жолнеров. Их даже не выпустили, их просто выгнали. Лишние едоки стали обузой. Выходцев из крепости оказалось человек семьдесят. Их нужно было допросить, узнать через них положение в крепости у тех же гусар, гайдуков. И на дьяка и трёх подьячих, которые корпели над бумагами, обрушился вал допросных дел. От выходцев узнали, что полковник Сщутцкий, начальник гарнизона крепости, стал выдавать гайдукам и немцам по одному злотому на месяц, чтобы спасти их от голода. Но этого было слишком мало. Люди стали пухнуть от голода. А тут ещё многие из них, гайдуков и немцев, оказались ранены на вылазке под Печерский острожёк. И наёмники возмутились.
– Грозились оставить службу! Уйти из крепости! За что, мол, нам помирать тут с голоду! Вон сколько раненых!.. Не хотим сидеть в осаде! Вон Струсь на Москве всё рыцарство погубил таким же делом в Кремле!..
– Договорились сидеть до вторника на Светлой неделе, – закончил рассказ один из выходцев.
Князь Дмитрий мысленно прикинул: до этого срока оставалось всего каких-то двадцать три дня. И в эти дни непременно кто-нибудь из-за рубежа, тот же Ходкевич или Лисовский, постарается прорваться в крепость с продовольствием для гарнизона. Поэтому нужно срочно предпринять ответные меры, чтобы помешать им.
Эта новость была очень важной. И о ней, с допросными речами, тут же снарядили гонца в Москву.
– Даже у шляхты, из лучших людей, всякого запасу по невелику, – рассказывал один из пахоликов, с огромными от недоедания глазищами. – А многие из шляхты кормятся тем, у которых лошадей побили на вылазках… У гайдуков же и немцев запасу вообще нет никакого! И слышал я, что три недели тому назад сбежало из крепости сто пятьдесят гайдуков! Они промеж острожков ваших прошли! Не отловили, а? – спросил он с интересом, прищурившись, глянул на Царевского.
– Нет, не отловили, – пробурчал дьяк, раздражённый оттого, что такая масса гайдуков проскочила незамеченной мимо дозоров.
Князь Дмитрий, слушавший этот допрос, засмеялся над дьяком.
В этот момент в избу вошёл Троекуров. На его лице, опалённом в походе тёмно-коричневым весенним загаром, сверкнула белозубая улыбка, когда он увидел их, Черкасского и Царевского.
– Здорово, мужики! – громко поздоровался он.
Черкасский, изнывавший от томительного и скучного дела с допросами, обрадовался его появлению, поднялся навстречу ему. Пожав ему руку, он потрепал его по плечу.
– Ну, ты и цыган! Настоящий цыган!.. Давай пошли отсюда!
Они пришли к нему, в воеводскую избу, уселись за стол. Пришли ещё полковые головы. К ним присоединился и князь Фёдор Щербатый.
Черкасский, крикнув холопов, велел принести водки и закуски. Все уселись за стол. Выпили по чарке. И здесь, в воеводской, перед всеми собравшимися воеводами и головами, князь Иван доложил то, что он сделал на рубеже.
Черкасский, выслушав его, остался недоволен сделанным.
– Ты что – думаешь остановить Ходкевича теми, кого оставил в острожках? – съязвил он над тем, что рассказал его помощник.
Князь Иван обиделся, покраснел.
А Черкасский стал дальше развивать свои мысли:
– Нужно усилить там гарнизоны! Давай отправляй туда ещё людей!
Троекуров подчинился. Он снарядил на рубеж ещё три станицы казаков, серпуховских татар и ушёл туда сам. С рубежа он прислал Черкасскому двух пленных, захваченных там. Один из них оказался ротмистром, другой же из полка гетмана Ходкевича.
Ротмистру не повезло на приступе к казачьему острожку атамана Еропкина. На приступ они, гайдуки и немцы, пошли ночью. И вот там-то его, ротмистра, повязали казаки в рукопашной схватке. На допросе он рассказал, что они, две сотни гусар, пришли на рубеж и стали лагерем на Горах, не доходя четыре версты до злополучного острожка русских.
– С Лисовским пришли шесть рот: пятьсот человек. Три роты пятигорцев, две роты поляков. Эти служат по-казацки. Пришли ещё пана Захарьяша Заруцкого полка сто пятьдесят человек.
– А русские есть? – спросил его князь Дмитрий.
– Да. Казаков тридцать человек… Пришёл ещё полковник Асала с тремя сотнями казаков. Наливайкова полка двести человек казаков…
Он перечислял ещё долго. Не забыл он и то, что пришли двести человек пехоты гетманской хоругви.
Черкасский спросил его, были ли у них пушки.
– Две или три. Но такими силами острожки не взять! – явно польстил ротмистр ему, чтобы расположить его к себе.
Когда из него выпытали численность всех рот, что приходили под острожки, Царевский велел подьячему Николке подсчитать их.
Николка, подсчитав, прошептал ему и Черкасскому, чтобы не слышал ротмистр: «две тысячи двести сорок человек конницы… Да пеших четыресто десять».
Князь Дмитрий понимающе покивал головой. Сила эта была внушительная. Но острожки с ней взять не удалось. В острожках сидели крепко.
– А кто начальный над всеми? – спросил князь Дмитрий ротмистра.
– Александр Сапега!..
Ротмистр помолчал. Затем он рассказал пикантную историю… Король послал с Сапегой двадцать пять тысяч злотых смоленским сидельцам. Это было жалованье гарнизону. А молодой Сапега проиграл в зернь из тех денег две тысячи злотых. Затем он дал ещё взаймы Лисовскому три тысячи. И теперь в гарнизоне не дополучат тех денег…
В избе все засмеялись. Это обкрадывание своих же процветало в королевском войске.
– А кто поставил молодого Сапегу начальником?
– Ходкевич. Он же дал ему наказ: если тот не возьмёт острожки на рубеже, тогда пусть обходит их и идёт под Смоленск. Там он поможет провести водой из Орши суда с провиантом. Суда же те сопровождают триста гайдуков.
– И много их? Судов-то!
– Семь, с хлебом и иными припасами.
– А где сам Ходкевич?
– Поехал под Лифлянты: хоронить сына. Там погиб… Он у него единственный.
* * *
К концу мая казаки, сидевшие в порубежных острожках, оставленные там Троекуровым, без запасов совсем оголодали. А тут ещё приступы Лисовского и Сапеги. И казаки взбунтовались. Не слушаясь атаманов, они покинули острожки и двинулись к Смоленску. Под их влиянием бросили службу по рубежу и татарские сотни.
Когда об этом донесли Черкасскому, то он поставил заградительные отряды, чтобы отлавливать казаков. Но те, не доходя Смоленска, свернули на дорогу в Калугу.
Так дорога на Смоленск оказалась открыта по рубежу.
От этого известия Черкасского чуть не хватил удар. Он приказал Троекурову срочно отправить туда полк смоленских боярских детей. Командовать над смоленскими служилыми он поставил стольника Михаила Новосильцева.
– А вот тебе и помощник! – сказал он, вызвав к себе вместе с Новосильцевым и Якова Тухачевского. – Он у Пожарского служил в полку! Толковый малый! – покровительственно похлопал он по плечу Тухачевского. – О нём Пожарский хорошо отзывался!..
От Черкасского, из Духова монастыря, Новосильцев и Тухачевский уехали вместе. В тот же день они ушли из-под Смоленска со своими сотнями. По пути на рубеж дозорные донесли им, что полки Александра Сапеги и Лисовского уже заняли
