Расенна замер тотчас, ибо узнал голос Эфры. Шагавший следом, волочивший на спине огромное дельтовидное крыло Эпей наткнулся на этруска, выругался и тоже застыл.
Амазонка неторопливо и уверенно выступила из-за ближайшей колонны, держа наизготовку обнаженный клинок столь устрашающего вида, что архипират невольно припомнил давнюю стычку близ Фемискиры и с отрешенной тоской понял: убрать окаянную девку без боя нечего и надеяться, а шум подымется преизрядный.
— Зачем, по какому праву, с какой целью? — лаконически осведомилась Эфра.
— Личная просьба государыни, — отозвался Эпей, осторожно снимая и прислоняя к стене намявшее спину крыло. Поправил тунику, сделал было шаг вперед.
— Ни с места! Объяснись.
— Расенна, рухни, — спокойно произнес мастер.
Этруск по-кошачьи проворно пригнулся и покатился по полу, стараясь оказаться вне досягаемости шумерского стального меча, коим Эфра владела не хуже любого известного Расенне бойца.
Амазонка сделала неуловимо быстрый взмах — и лезвие вылетело из молниеносно утративших силу пальцев, описало широкий полукруг, со звоном ударилось в стену, отлетело.
Не проронив ни звука, Эфра ошеломленно уставилась на торчавший из предплечья бронзовый кинжал.
Во мгновение ока этруск очутился на ногах.
Эфра изо всей силы пнула его, но Расенна был чересчур могуч для безоружной, пускай даже и закаленной противницы. Толстенные мышцы, броней покрывавшие живот архипирата, выдержали удар без особых последствий.
А громадный кулак, точно молот, метнулся снизу вверх и с лязгающим хрустом врезался в нижнюю челюсть амазонки. Эфра опрокидывалась на гранитные плиты уже мертвой: этруск не только раздробил ей челюстные кости, но и переломил шейные позвонки.
— Жаль, — невозмутимо произнес Эпей. — Но выхода, пожалуй, не было. Девчонка дралась как фурия, а царицу боготворила. Тут уж — либо она, либо мы.
— Идем скорее, — буркнул Расенна, оттаскивая недвижное тело в дальний угол и затыкая за пояс второй меч.
— Погоди...
Морщась и вздыхая, Эпей нагнулся над телохранительницей Арсинои, выдернул клинок, тщательно вытер его об Эфрину эксомиду и вернул на место, в кармашек туники.
— Шесть кинжалов, — пояснил он Расенне. — И каждый может пригодиться. Просто не могу жертвовать клинком.
— Он еще оправдывается, — ухмыльнулся архипират. — Не подозревал, не подозревал!.. Надоест мастерить — являйся ко мне, в экипаж возьму. Горазд ножи метать, ничего не скажешь...
— Сорок два года упражняюсь, — не без некоторого самодовольства заметил Эпей, — Фу, прямо дух захватало... Дай опомниться.
— Лучше пошевеливайся. Время дорого.
— И то правда, — вздохнул Эпей. — Сделай милость, понеси дельту. Но очень, очень осторожно. Повредишь — погубишь меня. А я двинусь впереди. Сейчас от кинжалов больше проку, чем от меча и кулаков, поверь.
Расенна легко, словно игрушку, поднял огромный треугольник.
Переходы Кидонского дворца были, по счастью, просторны, а двери отличались традиционной высотой...
— Опочивальня царицы — за третьим поворотом налево, — негромко молвил этруск.
* * *
В южной оконечности гинекея запирать спальни изнутри и вообще-то не было принято, а уж Арсиноя просто позабыла, зачем это делается. Никто, ни под каким видом, ни по какому поводу не смел вторгаться в царский покой после наступления сумерек.
Не получив, разумеется, предварительного приглашения...
Поэтому резная дверь бесшумно и быстро повернулась на петлях, а занятая чрезвычайно важным делом Арсиноя не заподозрила ничего неладного, ибо всецело сосредоточила внимание и усилия на податливо раскрывшемся, горячем, упоительном лоне Береники.
Предостерегающе воздев ладонь, Расенна сделал Эпею знак не шевелиться.
Митиленянка взвизгивала, всхлипывала, вздрагивала, исступленно тискала собственные груди, вытягивала себе соски, перекатывала голову по атласной подушке, едва не полностью скрывавшейся под густыми волнами распущенных, растрепанных волос.
Присутствуй в опочивальне Талай, он, вероятно, отказался бы верить глазам.
Удерживая и оглаживая бьющиеся бедра возлюбленной, царица, лежавшая затылком к двери, безостановочно лобзала Беренику меж распахнутых ног, мурлыкала от наслаждения и, наконец, доведя молодую женщину до протяжного, безудержного вскрика, ощутив, как стихает буря восторга, сотрясающая покорное тело, покинула роскошные, обильно увлажненные угодья и прижалась пылающей щекою к животу нежной подруги.
Береника прерывисто дышала и улыбалась, не размыкая век.
Вежливый этруск терпеливо и бесшумно выждал несколько минут. «Не хотелось отравлять малышке такую радость, — пояснил он Эпею несколько позже. — Сам живи, и другим дозволяй...»
Но когда повелительница скользнула вперед и, сжав подругу в объятиях, начала новый, ничуть не менее решительный натиск, архипират сделал три быстрых шага.
Оторвавшись от наложницы, Арсиноя приподняла голову и обернулась.
— Пискнете — погибнете, — раздался тихий, невыразимо зловещий голос.
Близ широкого, повидавшего несчетные и невообразимые виды ложа стоял ощетинившийся двумя клинками Расенна.
Спустя несколько мгновений объявился Эпей, от случайного взгляда подальше тянувший в опочивальню треугольное крыло. Мастер предусмотрительно закрыл дверь и немедленно взял за лезвие узкий бронзовый кинжал.
Береника, на счастье свое, онемела от ужаса, узрев человека, недавно выкравшего ее из родных Митилен.
Арсиноя же обладала достаточной выдержкой и сообразительностью, чтобы подчиниться этруску беспрекословно.
— Что тебе нужно? — спросила царица чуть слышным шепотом.
— Повторяю: пискнете — погибнете... Эпей, что нам нужно?
— Священный царский перстень с печатью, — негромко ответил мастер.
— Его здесь нет, — машинально солгала повелительница.
— Чушь, — отозвался Эпей. — А ежели правда — не взыщите, останется лишь отправить вас обеих в Аид.
— Изменник! — прошипела царица.
— Просто мне ужас как надоели творимые под здешним кровом пакости, — спокойно молвил эллин. — Я уношу ноги с острова. И намерен проложить себе дорогу любой ценой. Спрашиваю второй и последний раз: где перстень? Расенна, дружище, приготовься немедленно срубить эту прелестную голову, если колечка не окажется в наличии.
— Ларец на малахитовом столике, — с ненавистью прошипела Арсиноя.
— Расенна, пожалуйста, не опускай меча.
Эпей откинул палисандровую крышку, вынул кольцо и тщательно исследовал близ ровного, бездымного пламени, пылавшего в золотом светильнике.
— Он самый. Понимаешь, милый мой разбойничек, обладатель этого славного перстенька, — человек, получивший его из царских рук, — наделяется временными полномочиями, не уступающими царским. А в ближайшие полтора часа мне эти полномочия ох как понадобятся...
— Ни разу в жизни, — медленно и серьезно произнес Эпей, приближаясь к Арсиное, — даже в минуты настоящей, лютой опасности, я не убил ни единого человека.
Расенна мысленно хмыкнул, подумав, что без Эпеева ловкого и своевременного вмешательства Эфра, пожалуй, пребывала бы в добром здравии, а сам бы он уже общался с далекими и близкими предками.
Но этруск рассудил за благо промолчать.
— И все же торжественно клянусь громовержущим Зевсом и волоокой Герой, что заколю, как овец, при малейшей попытке... хм! — пискнуть. Расенна, заткни девчонке рот и накрепко свяжи.
Береника испытывала столь необоримый страх перед архипиратом, что беспрекословно и совершенно безвольно дала спеленать себя по рукам и ногам.
Оценивший подобную уступчивость этруск плотно замотал ее покрывалами и скрутил щадящим образом, дабы не нарушать обращения крови. Поудобнее устроил на ложе.
— Утром придут и развяжут, — промолвил он успокаивающе. — Не волнуйся.
Взглянул на Эпея:
— А с этим цветочком страсти как поступать прикажешь, забулдыга мой драгоценный?
— О! — весело откликнулся Эпей, — здесь мы сталкиваемся со случаем совершенно уморительным... Повторяю, бывшая моя госпожа: к словам Расенны прибавить нечего. Пискнешь — погибнешь. Следуй за нами.
* * *
— Куда мы движемся? — шепотом осведомился этруск пятнадцать минут спустя.
— Сейчас увидишь, — ответил Эпей.
Мастеру было весело. Его беззлобная натура противилась ненужной жестокости, и перед выходом из опочивальни он с ножом у горла заставил Арсиною посетить туалетную комнату.
— Пригодится, — заверил он царицу, стоя рядом с кинжалом наизготовку. — Просто поверь: пригодится. Я же знаю твою выдающуюся опрятность, а ежели обмочишься, дожидаясь подмоги, страдать начнешь неописуемо. Предлагаю от чистого сердца: присаживайся на креслице и облегчай нутро...
Они шагали втроем — Эпей, Расенна и Арсиноя.
Мастер бесшумно двигался впереди, царица ступала по пятам, а этруск обнимал ее за талию, держа у самого горла государыни отточенное лезвие шумерского меча.
