Из-за густого тумана различить их было трудно, но отчётливо слышались крики, беспорядочно летели стрелы.
Когда развиднелось, стали различимы летучие тени на косматых лошадках.
– Голь перекатная полёвская! – воскликнул Даниил Волынский. – Ни доспехов, ни оружья доброго – луки да сабельки. Опять же, воины никудышные, стрелы губят напрасно, не долетают же. Глядишь на них, даже жалко становится, наши смерды и то получше одеты.
– Сейчас проверим, какие они в бою, – радостно оскалился Мстислав Удатный, тоже не увидя достойного противника. – Сейчас мы всё увидим, сыне, проверим крепость их голов нашими мечами.
И велел дружине переходить на противоположную сторону.
Ганибек, увидев, что урусуты стали переправляться, чуть не подскочил в седле от радости.
«Получилось! Предвидение непобедимого, как всегда, велико и сулит громкую славу монгольскому оружию… Никто не ожидал, что урусуты окажутся такими глупцами».
Тысячник подозвал сотника и отдал приказ.
Монголы вначале стояли у берега беспорядочной гурьбой, беспечно меж собой переговариваясь, потом, по мере того как урусутские десятки выходили из воды, неспешно разворачивали коней и ленивым намётом уходили в степь.
Для заманивания противника была выделена отдельная тысяча, в которую вошли монголы, курды, туркмены, кипчаки, каждый из них – охотник-следопыт.
По приказу Субедея её возглавил Ганибек, опытный воин и мерген, способный выманить из норы любого зверя и уйти от него, заплетая следы, если охота выйдет неудачной.
И поначалу всё шло, как предполагал полководец.
Но – это был не день Ганибека.
Воины отступали слишком медленно, не слишком умело притворялись трусами, потому что не привыкли к такой роли, а урусуты и кипчаки оказались быстрее, чем предполагалось.
Заслоны, оставленные тысячником, перебили мгновенно, а его самого с полусотней обложили со всех сторон на кургане.
Ганибек был тяжело ранен и едва держался в седле. Его не заботила боль, лишь терзало сознание того, что он не смог до конца выполнить приказ непобедимого. «Так бесславно и бесполезно заканчивается жизнь монгольского воина».
Он попытался поднять свой меч, чтобы опустить на голову врага, но сразу две тяжёлые кипчакские стрелы вонзились в грудь, пробив крепкий китайский панцирь. Двойной удар был такой силы, что вышиб Ганибека из седла.
– Это тысячник! – завопили половцы, тыкая копьями и мечами в плечо упавшего, на котором был знак тысячника. – Это Ганибек-мучитель!
И беспорядочно стали пинать лежащего, сорвали с него шлем и пояс, чуть не оторвали правую руку, пытаясь вырвать из неё меч.
Князь галицкий был доволен первой, как ему показалось, серьёзной стычкой, потому широко улыбался, приближаясь к возбуждённым половцам.
– Чего собрались? Кто это там? Остановитесь немедля!
Бить прекратили, стали просто орать, размахивая руками.
Ганибек сделал попытку приподняться на локтях.
– Тысячник ещё жив, – заметил воевода Ярун.
– Тогда его надо с собой забрать, пусть скажет, сколько их и чего удумали.
– Разумно, батюшка, – обрадовался Даниил Романович.
– Великий князь, – просяще прошипел Бастый, – половцы просят отдать им тысячника. Это Ганибек. Его тысяча первой стала громить наши улусы, а он был особенно свиреп. Горят сердца половецкие! Мести хотим!
– А опосля отмстить никак нельзя?
– Отдай – и мы за тобой в огонь и воду!
– Батюшка, не отдавай! – запротестовал Даниил. – Это супротив чести ратной!
Мстислав Удатный вопросительно посмотрел на Яруна, тот лишь развёл руками.
– Ладно, берите, уж коли сердца ваши горят…
Ганибек всё чувствовал и понимал, ему больше не суждено подняться во весь рост и ещё хоть раз помериться ловкостью и мощью с трусливым врагом, не оставалось сил даже для того, чтобы плюнуть кровью ему в лицо.
Бывалый воин, много раз рубленный-перерубленный в кровавых сечах во славу своего повелителя, много раз сшиваемый шаманами, он знал, что такое воинская честь, он чтил достойного противника, но здесь его не оказалось.
Ганибек молился справедливому Тэнгри, когда галдящие, скалившиеся от радости кипчаки привязывали его онемевшие руки и ноги к лошадям…
Он навсегда остался верным нукером Чингиз-хана.
На правый берег Мстислав Удатный возвращался победителем.
Родовитые князья, боевые воеводы и простые ратники чествовали его одинаково восторженно. И тут же решили переправляться.
Всеми овладел охотничий азарт: хотелось быстрее догнать врага, побить врага, забрать его имущество, оружие, воинскую справу и коней.
Никакого плана боевых действий не обговаривали, прозвучала всеобщая команда: «Вперёд! Детушки, враг боязлив и увёртлив чрезмерно!»
– Самое сложное, что сотворить надлежит, – радостно сообщал князь Мстислав Мстиславич своим удельникам, – это обложить монголов где-то в одном месте, не дать им раствориться в степи…
Обозники и слуги налаживали переправу из лодий; им понадобилось пару дней, чтобы княжеские шатры, столы, посуда и прочая рухлядь оказались на противоположном берегу.
Конные дружины переплывали стремительно и сразу устремлялись на поиски недруга.
Небольшие, легковооружённые отряды Джебе отступали всё глубже, порой оставляя кипчакские кибитки, набитые всякой рухлядью, порой – пленённых кипчаков, вместе со стадами скота.
Союзники пировали, объедались мясом, пели песни, всё более теряя желание сражаться, даром растрачивая боевой азарт.
Тактика Субедея состояла в том, чтобы растянуть силы противника, подставляя под фланговые удары отряды, которые хорошо притворялись, хорошо уворачивались, демонстрируя активное, но очень неумелое сопротивление.
Передовая часть войск урусутов – галичане с волынцами при поддержке кипчаков – рыскала в степи, черниговцы и кияне двигались в отдалении, союзников мало чем напоминая.
Субедей решил: когда расстояние между полками урусутов станет критическим, тогда и наступит время для нанесения решающего удара.
Погоня за призрачным врагом продолжалась уже несколько дней и особенно радовала половцев: такие скачки быстро освобождали огромные куски степного пространства от монголов.
Галичане и волынцы лихостью своей старались быть похожими на Мстислава Мстиславича, первыми хлебнули монгольской крови и теперь твердили, что те – никудышные ратники и ещё более никудышные стрелки.
Воеводы выгонцев Юрий Домамерич и Держикрай Володиславович тщетно пытались предостерегать от поспешных суждений, чувствуя всю неправдоподобность лёгких побед в лёгких стычках с противником, в считаные дни расправившимся с вековым врагом русичей – коварным и хитрым…
Пытались даже говорить об этом с князем Удатным. Но тот будто вырос на целую голову.
– Я угров бил, ляхов бил, – утверждал гордо, – суздальцев тоже колотил нещадно. Ранее летописцы говорили обо мне как о «чудском лихе», теперь летописцы скажут, мол, ещё и монгольское лихо…
Юрий Домамерич и Держикрай Володиславович промеж себя решили, что своих людей станут крепко беречь и не покладут их головы за «лёгкую», а стало быть, пустую славу князя галицкого.
Шедшие следом смоляне и черниговцы всё время были навеселе: монголы бегут, опасности никакой, беречься не надо. Ратники поснимали кольчуги и шеломы.
Даже Владимир Рюрикович уже не сомневался
