Все поняли, кого боярин хочет видеть посадником. Камбила сразу согласился. Поддержал и Егор, сказав, что он многих уже знает и тоже поговорит с ребятами.
— Вы, — боярин посмотрел на «братьев», — начинаете свою настоящую жизнь. Выпьем, чтоб она была удачной.
Когда хозяин начал разливать питьё, Егор неожиданно спросил:
— Боярин, куды уехал Фёдор?
Тот посмотрел на него:
— Думаю, — сказал боярин, — он-то те не нужон. Нужна Марфа.
Егор покраснел и опустил голову.
— Добра девка! А знаешь, чё она выкинула?
Тот отрицательно качает головой.
— Старосту свойво помнишь? — спросил Осип.
— Помню, — ответа Егор.
— И сына его помнишь?
— Помню, — и он весь насторожился.
Заметил это боярин. Глазки его засверкали хитрецой.
— Так вот. Староста сосватал Марфу за свойво сына. К венду они дошли, — сказав, боярин замолчал, глядя, как заходили на лице Егора желваки. — Да не бойсь! Венчание не состоялось.
И он рассказал, как она, оттолкнув жениха, подскочила к братцу, сдёрнула его с лошади и ускакала, невесть куда. Боярин закончил рассказ словами:
— Любит она тя, Егорушка. Ой, как любит! — Осип с улыбкой на устах посмотрел на парня.
— Хде Фёдор?
— Думаю, Федька удрал в деревню. Глухая она называется. Я те дам провожатого, если поедешь за ней.
— Поеду.
— Мы поедем! — поддержал его Камбила.
Лицо боярина засветилось.
— Людишек только возьмите. Там у ейво люди лесные. Звери.
Стокгольм. Серая туча, надвинувшаяся с моря, навевала тоску и уныние. Настойчивый, не утихающий дождь перекрасил все окружающие предметы в тусклые, невыразительные тона, сделав широкие улицы пустынными и отталкивающими. Казалось, каждый, кто на них появится, впитав в себя это уныние, сам станет частью всего окружающего. Но так только казалось.
Из Нормальна, через новый каменный мост, в Стаден въехала довольно изящная карета. Кучер, сидевший на облучке и закутанный в потемневший от дождя плащ, надвинул чуть ли не на нос широкополую шляпу. В его руке, на длинной рукояти, был кнут, и он изредка «поглаживал» им широкий зад лошади. За каретой, верхом, ехали два вооружённых воина.
А в карете находился молодой шведский король Магнус Ерихсон. Его удлинённое суховатое лицо с острой бородкой и постриженными усиками не было унылым, а наоборот, на нём застыла улыбка удовлетворения и даже радости. Ещё бы! Побывав в Кунгсхольме, где он воочию убедился в могуществе своего флота, в Нормальме, на встрече с ведущими торговыми людьми, получив от них поддержку задуманного им мероприятия, было от чего улыбаться. Теперь оставалось одно: придумать только повод. И он решил посоветоваться с епископом. Тог приносил ему письма папы и тоже не должен стоять в стороне.
— К святому Николаю! — приказал он кучеру в слуховую трубу.
Епископ был глубоким стариком, белесовато-пепельным, как лунь. Его сухая, слегка сгорбленная фигура ещё таила в себе недюжинные жизненные силы, а искорки в глазах говорили о его ещё не увядшей душе.
Он внимательно слушал короля, видя, что тот хочет отличиться перед папой. Глядя на него, старец думал, что чем дальше от Священного престола отстоят государи, тем больше в них папёжничества[49] перед ними. «Близость стирает грани», — подумал священник. Когда король закончил своё короткое повествование, в котором изложил пути решения вопросов, поднятых в папской булле, старец ответил не сразу. Тяжеловато опираясь на посох, он поднялся. Шаркая ногами, подошёл к окну. На подоконнике стояли горшки с растениями. Он оторвал на одном из них сухой лист. Скомкав его, посмотрел по сторонам, куда бы положить этот комочек. Ничего лучшего не нашёл, как положить рядом с горшком.
Потом молча вернулся на своё место. Проведя длинными тонкими пальцами по жидкой бородёнке, заговорил скрипучим голосом:
— Чуть больше века тому назад маршал Торкеле Кнутсон, в бытность ещё малолетнего короля Биргера аф Бьелго, собрав вокруг себя огромную силу, наняв итальянских мастеров, заложил город Ландскрона в устье Охты. Через год русский князь Андрей штурмом взял этот город, истребив там наш гарнизон, а его уничтожив.
Он замолчал и, опершись руками на посох, исподлобья взглянул на короля. Тот о чём-то сосредоточенно думал. Подождав какое-то время, священник проскрипел:
— Молодой король Биргер тоже попытался прибрать к рукам восточные земли.
Король знал эту историю, которая закончилась полным поражением короля.
И вот новый молодой король довольно дерзко взглянул на епископа. Епископ его прекрасно понял. Усмехнулся:
— Я не хочу тебя отговаривать от задуманного. Но то, что было, забывать не надо.
— Что ж ты, святой отец, посоветуешь?
Епископ погладил рукоять посоха и, глядя в окно, ответил:
— Надо внести смуту в душу своего противника.
Глаза короля округлились:
— Каким способом? — спросил он, в свою очередь, уставившись на священника.
Тот опять погладил посох, кашлянул в жилистый кулачок и ответил:
— А ты попробуй убедить их, что твоя, наша вера, лучше, сильнее. И что мы стоим ближе к Боту. Это поняла почти вся Европа.
Проговорив это, священник, опершись на посох, поднялся. Король понял, что аудиенция окончена. Он поцеловал ему руку и удалился восвояси.
Всю дорогу от церкви до своего дворца король думал над словами епископа. И вскоре родилось послание, которое было отправлено в Новгород, посаднику. В нём говорилось: «Пришлите на съезд своих философов, а я пришлю своих. Пусть они поговорят о вере. Я хочу узнать, какая вера лучше. Если ваша будет лучше, то я иду в вашу веру, если же наша лучше, то ступайте в нашу веру. И мы будем все, как один человек. Если же не хотите соединиться с нами, то вы вынуждаете меня идти на вас со всей моей силой. Ваш же народ поддержит меня!».
Весть о том, что в Новгород направляются шведские послы с каким-то королевским письмом, прилетела от берегов Балтики, точно на крыльях. Узнав об этом, новый посадник Фёдор Данилович не находил себе места. Он тотчас собрал у себя больших бояр. Оказался среди них и Осип Захарович. Куда деться от родственника? Посадник не успел разинуть рта, как Осип, оглядев присутствующих, поднялся и недовольным тоном сказал:
— У нас появился новый крепкий боярин Гланда....
— Ето хто? Прусс, что ли? — ехидно заметил Лука Варфоломеич, сидевший рядом с Осипом.
С высоты своего роста Осип посмотрел на него и презрительно произнёс:
— Ну и что, что прусс? Да он лучше всяких Дворянинцевых.
Лука приподнялся. Спор мог разгореться, но их осадил Фёдор:
— Бояре! Мы собрались не затем, чтоб здеся спорить. К нам едут шведские послы с королевским письмом.
Его слова были громом средь ясного дня.
— Шведы? С письмом? Каким? — посыпались вопросы.
Кто на них мог ответить? Никто. Поэтому, почесав языки, разошлись. Правда, перед этим посадник сказал одному из служек:
— Боярин Осип правильно заметил — будут сборы, проси и Камбилу.
А вскоре загудел Новгород. Весть эта бежала от хором к хоромам, от избы к избе. И на какое-то время город погрузился в ожидание. Пока те добирались, посадник ещё не раз звал бояр на совет: как гос встретить? Как самых почётных гостей? Или...
Вопрос Камбилы: «А что в этом письме?» поставил всех в тупик. Все чесали затылки: «А вдруг в нём какая-нибудь гадость?». И наконец решили: никаких пышных встреч. Чтоб те не обольщались.
А Камбила стал завоёвывать себе авторитет. Когда все поднялись, он вдруг заявил:
— А пошто владыку не зовём?
Посадник даже растерялся:
— А и в правду, почему?
Бояре начали переглядываться друг с другом.
Читать королевское письмо, помимо владыки Василия, посадника Фёдора Даниловича, воеводы Авраама, собрались: бояре Осип Захарович, Лука Варфоломеич, Иван Обакумович, Тимофей Андрианович, Гланда Камбила, Егор. Купцы: Павша Фоминич, Кюр Созонов, Григорий Ляна. Как было Фёдору их не пригласить. Павша не пожалел денег Ивану Крутиле, этому знаменитому новгородскому смутьяну и крикуну. Кюр да Ляпа дают деньги на ремонт моста. Когда вошли Гланда и Егор, бояре переглянулись меж собой и посмотрели на посадника. Но вопрос их снялся сам собой, ибо Осип посадил их около себя.
Письмо начал читать Фёдор. Но на первом же слове споткнулся так, что и владыка, и бояре потребовали, чтобы его прочитал молодой из житных стряпчий[50] Пахом. Многие знали, что он был лихим чтецом. Оттирая рукавом лоб, Фёдор подал бумагу Пахому. Стряпчий спокойно взял письмо. Рукой отбросил с высокого лба волосы и начал читать. Произношение у него было внятным, разборчивым. Когда кончил читать, все зашумели. Поднялся Осип. Одёрнул кафтан. Кашлянул в кулак. Все с натянутым интересом взирали на него. Особенно владыка. Он даже весь подался вперёд. Видно, встревожился святой отец. «А вдруг боярин примет в этой писульке всё за чистую монету? Кого же будем посылать? А что на это скажет митрополит?». Боярин крякнул:
