именно Туркул допустил утечку информации, а проще – разболтал об операции своему знакомому и собутыльнику, офицеру-дроздовцу, в отношении которого имелось серьезное подозрение, что он работал на французскую контрразведку.
14 сентября Туркул послал своего человека в Руайян, чтобы на месте провести ревизию операции. Доверенный являлся близким другом Налетова. Не исключено, что версия о вмешательстве французской полиции могла исходить от Туркула, на которого этот человек оказывал влияние. Генерал твердо придерживался этой версии и даже сумел убедить в этом недоверчивого Шатилова. Если Туркул, человек Фока, преднамеренно настаивал на версии о помехах со стороны французской полиции, а их, как утверждал Сподин, не было, то Туркулу и его патрону, вероятно, было что скрывать.
Несколько позднее к видному масону доктору Зильберштейну обратился бывший офицер гвардии Кексгольмского полка, ныне чиновник префектуры Парижа, Парис Владимир Алексеевич. Он сообщил, что ему было сделано предложение принять участие в покушении на Троцкого. Зильберштейн категорически отсоветовал Парису принимать в этом деле участие. Беседа Зильберштейна и Париса носила доверительный характер и продолжалась довольно долго. Парис пожаловался Зильберштейну, что ему было сделано неожиданное предложение, посоветоваться было не с кем и он находился в затруднении. Узнав, в чем дело, Зильберштейн решительно возразил против какого бы то ни было участия в нем Париса.
– Убийство Троцкого если и принесет кому-либо пользу, то только большевикам, с которыми Троцкий ведет упорную борьбу, – объяснял Зильберштейн. – Если же покушение на Троцкого провалится и будет выяснено, что в нем участвовали вы, это обернется против масонской ложи. Данный факт будет использоваться в целях компрометации всего масонства и, в частности, вашей связи с масонами.
Парис полностью согласился с Зильберштейном и высказал мнение, что эту провокацию против него организовал, скорее всего, Завадский-Краснопольский, офицер, отошедший от РОВС и ставший агентом территориальных органов французской контрразведки.
Итак, в операции, затеянной РОВС, четко проступил след французской полиции. Впрочем, не только он. Можно сделать предположение, коль скоро в деле оказались замешаны масоны, не они ли нашли способ предупредить Троцкого о грозящей ему опасности и сорвали план РОВС? Не случайно же он как сквозь землю провалился!
– Генерал Фок, лично доложивший об этом Миллеру, сообщил Евгению Карловичу, что летом 1933 года в Руайяне действительно лечился Троцкий. Туда же приезжал и Литвинов. Решено было убрать обоих. Однако оба дела провалились. Троцкого оберегали четыре кольца охраны. Проникнуть через такую плотную защиту практически невозможно… Полицейские произвели одно задержание, и людям Фока пришлось срочно ретироваться из района их деятельности. За ними велась слежка на протяжении 3–4 месяцев. Они укрылись в надежном месте и все молчат. На операцию израсходовано 10 тысяч франков.
– Вероятно, Фок по своей привычке здесь кое-что приукрасил, – предположил Барбович.
– Не исключено! – согласился Харжевский. – И я даже думаю, что он утаил часть выделенных на покушение средств.
Утечка информации о готовившемся теракте против Троцкого дала повод русскоязычной газете «Общее дело», выходящей во Франции, в октябре 1933 года поместить небольшую статью, начинающуюся с вопроса: «Правда ли, что во Франции готовилось покушение на Троцкого?..»
Вечером того же дня к Комаровскому заглянул Линицкий, и тот обрадованно улыбнулся.
– О, Леонид, у меня для тебя есть интереснейшая новость.
Линицкий тут же весь обратился в слух.
6.
Лето тридцать пятого года выдалось в Белграде жарким. Даже прохлада, поднимавшаяся от Дуная и Савы, не спасала. Но жизнь продолжалась. Работу тоже отложить было невозможно.
Линицкий зашел в канцелярию РОВСа. Комаровский, увидев его, улыбнулся и приветствовал.
– У меня есть к тебе предложение, Альбин.
Комаровский вскинул брови, приготовившись слушать.
– Ты ведь знаешь, что завтра открывают Панчевац. Будет сам принц-регент. Неужели мы пропустим такое важное событие?
– Я уже докладывал генералу по этому поводу.
– Ну и?
– Барбович сказал, что и сам собирался там быть.
– Стало быть, вопрос решен?
– Так точно.
Панчевский мост, который народ сразу прозвал Панчевац, начали строить в конце октября 1933 года. И вот теперь, летом 1935-го, строительство полуторакилометрового моста было закончено. Это единственный мост через Дунай в Белграде, связавший сербскую столицу с городком Панчево, откуда и его название.
На его открытие собралась вся верхушка королевства. Меры безопасности были чрезвычайными: всего несколько месяцев назад, 9 октября 1934 года в Марселе, во время официального визита во Францию был убит король Югославии Александр I Карагеоргиевич. Погиб также и находившийся с ним в одном автомобиле министр иностранных дел Франции Луи Барту. Этот инцидент стал одним из самых громких убийств ХХ века.
Вообще это убийство вызвало много вопросов. Создавалось впечатление, что и сам король Александр предчувствовал трагедию.
Король Александр I, препятствовавший готовящейся агрессии диктатора Муссолини против Албании, в связи с резким осложнением отношений между Италией и Югославией, прибыл в Марсель для переговоров с министром иностранных дел Франции – союзницы в минувшей войне 1914–1918 годов. Было решено, что он будет плыть в Марсель на единственном корабле югославского флота, миноносце «Дубровник», а затем уже отправится поездом в Париж для официального визита. Король незадолго до отъезда, как бы предчувствуя близкую кончину, написал завещание, в котором назначил, в случае своей смерти, кн. Павла, своего кузена, Станковича и Перовича членами Регентского совета.
Утром 9 октября 1934 года в Марсель заблаговременно прибыл югославский министр двора, генерал Дмитриевич. Он был неприятно удивлен охранными мерами, принятыми местными полицейскими. Они сводились к следующему: по обеим сторонам улиц, по которым предстояло следовать кортежу, были
