заболела от предчувствия унижений, тревог и опасностей. «Убегу, обязательно убегу!» – мелькнула в голове спасительная мысль.
24
После прощального обеда трое мальчиков, подготовленные к отправке в колонию, выслушивали напутствие эвакуатора, рассказывающего, как живут воспитанники, которых отправили до них. По рассказу дядьки выходило, что некоторые из них обрели хорошую профессию и жизнью довольны.
– Как раз начинается набор на двухгодичные курсы киномехаников, так что если у кого будет желание, то отправлю таких в учебный пункт, – завершил он лекцию елейным голоском.
Двое подростков вскрикнули: «Ура!», но Сашка промолчал, глядя на толстую физиономию с хитрыми глазками. К ограде подкатила полуторка. Эвакуатор превратился в сварливого надзирателя и заторопил мальчишек, называя их капушами и курицами. В машине, накрытой брезентом, небольшую группу отвезли к поезду. Все забрались в вагон. Эвакуатор дал команду отдыхать, пригрозив, что за непослушание походатайствует, чтоб на курсы киномехаников таких не брали. И тогда – колония. При этом, его глазки стали колкими.
Поезд тронулся с места. На некоторых стоянках в группу добавляли новеньких; в конце концов, мальчиков насчитывалось уже пятнадцать. «Не много ли киномехаников?» – подумал Сашка. С последней тройкой к ним подсел второй эвакуатор – разговорчивый и весёлый. Он тоже стал болтать о курсах киномехаников, и похвастался, что сам крутил кино, но случился однажды пожар. При этом он задрал рукав рубашки и показал шрам, который был мало похож на ожог, но всё равно мальчишки ему верили, и стали внутренне готовиться к серьёзной учёбе и строгому обращению с легковоспламеняющейся киноплёнкой. Сашка не верил. И не зря: ночью он услышал разговор эвакуаторов. Сидя за столиком в проходе и поглядывая на спящих мальчишек, они обсуждали, как спокойней им добираться до Абакана и что будут делать, если не сразу машина подойдёт из колонии. Придерживая дыхание, Сашка услышал их разговор. Забулькала в стаканы жидкость, запахло водкой.
– Фантазёр ты! – сказал один. – Даже я готов был поверить, что ты когда-то вертел кино.
– Ха-ха-ха! – засмеялся собеседник. – Понимаешь сам, что их надо в целостности сплавить.
На другой день Сашка рассказал о разговоре мальчишкам, и попробовал их убедить, что глупо доверять дядькам. Но, вероятно, тем хотелось верить в сказку. Они предположили, что Сашка не так всё понял. Отступившись, Сашка часами просиживал возле окна. Мелькали столбы, и плыли потемневшие от паровозной пыли поля, гребешком в небо упиралась полосы леса. «Бежать, бежать!». Войдя в туалет, он попробовал открыть окно, но сил не хватило. Эвакуатор, услышав шум в туалете, стал стучать в дверь. Проехали Ачинск; тёмные тучи стали рассеиваться, яркие лучи солнца светили на лица ребят. Но опять потемнело. На лицах, даже тех, кто ещё верил сопровождающим, появилась тревога: приближалась конечная станция. Наконец – и она.
К Абакану подъехали вечером. У перрона ждала машина. Навстречу прибывшим вышел мужчина лет тридцати. Он казённо улыбнулся, глядя на мальчишек, выстроенных в ряд. Плечи его сутулились, лицо выражало спокойствие. Сашка передёрнулся, как от холода, когда мужчина оказался рядом с ним: недоброе что-то сквозило в каменном лице, серые глаза пронизывали насквозь. В машину втиснулись ещё три милиционера. Мальчишки притихли. Взрослые тоже молчали. Сашка исподлобья поглядывал на сотрудников и косился на мальчишек с видом, как бы говорившим: «Что я вам говорил!» Не забывал он поглядывать и на дорогу, и на прилегающие постройки, стараясь запомнить местность.
Колёса машины простучали по узкому мостику, пересекающему ручей, и подъехали к белому забору, за которым виднелись корпуса зданий; между ними, высилась, сложенная из красного кирпича, водонапорная башня. Сразу обратила на себя внимание ржавая колючая проволока, натянутая над забором. По периметру забора расположены были вышки, в которых виднелись часовые. Грузовик круто развернулся у ворот, что примкнули к зданию без окон, на крыше которого виднелась тоже проволока. Детские глаза впились в вывеску: «Абаканская Д.Т.В.К.». Попытались расшифровать буквы. Наконец сообразили: «Абаканская детская трудовая воспитательная колония». «Вот они, курсы киномехаников» – подумал Сашка, глянув на потемневшие физиономии ребят. Те поняли обман, и милиционерам пришлось всех отдирать от борта машины. Некоторые мальчишки кричали: «Обманули! Не пойдём!». Но принявший их на перроне сероглазый стал раздавать оплеухи и пинки, при этом, матерясь. Получившие порцию боли подчинялись и, с испуганными лицами, выпрыгивали из машины. Сашка не цеплялся за борт, продвигаясь к краю кузова, но тоже получил звонкую оплеуху. Перед ним промелькнуло улыбающееся лицо сероглазого, который, видимо, получал удовольствие от возможности издеваться над беззащитными. Неожиданно для себя, Сашка на лету поймал волосатую руку, занесённую над другим пацаном, и укусил сероглазого за палец. Тот замычал от боли и со всей силой ударил Сашку ботинком по копчику. Сашка не выпрыгнул, а вылетел из машины.
Прибывших мальчишек тут же завели на вахту и поместили в каморке, такой тесной, что присесть не было возможности. Почти у всех на глазах и щеках слёзы – от боли и обиды. Сашка растирал копчик. Пробыли тут недолго. Всех переписали, вызывая по одному, потом по территории зоны направили в баню. На одежде, которую им выдали, стояли печати с надписью: Д.Т.В.К. Из бани повели, по двое к корпусу, в конец зоны.
В корпусе прибывшие мальчишки обязаны были пройти карантин. Командир карантина – крепкий, смуглый паренёк, скуластый и узкоглазый. Он выстроил всех в шеренгу. Видимо, для него это было игрой в войну. Как старший по званию, он прошёлся вдоль строя. Здесь был он, видимо, безраздельным командиром. Кличка у него была Молчан.
Новичкам хотелось бы дольше побыть на карантине, боясь зоны. Кормили не очень сытно, но вкусно. Каждую неделю водили в баню. Случалось и кино. В кинозале Молчан рассаживал карантинских на отведённую для них длинную лавку и поглядывал, чтобы подопечные не приближались к рядам, где сидели колонисты.
25
В кинозале тишина: вскоре должен был начаться фильм. За экраном располагалась музыкальная комната. Оттуда вышел паренёк лет пятнадцати и развязно подошёл к карантинским. Он плохо закрыл дверь за собой, и до зала донеслись звуки духового оркестра. У парня на плече висела труба. Молчан, в обязанность которого входило пресечение подозрительных общений, мгновенно вырос перед музыкантом. Но тот оттолкнул его, процедив:
– Отойди, сволочь, а то позову своих, – он кивнул в сторону музыкальной комнаты. Опустившись на корточки, спросил:
– Из Омска есть кто?
У Сашки перехватило дыхание.
– Я, – проговорил он, заикаясь.
Музыкант, растолкав карантинских, сел около него. «Откуда?», «Как попал сюда?», «Как звать?» – посыпалось на Сашку. Тот отвечал, пугливо оглядываясь на Молчана; музыкант, видя это, успокоил его, прикрикнув на играющего желваками командира:
– Тронешь его, похороним. – Он взял за плечо Сашку и потащил за собой: – Кстати, зови меня Федя.
Быстро пройдя по сцене, они оказались в светлой комнате, немыслимо пропахшей табаком.
