– Николюшка, голубчик! – обрадовалась Марья.
– Матушка, неужели это ты?
– Я, родной, я…
– Как же ты очутилась здесь?
– Приехала, стосковалась я по тебе, сынок, крепко стосковалась… – Марья кинулась обнимать своего сына.
Старый князь молча смотрел на эту сцену.
– И вы, князь, вы тоже приехали?
– Да, Николай, я приехал, чтобы освободить тебя.
– Спасибо, ваше сиятельство!
– Ты знаешь, Николай, кто я тебе? – тихо спросил у Цыганова князь.
– Знаю, ваше сиятельство, – так же тихо ответил молодой человек.
– Зови меня отцом.
– Как! Мне звать вас отцом? – обрадовался Николай.
– Ты мой сын.
– Господи, Господи! У меня есть отец, мать! О, я так счастлив! – Молодой человек плакал слезами радости; он обнимал и князя и свою мать.
Князь Владимир Иванович сам был тронут, он не сопротивлялся ласкам сына и сам крепко его обнимал.
Князю не составило больших трудов освободить из заключения сына. Губернатор, по его просьбе, остановил следствие и отдал приказ выпустить из гауптвахты Николая Цыганова, а Петруху и Кузьму как соучастников преступления этапным порядком отправить на поселение.
Мы уже знаем, что Пётр Петрович, по просьбе приятеля, тоже отправился в Кострому; он хотел увидать Николая, но его почему-то не допустили к заключённому. В Костроме Зарницкий встретился с князем Владимиром Ивановичем, и вот в квартире полковника, которую он нанял на несколько дней, собрались сам князь, полковник, Цыганов и его мать для семейного совета. На этом совете положили, что Николай с матерью будет жить в Москве, в купленном на княжеские деньги доме; князь обещал положить на имя Николая в опекунском совете порядочную сумму денег для обеспечения как молодого человека, так и его матери; при этом Марья и её сын должны держать в строгом секрете, что он побочный сын князя Владимира Ивановича Гарина, и не предъявлять никаких прав.
Князь обещал не забывать ни Марью, ни её сына и при удобном случае их навещать в Москве; но ни Цыганов, ни его мать не должны ходить в княжеский дом, чтобы не было пересудов.
– Я не отказываюсь – ты мой сын, и говорю это при постороннем человеке, – сказал князь, показывая на Петра Петровича, – но ты, Николай, не должен этого разглашать.
– Зачем? Я и так безмерно счастлив. Вы называете меня сыном, – с чувством проговорил Цыганов, целуя у князя руку.
– Да, да, ты мой сын.
– Господи, какая неожиданная радость. Какая радость, теперь для меня настанет новая жизнь… Князь, ваше сиятельство, вы подарили меня таким счастием…
– Зачем, Николай, называешь меня князем, зови отцом.
– Вы дозволяете?
– О, понятно.
– Батюшка милый, дорогой батюшка…
Полковник Зарницкий был тронут до слёз, будучи свидетелем этой трогательной сцены.
В тот же день Цыганов с матерью радушно простились с князем и с Зарницким и поехали по дороге к мельнице Федота, а старый князь, в сопровождении Петра Петровича, направился в свою усадьбу Каменки.
Недружелюбно встретил старик мельник Николая и его мать.
– Что надо? Зачем приехал? – сурово спросил он у молодого человека.
– Мириться с тобою, дед, приехал.
– Плохой у нас будет мир.
– Что так! Плохой мир, а всё лучше доброй ссоры. Где дочь-то, что её не видно? – спросил Цыганов у мельника.
– А тебе зачем?
– Если спрашиваю, стало быть, надо!
– В лесу… Чай, скоро придёт.
– Подождём…
Старик Федот пристально посматривал на Марью; он не узнал её и, обращаясь к Николаю, спросил:
– А это кто с тобою?
– Мать.
– Как мать… Разве отыскалась твоя мать?
– Отыскалась, дед, отыскалась.
– Чудо… Право, чудо! – удивлялся старик. – А как звать-то тебя? – спросил он у Марьи.
– Марьей, – тихо ответила та; ненавистен был ей этот старик. Вспомнила она давно прошедшее, вспомнила про свои свидания с князем на мельнице. Николай рассказал матери про свою любовную связь с дочерью мельника, не умолчал и о положении бедной девушки.
– Нехорошо, сынок, нехорошо… обидел девицу, прикрой грех венцом, – с лёгким упрёком говорила Марья; она настояла, чтобы сын женился на Глаше; Николай Цыганов, уступая желанию матери, согласился. И с этой целью приехал он на мельницу.
– Марьей тебя звать, Марьей…
Старик мельник хотел что-то припомнить, лицо Марьи было ему знакомо. Он часто видал эту женщину, но где и когда – не вспомнит.
– Что, дед, или я знакома тебе?
– Видал я тебя… видал… Давно это было, давно, не припомню.
– А я, дед, в первый раз тебя вижу.
Марья не хотела говорить старику, кто она; согласно воле князя она и её сын должны были это скрывать.
«Не признал, и хорошо; меньше, разговору, меньше пересудов», – думала она.
Вошла Глаша; её удивлению и радости не было конца; молодая девушка никак не думала встретить у себя Николая, которого она ещё любила, хотя и хотела побороть свою любовь к нему.
– Николай… ты ли?
– Здравствуй, Глаша!
– Постой, постой, прежде скажи, зачем пожаловал? – сухо спросила красавица, отстраняя молодого человека, который хотел её обнять.
– За тобой, Глаша, приехал.
– За мною… Что-то чудно! Зачем тебе я?
– Жениться на тебе хочу…
– Вот как… Не поздно ли, парень, хватился. Было время, сама я за тобою гонялась, а теперь ты мне не надобен.
– Что ты, Глаша!
– Надругался над моею любовью, насмеялся. Верно, лучше не нашёл… так я пригодилась! Ошибся, парень! Ты лучше ступай, покажись князю. Князь наш давно тебя разыскивает, – со злобою в голосе говорила молодая девушка. – Хорош ты стал: на честных девушек в лесу, как разбойник, нападаешь!
– Подожди, Глаша, упрекать меня, а ты скажи – хочешь быть моей женой?..
– Былое, красавица, что вспоминать, а ты вот сынку-то ответ дай, – проговорила дотоле молчавшая Марья.
– Как! Разве Николай твой сын? – удивилась Глаша.
– Сын, красавица, а ты дочкою моею будешь.
– Как же это? Ведь его маленьким подкинули к княжеским воротам?
– Об этом, Глаша, узнаешь потом. Говори, я жду; молви: люб ли тебе я.
– Любила тебя я, Николай, пуще жизни любила.
– А теперь? – спросил у неё Николай.
– Теперь разлюбила я.
– Неправда, и по глазам вижу, что любишь! Ведь так, узнал я?
– Узнал… – тихо ответила красавица.
– Стало быть, согласна быть моею женою?
– А как же князь? Ведь он на тебя озлоблен.
– С князем я давно примирился. Теперь он на меня не сердится.
– Так ли, парень? – усомнился старик Федот.
– Что же? Или божиться заставишь? Поди сам спроси князя.
– И то, пойду.
– А теперь нас благослови.
– До тех пор не благословлю, пока мне князь разрешения не даст на это, – проговорил упрямый старик. Федот не замедлил побывать в княжеской усадьбе и вернулся оттуда с весёлым лицом.
Князь Владимир Иванович не препятствовал жениться своему побочному сыну на дочери мельника, даже был рад этому: князь знал Глашу как умную, рассудительную девушку и хорошую хозяйку; Владимир Иванович не сказал, разумеется, старику Федоту, что Николай ему сын, а только обещал быть и жениху, и невесте посажёным отцом.
Теперь мельник с радостию благословил свою дочь и Николая.
Свадьбу решили сыграть осенью. Так и сам князь советовал; к тому времени мельник с дочерью должны были приехать в Москву.
Князь Сергей, проводив сестру до Москвы, поторопился вернуться в Каменки – его с нетерпением ждал Пётр Петрович.
– Ну, брат, заждался я тебя, – такими словами встретил полковник своего товарища.
– Что, соскучился?
– Без тебя – скучища страшная – собрался было ехать домой, да князь Владимир Иванович не отпустил.
– Ну, скажи, Пётр Петрович; видел ты Николая или нет? – спросил Сергей у Зарницкого.
– Как же, видел. Всё, брат, хорошо устроилось.
Пётр Петрович рассказал молодому князю о том, как его отец сам ездил в Кострому и хлопотал об освобождении Николая; не умолчал и о том, как мать Цыганова приходила в усадьбу и просила старого князя о своём сыне.
– Отец ещё не знает, что Николай его сын?
– Как не знает, знает. Всё знает. Марья ему сказала.
– Ну, что же отец? – меняясь в лице, спросил у приятеля князь Сергей.
– Да ничего особенного. Поволновался старик первое время, разнежился, плакал… Ну, а далее отлично устроил Николая и его мать, вполне их обеспечил.
– Молодец отец, честно поступил!
– Ну, а ты что думаешь делать? – спросил у молодого князя Пётр Петрович. – Не думаешь жениться?
– На ком? Что ты!
– А на губернаторской дочке.
– Не говори глупостей, Пётр Петрович.
– Какие глупости, любезный друг, барышня по тебе с ума сходит! Разве ты не замечаешь?
– Нет, не замечаю.
– Напрасно. Ирина Дмитриевна прекрасная девица, благовоспитанная, собой красавица.
– Да ты, Пётр Петрович, не записался ли в сваты? – с улыбкой проговорил Гарин.
