Такие вот мысли бродили в голове подполковника Шумилина, словно разрозненное стадо овец. Постепенно они стали выстраиваться в некую последовательность, и уже помимо воли подполковник стал бессознательно приобретать посылы к действию. Так всегда бывает при крайнем перенапряжении, когда разум, кажется, отказывается понимать и осмысливать происходящее и человек почти полностью парализован и деморализован. Природа мудро сотворила свой венец, заложив в нем неподдающийся разуму механизм спасения, когда человек, сам того не осознавая, совершает невероятные, иногда героические поступки, помогая и себе, и другим.
Вот и сейчас подполковником Шумилиным руководил не осмысленный разум, а его второе «Я», которое пыталось разрешить ситуацию.
Через десять-пятнадцать минут Тит Валентинович вышел из камеры. Лицо его было бледным и непроницаемым. Увидев остолбеневшего начальника колонии, он подошёл к нему.
— Вскрытие прошу не делать, незачем. Тело заберем завтра к обеду, подготовьте необходимые документы.
И вышел не попрощавшись.
Вот так и закончилась история жизни Эдика, студента-зека.
Савва Николаевич прошёл к себе в кабинет и набрал номер деканата факультета, где уже учился его внук. Трубку взяла секретарь:
— Слушаю вас.
— Профессор Мартынов из N-ска, здравствуйте.
— Добрый день.
— Геннадий Григорьевич на месте?
— Да, но у него сейчас совещание.
— Понятно. Я вас попрошу соединить нас, как только он освободится.
— Да-да, конечно, Савва Николаевич. Я обязательно доложу о вашем звонке шефу.
— Спасибо.
Савва Николаевич, в свою очередь, предупредил своего секретаря: как только будет звонок из Питера, соединять его немедленно. Сев на диван, Савва Николаевич задумался, глядя в зимний сад за окном. Вот и снова зима! Какая же по счёту в его жизни? Кажется, шестьдесят четвёртая. Как незаметно пролетели годы! Господи, кажется, ещё вчера он за руку с матерью шёл по полустанку. Мать молодая, красивая, в шёлковом цветастом платье и он, маленький, пухленький, белобрысый, в коротких летних штанишках на лямочках. Он ещё всего боится. Например, соседского петуха, важно вышагивавшего по двору в ярко-красной раскраске. Особенно Савва боялся его острого клюва. Раза два петух бежал за маленьким мальчиком, стараясь клюнуть его, но мать всегда успевала вовремя.
«Мама, мама…» Слёзы навернулись на глаза Саввы Николаевича. Теперь о ней напоминает лишь памятник на сельском кладбище, который Савва Николаевич установил несколько лет назад. Он долго искал то, что нужно, подбирал портрет для него. Остановился Савва Николаевич на фотографии молодой, веселой и жизнерадостной мамы в день её свадьбы. Теперь, бывая в Троицу на могилах своих близких, Савва Николаевич с удовольствием смотрел на лик матери и видел её такой, какой она запомнилась ему с детства.
Грустные мысли прервал звонок. В дверь кабинета постучалась секретарь:
— Санкт-Петербург, Савва Николаевич. Геннадий Григорьевич хочет с вами переговорить.
Савва Николаевич взял трубку телефона.
— Здравствуй, Геннадий Григорьевич.
— Привет, Савва Николаевич.
— Ну, как ты там? Всё воюешь со своими студентами? Сессия на носу. У тебя, видимо, сейчас большие заморочки?
— Держу пари, что и ты звонишь по этому же поводу.
— Угадал. Как там мой внук? Шансы выхода на сессию есть или нужна помощь?
— Если честно, лентяй твой внук, хотя и способный парень. В этом плане он чем-то похож на тебя. Пропусков очень много. Вызываю, спрашиваю: «Почему?» «Проспал», — отвечает. А от общежития до института, как с печи упасть, пятнадцать минут пешком.
— Да, Геннадий, это не то что мы после ночной смены на «Скорой» в девять ноль-ноль на занятиях сидели как штыки, да ещё на двадцать восьмом трамвае, «дрыне», как ты его называл, нужно было доехать.
Геннадий Григорьевич рассмеялся:
— Неужели помнишь, Савва?
— А ты думал!
— В общем, так. Никакой помощи ему не нужно, выберется сам. Ну, я, конечно, прослежу, если что, поправлю кого надо. Да не волнуйся, Савва, нормальный у тебя внук. Деда любит, я бы даже сказал обожает. Чуть что: «А вот мой дедушка…»
— Спасибо на добром слове, Геннадий Григорьевич…
— Да ладно тебе официальностей! Давай, приезжай как-нибудь, сходим вместе в нашу общагу, посидим где-нибудь. Ностальгия вещь серьёзная.
— Ты прав, Геннадий, подъеду. Вот как только твои архаровцы сдадут сессию, я и буду у тебя. Договорились?
— Идёт.
— Ну, тогда пока.
— Пока, Савва. Обнимаю.
— Я тоже.
После разговора с деканом Савва Николаевич набрал номер мобильного телефона внука. После короткой паузы он услышал звонкий голос:
— Привет, деда!
— Привет, Денис. Ты можешь говорить?
— Да, я сейчас на перерыве.
— Ну, как дела? Что у тебя со сдачей зачётов? Сессия ведь через неделю.
— Да так, вроде бы ничего. Есть проблемы, конечно, но решаемые…
— Я разговаривал с твоим деканом, Геннадием Григорьевичем. Он говорит, что ты наделал много пропусков. Их нужно отрабатывать. Сходи к нему, возьми направления и дуй на отработку!
— Ага, деда! Сейчас! Да я к нему добровольно ни ногой. Это он с тобой такой добрый. А меня так отругал! Не-е-е, я к нему не пойду. Как-нибудь сам всё решу. Ты бы, деда, лучше денег подкинул. Родители не дают, а у меня сейчас кризис… Сам понимаешь: не подмажешь — не поедешь…
— Денис! Хватит говорить глупости! В наше время за такие разговоры могли привлечь.
— Дед, ты что! С тех пор почти полвека прошло! Это же уйма какая времени. Всё переменилось.
— И то верно, — согласился Савва Николаевич.
— Деда, ты пошли деньги электронным переводом на мой адрес в общаге, они сегодня же и придут. А то простой перевод почтовый два-три дня идет. А мне срочно нужно.
— Ладно, ладно, перешлю. Но в последний раз, слышишь, Денис? Последний! — посуровев в голосе, закончил разговор Савва Николаевич.
— Спасибо, деда. Привет бабуле и всем. Родителям только не говори, а то начнут воспитывать.
— Хорошо, учись как следует, и деньги будут целее.
— Постараюсь, деда, учесть.
— До свидания, Денис.
— Пока, деда.
Савва Николаевич долго ходил по кабинету, не понимая, как так случилось, что теперь за всё нужно платить студентам: за отработку пропущенного занятия, за полученную двойку, за допуск к зачёту и ещё бог знает за что. Что же такое случилось за эти сорок лет после его учёбы? Если раньше в стране всё строилось на взаимопомощи и разуме, то теперь все отношения заполонили денежные знаки — в общем-то пустые бумажки с водяными знаками, вроде туалетной бумаги. На них даже не стало обязательной для советских времен записи: «Обеспечены золотым запасом Госбанка СССР». Теперь это просто бумага — делай, сколько хочешь.
«Да, времена!..» — вздохнул Савва Николаевич. Но делать нечего, нужно помогать внуку. Он вызвал секретаря. Та вошла в кабинет, расторопная, в красивом деловом костюме женщина:
— Слушаю вас.
— Лика, возьми вот пять тысяч рублей и отошли их по «Вестерн Юнион» внуку. Он сегодня должен получить.
— А не часто ли вы, Савва Николаевич, деньги шлёте Дениске? Деньги ещё никого не сделали счастливым, по себе знаю.
И хотя Савва Николаевич понимал, что Лика абсолютно права, ответил:
— Ладно, ладно, не воспитывай. Делай, что говорю.
— Как скажете. Через полчаса деньги будут отправлены на его адрес. Можно идти?
— Иди, иди. И не забудь созвониться с ним и сказать, что деньги ушли.
— Могли бы об этом и не напоминать, — обиделась Лика.
— Да это я так, на всякий случай. Вдруг забудешь?
— Это когда же такое было, Савва Николаевич?
Лика обиженно надула хорошенькие губки.
— Ладно, не обижайся. Иди. Погоди… У меня что сегодня по расписанию?
— Через пятнадцать минут лекция, в два часа — Учёный совет, в четыре вы собирались на конференцию в онкоцентр. Да, вам звонили из Москвы, выясняли ваши паспортные данные для приглашения на международный симпозиум в Италии. Приглашение лежит у вас на столе. Вроде бы всё.
— Хорошо, — закивал головой Савва Николаевич, провожая Лику до дверей.
* * *
Дениска, переговорив с дедом, остался доволен собой. Всё складывается неплохо! «Дед сейчас пришлёт денег, заплачу за репетиторство по латыни! Наглая всё же наша Нинель Сарухановна, по двести рублей за занятие требует. Я был на пяти, значит, штука. Потом биохимия. Там завал! Без двух штук не обойтись. Ну и так, по мелочам: пара прогулов по химии четыреста рэ, два по анатомии. А там не берёт денег, зануда. Придётся подучить и сдавать самому. Где же ещё задолженности? Физкультура — справка есть, но этот козёл Михаль говорит, что таких справок он может хоть каждый день по десятку сам выписывать. Надо давать. Михаль меньше полтыщи не возьмет. А ещё долг по физике. Но там вроде бы всё получается само собой. Последняя контрольная у меня на „пять“: препод сказал, что зачтёт двойки без отработки. Подведём итог. Три девятьсот, если не ошибаюсь. Для ровного счета — четыре штуки. Ну, если деда пять пришлёт, то жить можно. Если нет, не знаю, что и делать. Идти на поклон к этому дедову другу детства, Григорьевичу, декану? Да ни за что! Он все мозги промоет, а пользы никакой. Нет, без денег мне никак. Не понимаю, как дед тогда учился? На одну стипендию жил! Феноменально! А зайду-ка я сейчас к Пороховиковой Вере Игнатьевне. Она тётка хорошая и деда тоже знает. Всё же она повыше, чем наш Геннадий Григорьевич будет — заместитель ректора по воспитательной работе. Может, чем поможет?»
