Невозможно было в это поверить! Сознание римлянина не могло это вместить. Потому что римлянин ни от кого никогда не слышал, что римская армия могла погибнуть в один миг. Бывало, что она несла потери, отступала, терпела поражения, наконец, — но чтобы вот так бесславно исчезнуть! И все-таки приходилось верить невероятному.
Даже соединившись с майнцской когортой, нельзя было оставаться в Майнце. Скоро восстание охватит всю страну. Армия мятежников под началом Арминия и Сегимера двинется к Рейну — к мостам, охраняемым небольшими римскими гарнизонами. И если захватит мосты — дорога на Рим будет свободна. Некому остановить варваров — благодаря роковой ошибке Квинтилия Вара Германия из управляемой римской провинции превратилась в неумолимого и опасного врага — в один миг!
Остатки былой римской мощи — несколько сотен солдат и несколько десятков чиновников с семьями спешно покинули Майнц, оставив почти все имущество. Это сделать посоветовал Кассий Херея, чтобы возбужденные победой своих соплеменников германцы занялись грабежами и не преследовали уходящих. Впереди всех, запасшись сменными лошадьми, поскакал отряд гонцов — в Рим за подмогой. Отвести угрозу от границ Италии можно было, только остановив Арминия и Сегимера на Рейне.
А мятежная армия германцев еще несколько дней праздновала победу. Напрасно Арминий убеждал своих военачальников собираться и организовать поход на Рим — его не слушали. Все упивались торжеством, местным пивом и вином, захваченным в римских обозах. Количество добычи потрясло мятежников, и бесполезно было говорить им, что в столице империи их ждет неизмеримо больше — если они только возьмутся за ум и поторопятся. Какие там римские богатства, когда самые захудалые мужички стали щеголять в серебряных нагрудниках и шлемах с красными перьями! Кроме того, среди германцев начались раздоры из-за дележа добычи, а также много драк беспричинно вспыхивало по пьяному делу. Рычащий от гнева Арминий рыскал по лагерю победителей как волк, сцеплялся с вождями, рубил мечом пьяных драчунов, но ничего не мог поделать с этой никому не подчиняющейся массой. В очередной раз он убеждался, что дикость его соотечественников в конце концов станет причиной их глобального поражения, несмотря на отдельные победы.
Когда все вино было выпито и все имущество разделено, германцы понемногу пришли в себя и опомнились. Теперь они тоже понимали, какую оплошность допустили, позволив горстке римлян уйти из Тевтобургского леса и увести с собой майнцскую когорту. Хмель выветрился из голов, и многие уже предвидели последствия этой ошибки: император Август, разгневанный потерей трех легионов вместе с орлами, пошлет на Германию все свои войска — и горе тем, кто встретится на их пути. И римляне больше не станут попадаться в ловушки. Протрезвевшие вожди явились к Арминию и попросили его вести их за Рим — и далее, пока фактор внезапности еще не совсем потерян.
И они двинулись. Но когда подошли к Рейну, то увидели, что все мосты, кроме одного, сожжены, а перед этим единственным мостом выстроены укрепления, вполне достаточные, чтобы римляне до подхода свежих сил могли удерживать мост. Арминий приказал атаковать, и сражение началось.
Римляне оборонялись успешно — и опять-таки не по причине одной своей храбрости и воинского искусства, а по причине нежелания германцев воевать как следует. Была и еще одна причина. Недалеко от моста по эту сторону Рейна находился небольшой город, оставленный гарнизоном и населением, — все они сейчас находились за предмостными укреплениями и сражались с упорством, приводившим германцев в замешательство. И поскольку вверх и вниз по течению Рейна, там, где были сожженные мосты, находились такие же брошенные городки, германская армия, немного повоевав, разбрелась по этим городкам — посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь ценного. И опять всех тех, кто занялся грабежом, невозможно было заставить биться за единственный уцелевший мост.
Арминий уже подумывал о том, что хорошо бы послать людей в Тевтобургский лес — за оставленными там баллистами. Но, во-первых, на это ушло бы много дней, во-вторых, трудно было бы найти кого-нибудь, кто умел бы с этой техникой обращаться, а в-третьих — как выяснил Арминий, — эти хитроумные машины сразу после разгрома римлян были предусмотрительно разрушены победителями, чтобы никто больше не смог этого оружия обратить против них. Выход из положения был один: под страхом смерти собрать германское войско и отбить мост одним ударом, пусть на стены укрепления и придется взбираться по трупам соплеменников.
И только Арминию удалось приготовиться к решающему штурму, как из-за Рейна, откуда-то издалека, послышалась труба. Защитники моста ответили знакомому сигналу своими трубами — и уже сам Арминий, умевший понимать язык римских сигналов, услышал, что к Рейну идет большое подкрепление. Впрочем, сигнал трубы германцы поняли, и не разбираясь в его значении. Возмездие идет — вот о чем пела римская труба. Войско Арминия, дробясь на небольшие группы, принялось беспорядочно отступать. Вождям мятежа, Арминию и Сегимеру, ничего не оставалось, как последовать за своими подчиненными.
И они не узнали, что на помощь защитникам моста еще никто не шел. А это была всего лишь военная хитрость, пришедшая в голову все тому же Кассию Херее. Он рассчитал, что германцы испугаются открытого столкновения с якобы подходящими железными римскими когортами, — и не ошибся.
Настоящее подкрепление подошло только через три дня. Его привел не кто иной, как Тиберий. Ему пришлось на неопределенное время отложить свой паннонский триумф.
Для Тиберия опять начиналась война — теперь уже за возвращение утраченных земель за Рейном.
24
Известие о разгроме армии Квинтилия Вара потрясло Рим. В городе, мгновенно охваченном самыми невероятными слухами, началась паника — словно гибель римского войска уже означала гибель самого Рима и завоевание германцами всей Италии. Жители спешно паковали все имущество, которое можно было увезти с собой, — и покидали столицу. Страх перед ордами разъяренных варваров, идущих с севера, превратил римлян в неуправляемую толпу. Неизвестно, к чему привел бы массовый исход граждан из Рима, если бы не решительное вмешательство Августа. Отряды преторианцев преградили дорогу потокам беженцев. Повсюду зачитывался императорский указ о запрещении покидать город, восстановлении гражданского спокойствия и новом тотальном призыве на военную службу.
На самом деле твердость и решительность проявил вовсе не Август, а Ливия. Она смогла взять себя в руки и привела в чувство мужа, поначалу охваченного паникой, как и большинство его подданных. Возможно, для престарелого Августа весть о таком полном поражении римлян оказалась слишком тяжелым испытанием — поначалу он был так же испуган, как и большинство его подданных. Рассказывали, что император затворился в своем доме на Палатине, в особой комнате, которую называл «своей мастеровушкой», и там буквально бился в истерике, время от времени громко, на весь дом крича: «Вар! Вар! Верни мне легионы! Верни полковых орлов!» Из этого состояния Ливии удалось вывести его довольно быстро, хотя и не без труда. Она доказала мужу, что положение совсем не такое безнадежное, каким могло бы быть — если бы Тиберий к этому времени не усмирил Паннонию. Победители германцы не преминули бы соединиться с паннонцами, и вот тогда Риму оставалось бы лишь уповать на милосердие богов.
Пока же вполне можно было обойтись и собственными силами. В недавнем прошлом кампания по набору солдат в паннонские легионы Тиберия и Германика изрядно опустошила людские резервы. Но это только на первый взгляд, заявила Ливия. Она предложила Августу издать эдикт, предписывающий брать на военную службу мужчин старше тридцати пяти лет — они вполне могли носить оружие, раз у них хватало здоровья целыми ночами просиживать за чашей вина. В среде солдат-ветеранов, уволенных в запас, также был проведен набор — нечего было таким умелым воинам бездельничать в трудное для государства время. И еще по настоянию Ливии был организован отлов тех юношей, отпрысков более или менее обеспеченных семейств, которым разными путями (чаще всего — подкупом чиновников) удалось отвертеться от армейской службы. Уж кто-кто, а Ливия точно знала, в какой семье есть уклоняющийся от призыва сын и где его следует искать. Наконец, по настойчивому требованию Ливии, несколько отцов из всаднического и даже сенаторского сословий, особенно сильно сопротивлявшихся тому, чтобы их чадо отправилось сражаться за Священную империю, было публично казнено путем избиения розгами и последующего лишения головы, а тела этих преступников были крючьями стащены по лестнице Гемоний в Тибр.
Жестокость всех этих мер в короткий срок восстановила порядок в городе и успокоила Августа. Он лично возглавил комиссию по набору рекрутов, на свои средства снарядил и вооружил легион и, видимо, так воодушевился этим, что собрался во главе нового войска идти к Рейну. И действительно, выступил в поход, если и не для того, чтобы продемонстрировать свое былое воинское искусство, то хотя бы с целью вдохновить солдат и офицеров: если уж император, несмотря на преклонный возраст, рвется в бой, то им и подавно следует не щадить жизней. Впрочем, Август дошел только до предгорий Альп и там оставил войско, передав командование Тиберию.
