– Вот заработаем, господин полковник, на трамвай, вы с женой и сыночком к нам в гости приезжайте, – говорил он. – Посидим, чайком побалуемся.
Лазарев улыбался:
– Спасибо, Макар.
То, что казалось несбыточным, вдруг свершилось само собой: на сенную площадь приехал автомобиль с белой дамой. Она вышла, покрутила головой в шляпке с перьями и направилась прямо к полковнику – он как раз встал, чтобы косточки размять.
Макар не слыхал, о чем они разговаривали (дама отвела Лазарева в сторонку), только видел, что лицо его просветлело.
– Идемте! – крикнул он Макару и направился вслед за дамой.
Ему и полковнику велели садиться в автомобиль – Макар сроду не ездил в автомобилях. Сиденья кожаные, ручки на дверцах – чистый хром. А шофер – китаец с усиками.
Дама оказалась русской, звали ее Нина Васильевна. Она привезла их в контору, усадила на стулья и подробно расспросила – кто да что. Деньги предлагала – больше, чем на холодильной фабрике. Но за это велела набрать людей, обучить их и всесторонне подготовить к охране личности и имущества.
– Вот так дамы теперь пошли! – сказал Макар, когда они вышли за дверь.
Господин полковник обнял его:
– Эх, друг вы мой сердечный! Вот и у нас появилась надежда. А я уж думал – все, так и буду до конца дней шкуры скоблить.
Дома Макар ничего не сказал: побоялся сглазить.
Клим доехал до авеню Жоффр во Французской концессии. Тут и там вывески на русском языке: «Аптека», «Модные шляпы», «Сувениры». И публика соответствующая: русых-сероглазых чуть ли не половина; даже цыганки откуда-то взялись.
Феликс утверждал, что соотечественников в Шанхае уже более десяти тысяч. Полиции можно верить, когда она ничего не имеет с вранья.
С афиши перед синематографом печально смотрел Николай II. Народу в вестибюле – тьма, и все русские. Когда привыкаешь, что вокруг одни иностранцы, кажется, что земляки подслушивают твои мысли и видят тебя насквозь – сквозь шинель с чужого плеча.
Над папахами и фуражками стоял махорочный дым, голоса заглушали оркестр.
– Слыхали, в Китайском городе опять власть переменилась – Собачье Мясо высадил десант.
– Это кто ж такой будет? Еще один генерал?
– Чжан Цзучан, губернатор провинции Шаньдун. А Собачье Мясо – потому что любит азартную игру: она так и называется «Бросание собачьего мяса».
– Что ж, и вправду собачатиной кидаются?
– В карты дуются. Хотя генерал – зверь еще тот.
Двери в зал открылись, и толпа устремилась к скамейкам – занимать лучшие места. Клим сел у прохода. Мимо него пробежала девушка со шрамом через лицо, сунула рекламку: «Конкурс „Шанхайская красавица“! Главный приз – поездка в Америку и автомобиль». Аде, что ли, предложить?
Клим сунул бумажку в карман, поискал глазами большевистских провокаторов – не нашел.
Погасили свет, зарядили киноаппарат. Императорская фамилия побежала к автомобилю: дамы с зонтиками, государь при орденах. Клим оглянулся на зрителей – таких просветленных лиц он давно не видел. Многие плакали.
Император что-то говорил публике – беззвучно и горячо.
– Оркестр! Играйте «Боже, царя храни!», – закричал надрывный голос.
Задвигались лавки, все встали. Пели истово, со слезами на глазах. Хроника закончилась, оператор вставил другую пленку – с кадрами мировой войны.
Какой-то человек на костылях подскочил к Климу:
– Пропустите инвалида!
Клим сдвинул колени в сторону:
– Назар, ты?
– Ой! А я тебя не узнал!
Клим освободил ему место:
– Что у тебя с ногой?
– Бандиты напали… Я девушку спасал.
На них зашикали:
– Идите отсюда! Что людям мешаете?
Они выбрались на улицу. Клим оглядел Назара – мальчик приоделся: новый костюм, на голове берет с красным помпоном, как у французского моряка.
– Как дела?
Назар беспокойно огляделся:
– Никому ни слова! Клим, мы все ошибались – и белые, и красные. Но цель у нас одна – Россия, и ей мы обязаны служить! Очень хорошо, что я тебя встретил. Я хочу вернуться домой, но одному страшно. Поехали со мной, а? У меня есть знакомые, которые все устроят.
Клим сдвинул фуражку на затылок. Вот тебе и большевистский агитатор.
Назар заявил, что дело нельзя откладывать – нужно немедленно куда-то идти и с кем-то поговорить.
– Как я рад, что тебя встретил! – ахал он. – Я хотел на комедию в синематограф сходить, а там царя покойного показывают. Уж расстроился до припадков – назад, что ли, на костылях переть? А тут ты! Недаром мне шоколад сегодня снился!
Клим рассмеялся. Ему ночью снился небольшой резвый таракан.
Назар недавно встретился с девушками – Глашей и Пашей Заборовыми: они Советам сочувствуют и вернуться хотят.
– Живут вместе с папенькой и старшей сестрицей. Папенька – тряпка, а вот Марья – ой лютая! К ней каждую неделю господа офицеры захаживали, некоторые даже бароны, и она им все про нацию и славянские корни…
– Погоди, – не понял Клим, – так они за Белое дело или за то, чтобы вернуться в Россию?
Назар засмеялся:
– Всяк в свою сторону тянет. Марья – она за офицеров, а Паша и Глаша – за СССР. А еще у них есть Таня, но она в Харбине работает на совучреждение.
– А папенька за кого?
– Он за Лигу Наций – чтоб войны не было.
Назар утверждал, что барышни Заборовы помогут им вернуться в Россию: они его решительно обожают и ни в какой просьбе отказать не смеют.
Слово за слово, Клим выяснил, как обстоят дела: Назар поначалу примкнул к офицерской группе Марьи Макаровны, но потом устал от борьбы и потихоньку переметнулся к младшим сестрам. Они не стращали трудностями и не требовали членских взносов.
– Здесь русскому человеку нечего ловить, – с воодушевлением говорил Назар. – А там поступим в институт, выучимся, будем строить прекрасное будущее.
Прибился куда-то, как ничейный щенок к буфету: крутился под ногами, за корочку хлеба каждого готов был лобызать.
– Куда мы идем? – спросил Клим.
– На лекцию к товарищу Соколову: он у моих барышень начальник. Только ты не называй его «товарищ» – это конспирация. Все совершенно секретно.
На конспиративной квартире собралась молодежь. Теодор Соколов – в галстуке-бабочке, в круглых серебристых очках – громил белогвардейскую эмиграцию:
– Ваши матери носят в карманах платки для слез. Ваши отцы спорят о том, кому из немощных потомков московских царей должна достаться Россия. Смешные люди! Им ли, погрязшим в старье и убожестве, распоряжаться судьбами миллионов? Они проиграли все что можно. Они бились «за счастье своих детей»? Посмотрите, во что они вас втянули! Вы, девушки, танцуете в барах с потными матросами, вы, парни, торгуете шнурками вразнос. Вас привели сюда ваши друзья, потому что здесь вы услышите правду, здесь вы опьянеете не от водки, а от чувства расправленных крыльев. Вас учили копить деньги – я научу вас смеяться опасности в лицо. Мы пришли в этот мир завоевывать царства!
Назар шепнул Климу, что коммунистически настроенная молодежь расклеивает по городу листовки, организовывает агитбригады, идет на китайские фабрики и заводы – будить рабочих от тысячелетнего сна.
– Вы хотите дотянуть до трухлявой старости? – гремел Соколов. – Зачем вам нужна жизнь – бесцветная, как протертые штаны чиновника, – если после вашей смерти никто не споет о вас песню у походного костра? Нас мало, но так и должно быть. Героями становятся единицы, но именно герои поднимают запачканные кровью знамена, именно они несут новую веру!
Теодор Соколов вытер вспревший лоб. Слушатели подходили с вопросами, девушки сердечно благодарили, интересовались, когда будет очередное собрание. Соколов смотрел поверх голов на темноволосого человека в шинели без знаков различия. Этого он раньше не встречал.
Он подошел к нему:
– Вы давно в Шанхае?
– С января двадцать третьего года.
– Ну и как? Паршиво? А все потому, что у вас, бывших офицеров, нет цели в жизни. И голод, и холод, и все на свете можно перенести, если ты понимаешь ради чего. За кого вы кровь проливали? За генерала Глебова? Он продал военный транспорт «Защитник», а сам купил себе дом и автомобиль. Хорош патриот! Теперь российское судно будет служить не Отечеству, а китайским бандитам.
Назар – милый мальчик на костылях – представил Соколову друга:
– Это Клим. Я давно ему говорю: здесь ловить нечего. Генерал Анисимов намерен отвести «Монгугай» во Владивосток, а то Глебов и его китайцам продаст.
– Откуда ты знаешь про Анисимова? – удивился Клим.
– Я сам сюда на «Монгугае» приплыл, у меня есть знакомые. Казаки в Россию рвутся, а Глебов их не пускает: приказал открыть огонь, если они попытаются угнать судно. Но мы все равно улизнем. Верь мне, через пару месяцев мы уже дома будем, на русской земле.
Клим сидел в кабинете у Феликса, как доктор на консилиуме. Обсуждалась история болезни товарища Соколова.
