ее, плотный мужчина лет пятидесяти, в красном мундире и серо-голубых панталонах со штрипками, поднялся с канапе в общей гостиной. Его грудь обхватывал плед в черно-синюю клетку, свернутый шарфом и переброшенный через левое плечо, в руках он держал кивер с черными перьями.
– Леди де Ланси? Простите, что явился к вам, не будучи представленным. Джон МакКензи к вашим услугам. У меня письмо…
– Нет, нет, нет, это невозможно! – Магдалену душили слезы, не давая говорить. – Прошу вас, не мучайте меня! Я так настрадалась вчера… Я не вынесу… еще раз…
Она расплакалась и села на канапе, спрятав мокрое лицо в ладонях. Генерал стоял молча, возвышаясь над ней, точно могучий утес над рыбацкой лодкой с поникшим парусом.
– Неужели вы думаете, что мужчина способен принести женщине подобную весть, не будучи уверен в своих словах? – произнес он с мягким укором.
Магдалена увидела краешек письма, которое он ей протягивал. Быстрым движением вытерев слезы, она схватила письмо и распечатала. Под ним стояла подпись Джорджа Сковелла – они с Уильямом вместе были в Ла-Корунье помощниками генерал-квартирмейстера. Эта фамилия ей запомнилась, потому что Уильям восхищался сэром Джорджем, в одиночку сумевшим взломать сложнейший шифр, которым пользовался Наполеон. И дата: понедельник, семь часов пополудни. Сковелл писал, что Уильям жив: лейтенант Бэзил Джексон нашел его утром в крестьянской хижине в Мон-Сен-Жане, за ним ухаживает умелый хирург, ему уже дважды отворяли кровь, и ему не терпится увидеть свою жену. Правда, нет смысла скрывать, что надежда на выздоровление слабая… О Господи! Вчера утром! Когда она хотела ехать к нему, а ее отговорили! А в семь часов вечера она снова была в Антверпене, тогда как могла находиться возле него, видеть его, говорить с ним! Надежда слабая! Неужели она опоздает окончательно?
– Я еду в Брюссель, – объявил генерал МакКензи. – Если желаете…
– Да, да, да, спасибо, я поеду с вами!
– Тогда ждите меня здесь, я скоро вернусь.
Эмма собралась одевать ее по-дорожному, но Магдалена отказалась: не всё ли равно, в чём сидеть в карете, генерал скоро вернется, а она будет не готова. Она ходила по комнате быстрыми шагами, дыхание рвалось из глотки и походило на крик. Прошло полчаса, час, еще полчаса! Магдалена послала Эмму на улицу караулить карету, а сама опустилась на стул. Время, время! Полчаса способны всё изменить, да что там – даже пять минут! Вот человек еще жив, а вот он уже не дышит! Уильям, Уильям! Прибежала запыхавшаяся Эмма: генерал пока прислал только своих лошадей, потому что его карета сломалась и еще не готова. Карета?! Боже мой, да у них же есть своя карета! Почему она сразу об этом не сказала! Магдалена выметнулась из комнаты, скатилась по лестнице, рискуя свернуть себе шею, и чуть не наткнулась на генерала.
– Кка… кка…
Не в силах выговорить ни слова, она указывала руками за окно, пытаясь объяснить, что карета есть, она там…
– Леди де Ланси, что вы делаете? Бесцельно тратите свои силы, физические и душевные. – Густой баритон МакКензи обволакивал и утешал, точно на дрожащие от холода плечи набросили теплое одеяло. – Ваши друзья делают всё возможное, чтобы ускорить ваш отъезд.
– О, я никогда не доберусь туда! А он, возможно, умирает в эту самую минуту!
Генерал взял ее за руку.
– Сударыня, зачем думать о плохом? – сказал он спокойно и твердо. – По дороге в Ватерлоо вам придется увидеть ужасные вещи, а вы уже сейчас едва владеете собой. Не мучайте себя понапрасну – ради него. Соберите всё ваше мужество, оно вам понадобится.
Магдалена безропотно села на канапе.
Наверх она больше не поднималась, Эмма спустилась к ней. Время словно остановилось, но Магдалена была, как сжатая пружина. «Нет, нет, не сейчас, она этого не вынесет», – послышался голос генерала из прихожей. В один прыжок Магдалена оказалась у дверей гостиной – и увидела выходившую из дома даму в горчичном платье. Как вы добры, генерал МакКензи!
Когда они, наконец, выехали из Антверпена, шел девятый час. В карете сидели только Магдалена с Эммой, Джозеф устроился на козлах рядом с возницей, генерал МакКензи выслал вперед драгуна заказать лошадей на следующей станции и сам ускакал верхом, пообещав вернуться и вызволить карету, если она застрянет в дороге. Движение было по-прежнему плотное, но таких заторов, как вчера, уже не возникало. Правда, у Вилворде всё шоссе занял громоздкий фургон, по обе стороны от которого вышагивала охрана – два прусских солдата и конный офицер. Объехать их можно было только по обочине. Джозеф спустился с козел и влез на одну из лошадей, как форейтор, чтобы направлять упряжку; шедший с краю солдат сцепился с ним, дошло до драки; красный от бешенства офицер выхватил саблю…
– Убивают! – завопила Эмма.
Удары пришлись по ноге, защищенной форейторским сапогом; высунувшись в окошко, Магдалена кричала Джозефу, чтобы сидел на месте и молчал, а кучеру – чтобы гнал вовсю. Свистнул кнут; карета понеслась вперед, подпрыгивая на ухабах; офицер догнал ее и вновь махнул саблей, чиркнув кончиком клинка по лошадиной шее.
– Пропустите нас, пропустите! – Магдалена отчаянно махала руками в окно. – Мой муж – британский офицер, он умирает, я не увижусь с ним, если вы задержите нас!
Вряд ли он понял ее слова, однако придержал коня и скоро отстал.
После двух пасмурных дней опять настала страшная жара. Магдалена больше не опускала шторок, боясь не увидеть кого-нибудь из знакомых, и они с Эммой мучились от яркого света и резкого запаха пороха, становившегося всё заметнее по мере приближения к Брюсселю. Вдоль дороги нескончаемым потоком шли и ковыляли люди – раненые солдаты вперемешку с беженцами, грязные, окровавленные, изнуренные… У Магдалены не было сил смотреть на них, у нее кружилась голова, она чувствовала слабость во всём теле. Карета остановилась на почтовой станции; Магдалена заметила капитана Хэя, но не окликнула его. Он подъехал сам.
– Сэр Уильям жив, – сказал он, открыв дверцу кареты. – Мой слуга только что вернулся из Ватерлоо, сэр Уильям чувствует себя лучше, чем можно было надеяться. Мои лошади готовы, если дорога свободна, вы скоро будете на месте. А вот вчера и верхом было не проехать.
От Брюсселя до Ватерлоо оставалось чуть больше девяти
