— Что ты делаешь, эллин? — спросил царь.
— То же, что и раньше, спасаю царя Набонида по велению царя Кира,— ответил я.
Внезапно первая веревка дрогнула, и Набонид стал подниматься вверх!
— Хватайся за меня! — крикнул и я, но поздно: перед моим лицом уже появились царские ноги.
Тогда я сам ухватил Набонида за лодыжку, изо всех сил потащил его вниз, а другой рукой протянул ему петлю своей веревки:
— Держи и не отпускай!
Царя тянули вверх, а я тянул его вниз, молясь, чтобы выдержали наконечники копий, на которых висел я сам. Как только удалось с огромным трудом, одной рукой, обвязать Набонида за пояс, я сразу протянул ему рукояткой вперед кинжал и приказал перерезать свою веревку.
— Мы упадем! — ужаснулся он.
— А если взлетим, тебе отрежут голову! — прокричал я, хрипя от натуги и сопротивляясь изо всех сил «охотникам» (теперь уже, вернее, «рыбакам»).— Выбирай!
Перерезая свою веревку, Набонид затрясся. Когда он сорвался вниз, я успел обхватить его одной рукой за пояс, и мы стукнулись лбами. Если б я не удержал его, он бы, наверно, разбился не об землю, а об стену, всего тремя локтями ниже.
Сверху донеслись изумленные возгласы, но до победы в состязании было еще далеко. Я вновь принялся спускать Набонида, теперь находясь в куда более тяжелом положении. Он висел не шевелясь, то есть полностью доверив мне свою жизнь.
И вдруг я заметил, что надо мной становится светло, будто разверзлись тучи и появилась луна, которой поклонялся Набонид. Я задрал голову и ужаснулся: сверху привязанный к веревке быстро опускался прямо мне на голову факел с длинным древком.
— Вот он! Вот он! — закричали сверху на арамейском.
Я дернул веревку и крикнул вниз Набониду:
— Беги к Киру! Твое спасение только у Кира! Больше нигде!
И сразу расслабил хватку настолько, что веревка, свитая из конского волоса, с шипением заскользила вниз, обжигая мне руки, как раскаленное железо.
Но боль от ожога исчезла в страшной боли, пронзившей мне плечо. Жало пущенной из бойницы стрелы угодило точно в цель. Рука онемела. Я потерял свой драгоценный груз и услышал внизу звук удара об землю.
Внезапно я увидел множество факелов. Они текли к Вавилону со стороны персидского стана подобно огненной реке — новому Евфрату, несшему в своем русле пламя, а не воду. Потом в моих глазах факелы стали превращаться в круги и кольца, и наконец — в огненные буквы, в слова, плывшие подо мной к Вратам богини Иштар. И слова те грозно гласили:
МЕНЕ, ТЕКЕЛ, ФАРЕС.
Я очнулся от страха, что уже целую вечность болтаюсь на крепостной стене и никуда с нее не денусь, даже в царство теней.
Приподняв веки и немного поворочав головой, я обнаружил, что лежу на роскошном ложе посреди просторной комнаты, освещенной оливковыми огоньками.
Я попробовал пошевелить правой, раненной, рукой, и она, хоть и с большой неохотой, все же послушалась меня. Боги сохранили мне руку, назначив в конце концов потерять другую конечность.
Кто-то, сидевший за моим изголовьем, заметил мои движения и вздохи и, поднявшись, вышел из комнаты.
Вскоре около моего ложа появился сам Кир, одетый в вавилонский гиматий с золотой бахромою,— отныне царь Вавилона, царь стран и царь царей. В тот день Кир оказал мне невиданную честь, хотя поначалу я не испытал ни счастья, ни гордости.
— Царь! — с грустным вздохом обратился к Киру эллин из Милета.— Вот, я действительно постарел гораздо больше, чем мне казалось. У меня не хватило сил исполнить твое повеление. Двум или трем подросткам удалось опередить меня. Я не успел справиться с человеком, который был вооружен всего одним мечом. Не смог увернуться от одной стрелы, хотя раньше легко избегал сразу трех.
Терпеливо выслушав мои жалобы, Кир проговорил с улыбкой:
— Трем самым сильным мардам едва удалось снять тебя со стены. Легче было сначала повалить набок всю башню. Хочу испытать тебя.
Он поднял указательный палец, и слуга поднес к моим глазам знакомую чашку. Я с трудом скосил взгляд, увидел в ней кости и сразу ощутил прилив сил.
— Попробуй раз! — велел Кир.
Из-под легкого шерстяного одеяла я вытащил здоровую руку, но Кир запретил мне, сказав:
— Бросай другой!
Пока я добрался до костей дрожавшими пальцами правой руки, весь взмок от боли и дважды перед моими глазами персидский царь тонул в багровом тумане.
В этот бросок я вложил последние силы и от резкого движения вовсе лишился чувств.
Когда пришел в себя, Кир стоял на том же самом месте. Я с трудом вспомнил, что играл с ним в кости. Слуга помог мне приподняться.
— Что видишь? — сухо вопросил Кир.
— Хороший бросок,— признал я, пытаясь догадаться чей же это был бросок: первый, то есть мой, или же второй, то есть самого царя.
— Эллинская судьба отличается постоянством,— проговорил Кир, и в его голосе мне почудилась то ли досада то ли зависть.— Иудей Шет нажился бы как никто другой, если бы затеял торговать по свету эллинскими судьбами.
Бросок был, по правде говоря, не хорош, а просто великолепен: две шестерки и пятерка. Боги даже позаботились о том, чтобы царь царей не почувствовал у моего одра предела своей власти. Он мог взять кости и сделать свой бросок. Он имел возможность превысить мою удачу.
Однако царь дал знак, и слуга быстрым движением спрятал кости.
— Вижу, что ты мне еще можешь пригодиться, Кратон,— сказал Пастырь персов.— В самом трудном деле. Даже если останешься без рук и без ног. Я повелю Набониду каждый день в этом месяце приносить жертвы за твое здравие и благополучие.
О, с каким облегчением я вздохнул! Мои труды все же не пропали даром. Набонид остался жив, отделавшись не слишком тяжелыми ушибами.
— Больше не бросай кости, пока не прикажу тебе сам,— сказал мне Кир в тот день напоследок.
Я поклялся, что, если не получу такого приказания, больше никогда не возьму их в руки.
Выздоравливал я, глубоко сожалея о том, что не смог увидеть торжественное вступление Кира в Вавилон через Врата богини Иштар и ту грандиозную церемонию, когда он вместе со своей свитой и вавилонскими жрецами целый день поднимался на башню бога Мардука, дабы восстановить его культ, ранее отмененный Набонидом, и принять в свои руки царство из рук самого Мардука.
Говорили, что на церемонии присутствовало никак не менее одного миллиона человек.
Своего сына Кир поставил наместником в Вавилоне, конечно же худолицего Камбиса, обученного Аддунибом, вавилоняне приняли за своего.
Жителям всех вавилонских городов Кир пообещал мир и полную неприкосновенность. Всем народам, которые были некогда насильственно переселены в Вавилонское царство, Кир обещал даровать свободу.
Ни одного вавилонского чиновника — ни высших сановников Набонида и Валтасара, ни тем более самых безвластных разносчиков писем — Кир не заменил персом или на худой конец мидянином. Пировавшие с Валтасаром еще долго не могли прийти в себя, не веря, что никакой осады вовсе не было. Зачем они тогда запирались, три дня дышали смрадом и наедались до тошноты на три года вперед?
Вавилонская знать дерзко и во всеуслышание шутила, что никак не может взять в толк, кто же кого на самом деле пошел завоевывать и как оказалось, что, не двинувшись с места, Вавилонское царство оказалось втрое более обширным и могучим, чем раньше. Поговаривали даже, что сам Навуходоносор явился в Вавилон в обличии персидского царя, дабы отомстить нечестивому Набониду за поругание древних святынь.
Вещие надписи живо стерли со стен, а от иудейских слухов про разные чудеса и волшебные руки, пишущие на стенах ужасные прорицания, со смехом отмахивались.
Иудейский Торговый дом Эгиби вдруг оказался едва ли не могущественнее самого царского дома. И раньше-то все местные богачи, подрядчики и торговцы были повязаны денежными делами с домом Эгиби, но об этом старались много не говорить, горделиво считая, что попросту выгода заставляет иметь дело с разжившимися пленниками. Ведь в Вавилоне проживает множество рабов, чьи владения превышают владения многих знатных людей и на чьих полях трудятся сотни и даже тысячи других рабов. Так думали и об Эгиби: пусть богаче всех, зато почти рабы. Теперь все с удивлением обнаружили, что Вавилонское царство принадлежит персидскому царю Киру, а вавилонское золото, по сути дела, принадлежит иудеям из рода Эгиби, ранее пленникам и почти рабам, а ныне полноправным вавилонянам.
Что касается Набонида, спасенного от гнева богов, вавилонских жрецов и иудейских мятежников, то Кир отправил его в почетную ссылку в Карманию, где Haбонид несколько лет прожил в таком довольстве и благополучии, которое, полагаю, ему и не снилось в затерянном оазисе посреди Аравийской пустыни. Когда Набонид умер, ходили слухи, что на самом деле вавилонские жрецы отравили его, выждав приличный срок из уважения к Киру и опасения перед ним. Это подозрение могу подтвердить многозначительными словами Аддуниба, которые тот вскоре после смерти Набонида сказал мне с хитрой усмешкой: «Яд, спрятанный у дороги, уже пригодился».
