взял его в руки и сказал, что он похож на большую мышь.
Щенок внимательно посмотрел на раненого своими глазками-бусинками и пискнул. Д’Обюссон аккуратно положил его рядом с собой. Вновь принесенный начал осваиваться, побродил взад-вперед, улегся. Магистр нежно гладил крохотное теплое существо, на глаза навернулись слезы — он вспомнил своих погибших друзей… Щенок через какое-то время встал, отправился в новое путешествие по постели, потом таинственно притих, слегка присев…
— Ну вот, — расстроенно воскликнул Филельфус, — надудонил! — И начал оттирать тряпкой плод щенячьего труда. — Гийом, распорядись, чтоб поменяли простынь, и немедленно!
— Да оставьте вы, ребенка только потревожите! Стерли, и ладно! Давай сюда второго! — И д’Обюссон нежно прижал двух бусиков к израненной груди.
Филельфус незаметно подмигнул Каурсэну, и они оба удалились.
— Давно надо было, он сразу совсем другой стал! — сказал секретарь, и вице-канцлер с ним вполне согласился:
— Отвлекут хоть его… Ты ему не докладывал об исчезновении Торнвилля?
— Нет. И без того тут новостей хватает, и далеко не все они благие.
— Он так и не появлялся?
— Нет. Надо полагать, с собой покончил, не вынес смерти дамы.
— Да, знатная была красавица… Но пока точно не установлено, что он сам себя жизни лишил, об этом будем молчать. Ведь его в этом случае даже не отпеть…
— Э-хе-хе, каждый сам себе лютый ворог — хуже турка!
— Это правда.
А в это время Торнвилля пытали в Алаийе, принуждая к работе на турецкой литейне, однако тот дал себе зарок скорее умереть, нежели отливать орудия на гибель единоверцев.
Ничего так и не добившись, пушечный мастер продал его в рабство. Казалось, все начинается сызнова, однако мы не будем испытывать терпение читателя и вновь подробно описывать перипетии его жизненного пути. Посмотрим лучше, как далее пошли родосско-турецкие дела…
Часть вторая
ПЕС ЗАМКА СВЯТОГО ПЕТРА
1
Ароматная южная ночь спустилась на тихую гавань бывшего славного Галикарнасса, и лишь дружное стрекотанье цикад нарушает ее безмолвие, да в ее непроглядной темени горят сторожевые огни на башнях замка Святого Петра — твердыни ордена родосских рыцарей-иоаннитов на побережье Малой Азии. Бодрствует стража — простые воины и сардженты, а также знаменитые чуткие псы, верные помощники иоаннитов. Замок находится в окружении земель, захваченных турками; всем известно, что беглый христианский раб, если ему повезет добраться до Петрониума, найдет там защиту и помощь. Из замка Святого Петра выдачи туркам нет, и замковые псы рыцарей, "большие и умные", специально обученные, не только справляют караульную службу, но и отыскивают по окрестностям обессиленных беглецов, помогая им добраться до замка или приводя к ним иоаннитов…
Эта твердыня уже появлялась на страницах нашего повествования, так что нет нужды ее вновь подробно описывать.
Год 1482-й. В замке Святого Петра жизнь постепенно входит в свое прежнее, относительно спокойное русло: ввиду пережитой Родосом два года назад осады Петрониум на малоазийском побережье тоже был приготовлен к ее перенесению и штурмам. Благо войска Мизак-паши выдохлись на Родосе, не будучи в силах одолеть практически горстку защитников, и замку Святого Петра не угрожали.
Мехмед в ярости хотел было удавить проштрафившегося визиря и его полководцев, но затем, к счастью для них, передумал. Мизак не был удостоен обычного в случае завершения военной кампании почетного одеяния и сослан в Санджакатшип в Галлиполи. Позднее он станет великим визирем и погибнет в ноябре 1501 года при тушении пожара в Константинополе.
А Мехмед меж тем решил, что поражение произошло только оттого, что он не сам лично возглавил поход: начались новые приготовления турок к покорению Родоса, и повторного нашествия Родос вынести не смог бы. Вражеские бомбарды превратили бы в ничто его укрепления, снесли высокие, горделивые башни, засыпав их обломками рвы. Печальный вид родосской крепости после турецкой осады (как и весь ее ход) прекрасно представлен в серии цветных иллюстраций к манускрипту Каурсэна, ныне хранящемуся в Национальной библиотеке Франции.
Д’Обюссон писал в реляции императору Священной Римской империи, что разрушены девять башен и бастионов. Можно представить, каково ему было увидеть лежащим во прахе плод своих многолетних трудов, как орденского военного инженера. Впрочем, проверку осадой они выдержали. Теперь нужно было отстраиваться заново — однако масштаб грядущих работ не мог предсказать никто, поскольку то, что не разрушили бомбардировки турок, рухнуло в серии ужасных землетрясений следующего, 1481 года.
В сочетании с тем фактом, что Мехмед уже начал подтягивать свои силы, проплыл Геллеспонт и неспешно продвигался по Анатолии, положение христиан на Родосе вновь можно было назвать безнадежным.
Землетрясения следовали на Родосе одно за другим весь 1481 год, однако одно известие, несомненно, вернуло родосцам радость жизни: Мехмед, продвигавшийся по Анатолии во главе трехсоттысячной орды, неспешно и, как казалось, неотвратимо, был остановлен. Его остановила "разрушительница наслаждений и разлучница собраний, опустошающая дома и дворцы и населяющая утробы могил", как говорят на Востоке, а попросту — смерть, последовавшая 3 мая 1481 года.
Мехмед Завоеватель отошел в лучший мир со словом "Родос" на устах. На саркофаге султана в Константинополе высечено: "Я намеревался завоевать Родос и подчинить гордую Италию". Тот факт, что крохотный остров сопоставляется с целой страной и к тому же упомянут в эпитафии первым, не может не свидетельствовать о той важности, которую Мехмед придавал завоеванию Родоса.
Сразу же после смерти султана последовала смута и междоусобие — в борьбе за власть сошлись его сыновья Баязид и Зизим [43]. Родосу же была дана достаточная передышка для того, чтобы оправиться от ран, причиненных осадой и землетрясениями.
Кстати, Каурсэн объяснил самое разрушительное землетрясение того года тем, что как раз в это время душа султана попала в ад, так что оптимистически настроенный вице-канцлер и в беде сумел найти повод возрадоваться.
В бедствиях и разрушениях осады д’Обюссон увидел совершенно новый тип крепости. Некоторые конструктивные решения были впервые применены именно на Родосе и опередили свое время.
Итак, укрепления надо было отстраивать заново. Первым делом магистр распорядился выстроить в двенадцати метрах от старой стены новую и все пространство между ними засыпать землей и битым камнем — такой стене не были страшны никакие чудовищные пушки.
Все ранее отдельно стоявшие башни оказались инкорпорированы в новую крепость, однако их высота была понижена — высокие башни являлись пережитком прошлого и отличной мишенью для вражеских орудий. Кроме того, ряд башен был окружен мощными полигональными [44]бастионами.
Также крепость лишилась большей части зубцов-мерлонов — они уже не спасали стрелков, но могли быть легко сбиты артиллерией, причиняя ущерб и гибель защитникам. Далее,
