Когда все приглашенные были в сборе, Святослав заговорил:
- Княгиня моя синеглазая попрекает меня тем, что я брата своего Всеволода выручать не спешу. По ее разумению, погряз я в ненужной суете, за добро свое трясусь, а о земле Русской не помышляю. В боязни и алчности винит меня моя супруга, полагая, что главное богатство для князя - конь и меч. А врага, считает суженая моя, нужно не ждать за валами и стенами, но идти ему навстречу. Знаю, что и сыны мои согласны с этим, не терпится им в новой сече смыть с себя позор недавнего поражения.
А я вот в сечу не рвусь, покуда меня киевский князь не позовет, ибо один в поле не воин. Рассудите же, други и советники мои, как лучше ныне действовать - мечом или умом?
Голос у Святослава был ласково-просительный, будто он желал обратить внимание всех присутствующих на некую заведомую глупость, пока что известную ему одному.
Ода сразу почувствовала в интонации мужа нечто похожее на подвох и с раздраженной улыбкой сбоку посмотрела на него.
Бояре не торопились высказывать свои суждения наперед Святославовых любимцев Веремуда, Регнвальда и Перенега, а те в свою очередь молча обменивались взглядами, не зная, кому из них первому начать говорить.
Наконец Веремуд решился:
- Княгиня права, грех не протянуть руку помощи брату своему. Однако черниговская дружина - слишком малый щит для всей земли Русской. Без великого князя в поход выступать нельзя. Гонец же, отправленный в Киев, еще не вернулся. Таково мое слово.
Затем со своего места поднялся Перенег.
- Не серчай, княгиня, коль не по нраву придется тебе моя речь, но как у монеты две стороны имеются, так и у всякого начинания есть сторона лицевая и сторона оборотная. По всему выходит, надо дать отпор поганым. Но с обратной стороны существует уговор с князем киевским о совместном выступлении на половцев с пешими и конными ратями. Нам, черниговцам, не долго в стремя заступить. Но отчего князь Изяслав медлит? Сие странно и непонятно. А без киевлян нам одним поганых не одолеть, Веремуд прав.
Святослав взглянул на Регнвальда. Свей выразил свое мнение коротко:
- Любое дело толком красно. С малым войском идти на полчища поганых неразумно.
Теперь заговорили один за другим и бояре. Все они дружно стояли за поход на половцев, но… вкупе с киевским князем. Чего Изяслав ждет? Надо бы послать к нему еще одного гонца!
После всех выступивших Святослав попросил сказать свое слово епископа Гермогена, горбоносого щуплого старца, которому дорогое епископское облачение казалось было явно не по росту.
Епископ кротко вздохнул и скрипучим голоском промолвил:
- Ежели послан сей злой народ на Русь Господом за грехи наши, то сколь ратей ни соберите, все они разбиты будут. Нужно молить Вседержителя о прощении, тогда снизойдет на землю нашу и на сердца наши желанный свет очищения, а нехристи попадают замертво от единого гласа Божия.
И сколько веры было написано на лице у Гермогена, с такой уверенностью прозвучали его слова, что взоры всех имо-витых мужей, обращенные на него, засветились неким благоговейным почтением, словно епископом была произнесена непреложная истина, сомнений в которой ни у кого не могло быть. Только Ода да еще, пожалуй, Роман остались недовольны услышанным.
- Я устала от ваших отговорок, славные мужи, - вымолвила княгиня и повернула голову в сторону Гермогена. - Ты забыл о тех святых, отче, которые отважно пошли на смерть, зная, что Господь не поможет им за их грехи. Души тех мучеников попали в рай, а Церковь и поныне чтит их имена.
- Эко загнула, княгинюшка, - с усмешкой вставил Святослав. - Всякий святой лишь за себя перед Господом в ответе, а князья и бояре в ответе за множество христиан окромя самих себя. Такое бремя потяжелей такого креста будет, что влачил Иисус на Голгофу.
- Кому много дадено, с того много спросится, - отпарировала Ода, указав перстом на небеса.
Святослав решил прекратить военный совет: он не хотел заниматься препирательствами с супругой на глазах у своих бояр. Князь остался доволен единодушием знатных черниговцев, не посмевших перечить ему, недовольство же княгини и старших сыновей его мало волновало.
На следующий день в Чернигов прискакал гонец, отправленный Святославом в Киев. Он привез страшные вести!
Выслушав гонца, Святослав призвал к себе самых преданных старших дружинников и уединился с ними в горенке.
- Слушайте, други мои, что в Киеве творится, - поделился услышанным встревоженный князь. - Народ пошел супротив князя своего, злодеев из темницы выпустил. По всему городу бесчинства творятся. Изяслав с дружиной у себя на Горе отсиживается, а половцы меж тем уже под Василевым села жгут!
- Недаром говорят, беда не приходит одна, - покачал головой Веремуд.
- До поганых ли Изяславу, когда на нем самом платье горит! - усмехнулся Регнвальд. - С народом шутки плохи!
- Так что же, пойдем на выручку к Изяславу! - спросил Святослав.
- Я бы не ходил, - сказал Веремуд. - Зачем масла в огонь подливать? Ну не люб стал киевскому люду князь Изяслав, так, может, князь Святослав люб будет, а?
И Веремуд многозначительно посмотрел в глаза своему князю.
Святослав намек понял.
В течение последующих дней из Киева приходили слухи один противоречивее другого.
Со слов бродячих скоморохов выходило, что народ одержал верх над боярами, а Изяслава будто бы в поруб заточили. Купцы черниговские, вернувшиеся из Киева, рассказывали, будто полгорода черный люд захватил, а другую половину Изяславовы дружинники за собой удерживают. Монах странствующий иное поведал, мол, принял смерть мученическую князь Изяслав и вся дружина его побита.
От таких известий Святослав то порывался поднимать дружину, то сидел в угрюмом одиночестве, то созывал своих воевод, спрашивая у них совета. Воеводы советовали ждать. Может, справится Изяслав и без них, а коль нет его в живых, так любая помощь уже ни к чему.
- О Чернигове помысли, княже, - говорил Веремуд. - До Переяславля уже не дотянуться ни копьем, ни мечом, может статься, одни головешки остались от Всеволода града. Киев, того и гляди, добычей сделается не поганых, так черни киевской. Лишь Чернигов пока избежал опасности, но поганые рядом рыскают. Вчера их за Десной видели наши дозорные. Подбираются нехристи и к твоему уделу, княже.
Но вот наступил день, когда прояснилось все доселе неведомое, открылась печальная картина всего происходящего в Киеве. В Чернигов прибыли киевские бояре с женами и детьми, с челядью и дружинниками проситься под крыло к князю Святославу.
С мрачным лицом выслушал Святослав повествование боярина Зерновита о том, как киевский люд потребовал оружие у великого князя, как бояре вместе с князем Изяславом, находясь в княжьем дворце, судили да рядили, как им поступить, а чернь меж тем громила оружейные мастерские и прорвалась на Гору.
- Не смог брат твой Изяслав ни силой, ни умом черный люд угомонить, - сетовал Зерновит, - все боялся пролить кровь христианскую. Потому и угодил из князя да в грязи!
Святослав вздрогнул.
- Злорадствуешь, боярин! Что с Изяславом?
- Бежал Изяслав с женой, и сыновьями, и с малой дружиной к польскому князю Болеславу. Обещал с польским войском воротиться и поучить киевлян уму-разуму. Да мнится мне, не выйдет у него ничего.
Святослав нахмурился, почесал бровь, скользнул взглядом по стоящим перед ним киевским вельможам. Сказал сердито:
- Стало быть, вы бросили в беде князя своего, а теперь проситесь ко мне в дружину. А изменники мне не нужны!
В светлице повисла гнетущая тишина. По лицам киевских бояр промелькнули смущение и тревога, лишь Зерновит сохранял на лице выражение презрительной надменности.
Он единственный возразил Святославу:
- Брат твой первый предал нас, бояр своих, позволив народу глумиться над нами и разорять дома наши. К советам нашим Изяслав был глух, на очевидное закрывал глаза, носа из дворца не высовывал, а накануне восстания пьянствовал напропалую со скоморохами да распутными девками, презрев супругу свою и благопристойность христианина. Лишь вмешательство митрополита Георгия положило предел оргиям Изяслава!
Среди черниговских бояр прокатился приглушенный ропот недовольства.
Воодушевленный этим, Зерновит продолжил:
- На Альте и на Немиге мы все сражались бок о бок с князем Изяславом, не дрогнув, пошли бы за ним и на толпы киевских смутьянов. Сохранили бы Изяславу стол княжеский, а себе именье и честь. Да смалодушничал великий князь. Я сам умолял его не медлить, ударить на смутьянов! Изяслав Ярославич сам выбрал свой жребий, сменил дворец на седло беглеца. Кто хотел, тот последовал за Изяславом в Польшу, а я не желаю быть скитальцем да и стар я для этого.
