Первое время берберы настороженно относились к монахам, избравшим для обитания пещеры, в которые лишь изредка забредали вездесущие обезьяны да охотившиеся на них хищники. Новые жители не делали обитателям гор ничего плохого, а наоборот, старались во всем быть им полезными. Они помогали берберам устраивать террасы и таскали на них ил из ближайшей горной реки, сооружали бассейны для хранения запасов воды, которая использовалась для полива в засушливое время года. Заниматься земледелием в горах было необычайно сложно, это дело требовало гигантских усилий, и все же товарищи Виктора были рады, что не ушли в пустыню, как первоначально хотели, а избрали горы. Так, помогая берберам, обмениваясь с ними знаниями, монахи учились выживать в горах. Временами отшельникам было даже неудобно перед Господом и людьми; они ушли из мирской жизни… и оказались среди невиданных красот высокогорных лугов, покрытых цветами, подле величественных лесов из атласского кедра и пробкового дуба.
Семь лет монахи обитали в горах, никем не тревожимые и в дружбе с окружающими берберами. Когда они уже позабыли о мире за пределами Атласа, к ним неожиданно пожаловала гостья — весьма известная во всех частях света.
Незнакомый мужчина вошел в пещеру, ставшую для отшельников монастырем, и неуверенно произнес:
— Моя госпожа хотела бы встретиться с отцом Виктором.
Епископ не интересовался, кем являлась женщина, отправившая слугу туда, куда ей путь был закрыт, Виктор не задавал множества вопросов, которые вырвались бы из уст любого другого человека, а только спросил:
— Где она?
— Дожидается у входа.
Виктор сразу же узнал женщину, хотя не видел ее много лет:
— Рассказывай, Евдокия, что привело тебя в обитель и чем могу я помочь.
Невестка короля вандалов (это была именно она) встала на колени и, опустивши голову, устало произнесла:
— Спасения и покоя желаю я найти.
— Разве жизни родственницы Гейзериха, жене его наследника может что-то угрожать?
— Не жизни, но гораздо хуже — душе моей, — призналась Евдокия. — Гунерих и ранее с презрением относился к христианам, которые признавали своим духовным отцом Великого понтифика Льва. А затем и вовсе решил истребить их в королевстве вандалов. Да разве ты не от несправедливостей моего мужа и моего тестя укрылся в горах и здесь служишь Господу?!
— Все так, Евдокия, — признался епископ. — Мне стало больно видеть, как несчастные люди подвергались гонениям, а я ничем не мог им помочь.
— Теперь мой муж потребовал, чтобы я перешла в арианскую веру. Я была покорна Гунериху долгие годы — с того мгновения, как моя нога ступила на африканскую землю, но последнего требования исполнить не смогла. Я стала испытывать отвращение к мужу и не могла далее оставаться с ним не только в одной постели, но и под одной крышей. Сейчас вандалы ведут тяжелую войну с восточными римлянами; все — Гейзерих и Гунерих, а вместе с ними вся стража — оставили карфагенский дворец и ускакали к войскам. Мне удалось незаметно покинуть Карфаген с преданным слугой и добраться до твоей обители.
— Что думаешь делать дальше, сестра во Христе?
— Я хочу, как ты, основать в горах женский монастырь. Надеюсь получить у тебя благословения и буду рада, если укажешь подходящее место для будущей обители.
— Тяжелый крест ты избрала для себя, Евдокия.
— Корона вандальской принцессы оказалась тяжелее креста. Меня не страшат трудности на избранном пути. Более всего печалит то, что в Карфагене остался мой любимый сын — Хильдерих, и я его никогда не увижу. Я хотела взять Хильдериха с собой, — призналась Евдокия, — но Гунерих устремился бы на поиски наследника со своим войском, и не было бы пощады всем оказавшимся на пути его ярости.
— Думаю, сестра, Гунерих не позволит тебе просто так исчезнуть и будет искать несмотря на то, что наследник остался в Карфагене, — после некоторых размышлений произнес Виктор. — Сама посуди: не каждый муж сможет спокойно перенести бегство супруги, а Гунерих посчитает это позором, который надлежит смывать только кровью. Слишком хорошо я знаю твоего мужа.
— Ты прав, Виктор, если мне удалось найти твою обитель, то не составит труда и Гунериху отыскать ее по моим следам, — согласилась та, что не пожелала оставаться королевой могущественнейшего государства. — Более всего я не желаю своим присутствием доставить неприятности здешним жителям и всем, кто пожелал укрыться в горах от гнева вандалов.
— Ты можешь оставаться у нас сколько угодно. — Виктор поспешил исправить свою оплошность. Ведь он подтолкнул Евдокию отказаться от прежнего замысла и, как ему казалось, нарушил закон гостеприимства. Хотя он заботился только о безопасности необычной гостьи.
— Завтра я продолжу путь. — Женщина не изменила решения, только что ею принятого.
— Я могу узнать, куда ты намерена направиться?
— Надеюсь, Господь укажет мне путь.
Виктор понял, что Евдокия не имеет даже представления, в какую сторону ей идти, и предложил:
— Завтра два монаха из нашей обители отправляются в паломничество к святым местам. Ты можешь к ним присоединиться, если пожелаешь посетить Иерусалим. Путь неблизкий, но в этом городе ты стала бы не досягаемой для вандалов.
— Я уйду с ними, если эти добрые люди согласятся меня взять с собой! — Евдокия с радостью приняла предложение Виктора. — Я должна добраться до земли, по которой ходил Иисус, должна увидеть места, где Он проповедовал, где пролилась Его кровь. В Иерусалиме погребена моя бабушка — августа Евдокия. Так что там я не буду одинока.
Путь оказался долгим и необыкновенно трудным. Два монаха, женщина и ее слуга шли через безжизненные области, обходя города, земледельческие поселения и даже минуя хижины пастухов. Все это делалось из опасений попасться на глаза вандалам, которые прекрасно были знакомы с обликом жены Гунериха.
Вместе с мужчинами терпеливо сносила все лишения Евдокия; ни единого стона не вырвалось из ее груди, ни единой жалобы не произнесли ее уста. Она понимала, что именно из-за нее спутники вынуждены усложнять путь и прятаться от человеческих глаз.
Евдокия добралась до Иерусалима, "где, — как сообщает летописец, — поклонившись святым местам и облобызавши гроб своей бабушки, прожила несколько дней в святом граде и скончалась в мире, завещав имущество свое церкви Святого Воскресения…". Она была похоронена рядом с супругой императора Востока Феодосия П, которая носила одинаковое с ней имя. Так на иерусалимской земле встретились внучка и бабушка, чтобы остаться здесь навсегда.
Эпилог
Эти кочевники, словно ураган, пронеслись по всему известному миру, неся смерть и разрушение от Китая до Пиренеев. В Европе они заставили сняться с насиженных мест множество народов и спасаться бегством; в поисках новой среды обитания эти народы сталкивались друг с другом, кровь и смерть царили повсюду. Страшные события, которые многие их участники и современники считали концом света, получили позже название ВЕЛИКОГО ПЕРЕСЕЛЕНИЯ НАРОДОВ.
Казалось, ничто не сможет остановить гуннов, но однажды на их пути встало не войско, но человек, который никогда не решал проблем привычным для тех времен способом — с помощью оружия. И чудо случилось — Рим был спасен, гуннское войско повернуло назад, даже не попытавшись приблизиться к богатейшему городу мира. В книге мы изложили свою версию тех событий, но только Господь знает правду.
После смерти Аттилы гунны внезапно исчезли с просторов вселенной, растворились, словно снежные сугробы под лучами весеннего солнца. Народ, своим вторжением изменивший Европу до неузнаваемости, сокрушивший до основания прежнюю политическую карту континента, в новой Европе не нашел для себя места. Вся история гуннов на просторах Европы подобна падению звезды в ночном небе, которая лишь на миг затмевает собой все небесные просторы. От многочисленного воинственного народа не осталось ничего: ни городов, ни произведений искусства и письменных памятников, написанных гуннской рукой, ни даже самих могил. Нет ни одного камня, испещренного письменами над прахом гунна, никто не насыпал над ним кургана, даже если он был знатным и храбрым воинам. Гунны скитались по миру либо проносились по нему ураганом, оставляя за собой пустыню; они не собирались возвращаться в места, где погребены их предки. Даже если археологи находят гуннское захоронение, они сомневаются: не германское ли оно или аланское — ведь народ привык пользоваться чужими вещами, они и оказывались рядом с прахом. Клады, которые причисляют к гуннским, состоят из византийских или римских монет. "Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи. Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости. Никто у них не может ответить на вопрос, где он родился: зачат он в одном месте, рожден — вдали оттуда, вырос — еще дальше". — Аммиан Марцеллин описывает нравы народа, потрясшего до основания Европу. Можно кое-где прочесть о великой гуннской империи, но на самом деле у гуннов не было ни империи, ни своей постоянной земли, ни родины. Только немногие рассказы представителей покоренных и ограбленных народов свидетельствуют о том, что Бич Божий существовал.
