Однако чувствовалось, что вся эта суетня и хлопоты наполняли его душу радостью. Раз двадцать на день являлся он на стройку, предлагал свои услуги мужчинам, да и Ортанс тоже, но та, желая избавиться от слишком разговорчивого старика, просила его что-нибудь поделать на кухне. Само собой разумеется, он делил с ними все трапезы и Бизонтен, смеясь, говорил:
— Ну и чертушка этот лекарь! Скажи мне кто, что первым, кого мы здесь приютим, будет восьмидесятилетний старик, я бы ему прямо в лицо рассмеялся!
Все как-то оборачивалось радостью, даже для Ортанс, которая, покончив со стряпней, влезала по лестнице помочь плотникам или орудовала лопатой вместе с каменщиком. Так как каменщик был человек спокойного нрава, в жестах нетороплив и двигался к тому же медленно и степенно, Бизонтен не раз слышал, как Ортанс ему выговаривала:
— Поторопитесь же, Никола, я вовсе не собираюсь оставаться здесь до конца своих дней. Едва мы все закончим, я тут же уеду с лекарем. Ну, давайте побыстрее!
А здоровенный малый только тихонько посмеивался про себя. Правда, после понуканий Ортанс он начинал торопиться — сделает три крупных шага, опрокинет ведро с водой, уронит мастерок, и тут же опять войдет в свой обычный неторопливый ритм. Бизонтен как-то шепнул Ортанс:
— Он хоть по виду великан, на самом деле скромный, как деревенская девица. Если вы будете его торопить, хорошего ничего не получится.
Ортанс молча пожала плечами и занялась своим делом.
Почти каждый день жители Моржа или соседних селений являлись в Ревероль, предлагая свои услуги. Их определяли на подсобные работы, но чаще всего это приводило к тому, что каменщику или Бизонтену приходилось терять с ними, необученными, слишком много дорогого времени. Тогда Пьера осенила светлая мысль. Вот уж воистину мысль возчика.
— Пускай-ка эти люди, — спокойно сказал он, — идут обрабатывать поля, очищать их от камней, а камнями мостить дорогу. Значит, им будет легче сеять, легче по дорогам ездить и спокойнее трудиться. Дела-то им хватит не на один месяц.
Нужно было также отвадить говорливого Ипполита Фонтелье от стройки, и по общему решению ему поручили управляться с прибывающими. Старик, считавший, что так и останется без дела, просто сиял от счастья, став таким большим начальником на нужном и тяжком участке. И он расплывался в радостной улыбке, когда Бизонтен при нем говорил приезжавшим:
— Вы направляетесь в распоряжение мастера Фонтелье.
Старик, пыжась от гордости, старался вскинуть вверх голову, все валившуюся набок. Вечерами, когда посторонние расходились кто в свое селение, кто в город на берегу озера, он задумчиво повторял:
— Они, видать, совсем позабыли, что это селенье было чумным. Похоже, что Блондель прошелся здесь — и чумы и след простыл. Раньше ни один храбрец не решался войти в здешний дом даже за целый воз сыра. Как все-таки свет изменился!
А главное, изменилось само селение. Оно ожило. Прилегающая к нему земля была обработана и тоже казалась обновленной. Лесорубы привезли для топки печей дрова и сложили их под навесом. Мало-помалу дороги стали проезжими, не было прежней грязи и колдобин, ограды уже не валялись на земле, а стояли, как им положено стоять, шире стали полосы колючего кустарника.
Когда опускались сумерки, Бизонтен, прежде, чем слезть с крыши, всякий раз обращал взор к озеру. В иные вечера туман, врезаясь в огни заката, превращал их в целый лес, выросший здесь лишь для того, чтобы поддерживать небесный свод. Бизонтен представлял себе, как Мари смотрит на этот закат из окошка той комнаты, где спали Леонтина, Клодия и малютка Жюли. Вспоминал их спутников из Франш-Конте, что свернули тогда на Савойю, вспоминал селения и города, где ему некогда приходилось бывать, и думал про себя: «Это черт-те что, Бизонтен. Что называется, всем попользовался. Не зря ты столько дорог исходил. И прямо говорю, больше по дорогам ты шагать не будешь, только по одной пойдешь, по той, что приведет тебя в наше Конте. И еще только при том условии, чтобы там кончилась эта сволочная мерзость, эта война!»
Но напряженные трудовые дни гнали прочь даже память об их общей беде, да и воспоминания о войне как-то бледнели по мере того, как селение возрождалось к жизни. Шла уже вторая неделя апреля, когда явился Барбера вместе с другим контрабандистом помоложе и привез с собой четырнадцать детей. Барбера прикатил на своем муле, а его дружок на повозке, запряженной лошадкой — тощей, невысокой, однако мускулистой, наподобие своего хозяина. Это появление стало одновременно и горем, и радостью. Детей привезли как раз тогда, когда дом уже приобрел жилой вид, но большинство из вновь прибывших ребятишек были в самом жалком состоянии. Иссохшие, в ожогах, калечные, растерянные. И на сей раз не младенцы. Самым старшим из нового выводка был семилетний мальчуган. Мальчик рассказал им первым делом о том, что Блондель вытащил его из-под развалин рухнувшего дома и отрезал ему ногу. Девчушка лет пяти потеряла глаз. Все ее, видимо, пугало. Говорила она заикаясь и каждую минуту подносила ладошку к лицу, как бы стараясь защититься от удара. Когда на нее накатывал острый приступ страха, нельзя было без дрожи видеть выражение ее единственного глаза.
Ортанс разместила их в доме, где уже как раз к этому времени были готовы десять кроваток, распространявших уютный запах свежего дерева. Минутами Ортанс с Бизонтеном охватывал ужас, но не такого закала были они оба, чтоб поддаваться растерянности. Они тут же решили, что необходимо срочно съездить в Морж и привезти из города цирюльника вместе с Мари, захватив все припасы и одеяла.
И только когда Пьер уехал, Ортанс нашла свободную минуту прочитать записку Блонделя, переданную ей Барберой. При первых же строчках лицо ее озарилось радостью, но потом сразу помрачнело, окаменело. Бизонтен решил было, что сейчас она даст волю своему гневу, который, чувствовалось, так и закипал в ее душе, но нет, Ортанс нашла в себе силы улыбнуться и сказала:
— Там ему будет помогать один паренек. Он пишет, что я должна остаться здесь, вести дом и выхаживать ребятишек. По его словам, скоро прибудет сюда новое пополнение.
Бизонтен предпочел бы, чтобы Ортанс залилась слезами. Про себя он думал: «Утешать женщину — дело нетрудное. И даже довольно приятное. Но поди поделай что-нибудь с такой вот, она и слезинки не проронит, загонит их все внутрь, и в этом, видать, ее сила». А вслух он только сказал:
— Он совершенно прав. Если вы сейчас уедете, мы тут совсем голову потеряем.
Ортанс устремила на него какой-то странный, еще не знакомый ему взгляд и отрезала:
— Знаю. Он всегда прав.
И то, как она выделила это слово «всегда», достаточно ясно показало ему, что с каждым днем лекарь из Франш-Конте все больше становится для нее кумиром.
На следующий день после полудня вернулся Пьер. Он привез с собой цирюльника, Клодию, Мари и обеих ее девочек, а также и новость, обрадовавшую их всех и зажегшую радость и в глазах Ортанс. Он заявил:
— Завтра сюда приедет мастер Жоттеран посмотреть, как идут работы, и новость он вам одну передаст, но я уже сейчас могу вам сообщить: у нас будет куча денег.
Он помолчал, а все, кто его слушали, недоуменно переглядывались, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
— В месяце мае в здешнем краю, — наконец проговорил он, — бывает каждый год праздник, и зовется он Праздник трех попугаев.
— Знаю, знаю, — подхватил Бизонтен, — его устраивает общество стрелков. Каждый год я здесь это видел.
— А раз так, ты небось знаешь, что значительное место отводят там под торговые заведения. Так вот, в нынешнем году май месяц будет посвящен нашему Воскрешению. Всю выручку решено передать на детишек и на полное восстановление Ревероля.
Воцарилось молчание, казалось, никто не решался поверить словам Пьера. Бизонтен посадил на левую руку Жюли, а правую положил на плечо Мари и крепко его сжал. Они обменялись задумчивым взглядом и лишь потом улыбнулись.
— Вот когда Блондель приедет и узнает про это, — прервал молчание Барбера, — он от радости весь слезами изойдет. Снова будет твердить, что эта страна, мол, свет вселенной, на все отзывающаяся душа мира и уж не припомню, чего еще там!
— Они мне потому и сообщили эту новость, — сказал Пьер, — чтобы я сегодня же передал ее тебе, раз ты нынче ночью уезжаешь. Непременно предупреди лекаря: магистрат выразил пожелание, чтобы он возглавил Праздник попугаев.
— Да в жизни он не явится на праздник, пока еще гибнут дети, — заметила Ортанс.
— А все-таки придется, — возразил Пьер. — Они говорят, что, если он приедет, соберут вдвое больше денег.
Они разгрузили повозку и вернулись в дом. К вечеру посвежело. Вершины Савойских Альп еще лежали в снегу, и на горах Юры между соснами еще виднелись белые полосы. Бизонтен решил вместе с Мари пройтись и повел ее по дороге, подальше от колючей изгороди, скрывавшей часть озера. Вода в озере была лиловато-розового цвета, по ней бежали длинные бледно-оранжевые полосы, они медленно стягивались к тени, падавшей от гор, и тихо гасли там.
