помнил. Но перед его мысленным взором проплывала терраса и эстрада в парке. Ощущение, что им больше не встретиться, тоже не забылось.
Долгие годы он не получал от нее никаких вестей. Думал, что она вошла в огромную когорту его убитых знакомых. Но в один прекрасный день, уже после войны, ему пришло письмо. Дора осталась в живых и смогла его отыскать. Рассказала о невероятной череде капризов судьбы, благодаря которым смогла спастись. Ускользнула как от гестапо, так и от НКВД. Оказавшись в лагере на одном из британских островов, смогла уехать в Лондон и жила там до конца войны. После этого порой присылала ему письма, со временем все реже и реже. Работала над увековечением памяти Франца. Встречалась с переводчиками и учеными. А в начале пятидесятых годов написала ему из Тель-Авива, куда власти города пригласили ее в качестве почетной гостьи, попросив прочесть серию публичных лекций. В письме говорилось, что там она повстречала не только Макса Брода, ставшего директором крупного театра, но даже свою подругу Тиле Росслер, вместе с которой когда-то встретилась с Кафкой. Прожив несколько месяцев в Израиле, возвратилась в Лондон, пообещав вернуться туда навсегда, чтобы провести остаток дней в каком-нибудь кибуце в Галилее, как мечтала с Францем в свои двадцать лет. Однако в пятьдесят четыре угасла в Лондоне, так и не воплотив свою мечту в жизнь. Но в своем последнем письме поведала ему, что оставила в кибуце Эйн-Харод принадлежавшую Францу щетку для волос – своего рода талисман. Этот факт и сегодня потрясал его до глубины души. Все эти годы Дора никогда с ней не расставалась.
Может, все эти тысячи пациентов, которых он вылечил от туберкулеза, в конечном счете представляют собой компенсацию за умирающего друга, спасти которого ему так и не удалось? «Убейте меня, иначе вы убийца!» Неужели вся жизнь сводится к длинному, но неизменно слишком короткому маршруту, который мы преодолеваем ради искупления воображаемых грехов?
Иногда у него возникало ощущение, что трагическая судьба трех человек, составлявших ближайшее окружение Франца – его самого, Доры и Оттлы, – принадлежит прошлому, существовавшему единственно в его воображении. Он вообще бывал во всех этих краях, встречался с этими людьми? Коридоры больниц Будапешта, заснеженные горные вершины Матляр, холмы санатория в Кирлинге, улочки Праги, операционные клиники «Шарите», проспекты Берлина, украшенные нацистскими флагами, небоскребы Манхэттена – неужели все это и правда скрашивало его дни? Его жизнь напоминала историю, сфабрикованную от начала и до конца.
Два других лежавших перед ним письма были подписаны Томасом Манном. Он пробежал глазами первое:
Дорогой профессор Мейер!
Доктор Роберт Клопшток – мой друг, которым я очень дорожу. В Германии его знали как одного из самых талантливых и многообещающих врачей. В Берлине он сотрудничал с профессором Зауэрбрухом, затем заведовал одним из отделений городской клиники, специализирующейся на лечении туберкулеза (в Бец-Зоммерфельде).
Мне говорили, что в мире найдется очень немного специалистов, столь компетентных в операциях на легких и лечении туберкулеза с помощью хирургического вмешательства, которые с таким успехом занимались бы научными изысканиями в этой области.
Доктор Клопшток – исключительно образованный и блестящий человек, я уверен, что как профессора медицины его ждет невероятный успех.
Теперь ему надо в самом срочном порядке найти должность преподавателя или ассистента по научной части где-нибудь на медицинском факультете или в университетской клинике.
Так как доктор Клопшток прибыл по туристической визе, ему надо со всей поспешностью приложить максимум усилий для решения иммиграционных вопросов, чтобы сдать экзамен, который позволил бы ему практиковать, ведь условия выдачи вида на жительство вот-вот изменятся.
Дорогой профессор Мейер, я был бы вам чрезвычайно обязан, если бы вы взяли на себя труд задействовать все ваше огромное влияние как в вашем собственном ведомстве, так и среди многочисленных знакомых, и посоветовали мне, перед кем похлопотать за доктора Клопштока с определенной надеждой на успех. При необходимости ко мне в этом демарше готов присоединиться профессор Эйнштейн. Примите мою живейшую благодарность за ваше участие в его судьбе.
Искренне ваш,
доктор Томас Манн
Наконец, Роберт прочел последнее письмо:
С доктором Клопштоком меня познакомил молодой и талантливый немецкий писатель Франц Кафка, для которого он столько сделал в последние годы его жизни, как в профессиональном, так и в чисто человеческом плане.
С момента нашей первой встречи он неизменно внушает мне уважение и восхищение своей честностью, порядочностью и идеализмом, равно как и великолепными профессиональными качествами. Я был бы просто счастлив оказать ему всю необходимую помощь, чтобы он мог продолжить в США дело, которым с такими самоотверженностью и блеском занимался в Европе.
Искренне ваш,
Томас Манн
Роберт положил письма в конверт, сунул его на дно сумки и подошел к окну. По двору клиники с уверенным видом и улыбками на лице бодро шагали трое молодых людей в белых халатах. «У них впереди вся жизнь», – подумал он.
Затем повторил про себя фразу из письма Томаса Манна: «С доктором Клопштоком меня познакомил молодой и талантливый немецкий писатель Франц Кафка, для которого он столько сделал в последние годы его жизни».
Улыбнувшись этой лжи, он сказал себе, что все же внес свою толику, чтобы его спасти.
Вырвать Кафку из страшных лап смерти ему не удалось, да это, пожалуй, изначально было невозможно, однако встреча с ним наверняка помогла спастись ему самому.
Что до всего остального, то он старался изо всех сил.
Перед глазами вновь предстал друг на смертном одре. Когда он вколол ему последнюю ампулу морфина, на его лице обозначилась улыбка, оно приняло почти что ангельский вид. Он подумал, сколь многим был обязан этому человеку и какой судьба предоставила ему шанс, благодаря которому он смог повстречать на своем земном пути такого гиганта мысли, такую глыбу гуманизма. И поблагодарил небеса за эту встречу, наделившую смыслом его земное существование и изменившее ход всей его жизни.
Затем услышал, как миссис Глэдис крикнула ему через дверь, что пора идти в актовый зал, где для него подготовили небольшую церемонию.
И вышел из кабинета, чтобы со всеми попрощаться.
Хочу выразить мою самую искреннюю признательность Жан-Пьеру Лефевру, под руководством которого в книжной серии Pléiade вышло полное собрание сочинений Франца Кафки, за то, что он прочел эту книгу и дал целый ряд бесценных советов.
«Полное собрание сочинений» и отдельные издания Франца Кафки.
Полное собрание сочинений/Под ред. Клода Давида, пер. Жан-Пьер Данес, Клод Давид,
