– Так ты что, обокрал кого-то?
– Нет. Я зашел в кондитерскую и попросил. Мне дали.
Почему-то Митю везде пускали и все ему давали.
Митя обзавелся новеньким велосипедом: сказал, что это подарок Небес. Ада позвала его с собой в книжный магазин на Фучоу-роуд. Он привязал ее покупки к багажнику, а сам пошел рядом, держа велосипед за руль.
Вечерело. Слуги несли гирлянды красных фонарей на бамбуковых шестах и развешивали их над входами в лавки.
– Мить, поедешь со мной в Америку? – спросила Ада.
– Поеду. А это где? В Японии?
Она рассмеялась. Правду говорил Клим: Митя – самый счастливый человек на свете: он не умел мечтать и не знал о существовании Нью-Йорка и Сан-Франциско.
А Ада была несчастна – даже новая книжка Агаты Кристи не радовала. Деньги, полученные от Даниэля, таяли: она хотела их сэкономить, но ей так надоело отказывать себе во всем!
– С монетами надо расставаться легко, – учила ее Бэтти. – Если ты сейчас не прибарахлишься чулками «кроссворд» в клеточку, значит, в твоей молодости их не будет.
У Ады было чувство, что Шанхай взял ее в тиски, загнал в душную комнату в «Доме надежды», где действительно не было места ничему, кроме бесплодных надежд.
– Я ненавижу Шанхай, – проговорила она, глядя на раскачивающиеся на ветру фонари.
Митя удивился:
– Почему? Шанхай – это такой поэтичный город. Видишь надпись? Там сказано: «Дом превосходных ароматов – музыкальные пиршества с вином для маньчжурских и китайских гостей». А вон там: «Облако радости» – часовая мастерская. А дальше – «Сад вечной весны – душистое зерно и все виды сушеных овощей». Это очень красивые слова.
Ада засмеялась:
– Но я же не понимаю по-китайски.
– Я тебе объясню. Смотри, лавка угольщика – «Небесная вышивка». Аптека – «Благополучный союз всех добродетелей»
– А вот там, над чайным домом?
– «Храм счастливой середины – продается полуденный чай, пилюли „Белого феникса“, помогающие женщинам, глазные примочки из восьми драгоценных веществ и верные средства против соблазнительных последствий опиекурения».
– А что написано над рестораном?
Митя вздохнул:
– «Таверна пьяной луны: мясо черных кошек – излюбленное лакомство кантонцев».
Некоторое время шли молча.
– Ты меня любишь? – тихо спросила Ада.
– Конечно. Ты хорошая.
Ее все любили: Клим, Даниэль, Митя – каждый по-сво ему и совершенно бестолково. И что делать с этим – неизвестно.
Когда они вернулись домой, хозяин передал Аде записку.
«Мистер и миссис Уайер вернулись, – было написано рукой Эдны. – Бриттани уже у родителей. Завтра тебя ждут к восьми утра».
Лиззи не могла поверить, что она дома. Кругосветное путешествие заняло год, а ей казалось – всю жизнь. Кто бы мог подумать, что она будет так исступленно скучать по Шанхаю!
Комната ее была заставлена чемоданами, Бриттани копалась в их лилово-шелковом нутре, доставая проспекты выставки Британской империи, чулки, блузки, плюшевого пингвина.
– Какой хорошенький! Мама, а можно я с ним поиграю?
– Можно, можно.
За время путешествия Лиззи окончательно возненавидела Роберта. Всю дорогу он терзал ее рассказами о той злополучной аварии и клятвами больше не брать в рот спиртного. Он сокрушался о своих пони, которых заложил и не успел выкупить до отъезда. Он мешал ей жить, как камень, попавший в туфлю.
– В марте начинается сезон лошадиных аукционов, – бубнил он. – Из Монголии привезут сотню голов – будет из чего выбрать. Я бы купил пяток…
Лиззи смотрела на его оплывшую фигуру: Роберт так растолстел, что проломил бы спину любому пони. Он заставил ее разделить с ним позор и изгнание; во время плавания от Бомбея до Шанхая Лиззи изменяла ему с красавцем первым помощником – не столько из страсти, сколько из желания иметь свою частную жизнь, отдельную от супруга.
Лиззи до слез тронул радостный вопль Бриттани: «Мама вернулась!», но уже через десять минут громкий голос дочери стал действовать ей на нервы.
– Солнышко, пойди поиграй в свою комнату!
Но Бриттани вертелась вокруг как привязанная.
– Мам, а папа сказал, что вы видели принца Уэльского.
– Папа наврал.
– Нет, правда! Он сказал, что на выставке в Англии был принц Уэльский, сделанный из масла. Мам, а потом люди его съели?
– Не знаю, радость моя.
Главным сокровищем, добытым Лиззи, были европейские модные журналы. Пока Роберт грезил о лошадях, она придумывала, рисовала, писала очерки. «Флэпперс» должен был подняться на новый уровень. Как ни жаль было времени, проведенного в изгнании, этот год не пропал даром – Лиззи столько всего узнала, столькому научилась!
– Мама, ма-а-ам!
– Ну что?
– А я могу дорожные знаки придумывать! Давай я тебе скажу какие, а ты нарисуешь, и мы их в саду развесим, чтобы все соблюдали.
– Какие еще знаки, прости господи?
– «Нельзя бить лопатой червяков» – это очень важный знак, а то как дождь – они выползают, и садовник их казнит.
– Иди попроси папу.
– Но папа не умеет рисовать, как ты!
– Потом… Иди поиграй.
На следующее утро к завтраку явился Хью; он постарел, кожа на горле отвисла, как у индюка.
– Все, что ни делается, к лучшему, – говорил он, пихая сына локтем. – Людская память коротка: все уже забыли о том происшествии.
Роберт вымученно смотрел на него. «Какой Хью болван! – насмешливо подумала Лиззи. – Неужели он не понимает, что его утешительные слова – это соль на рану?»
– Эта женщина, Нина Купина… Она здесь? – спросил Роберт.
– Об этом не беспокойся. Я ее вот где держу! – И Хью показал костлявый, с выпуклыми венами кулак.
– Не надо, – поморщился Роберт. – Я и так виноват перед ней.
Он смотрел в тарелку, а Хью еще долго разглагольствовал о праве сильного, о том, что природа не терпит слюнтяйства и каждый разумный человек имеет право пользоваться возможностями, данными его нацией и общественным положением.
Чтобы сменить тему, Роберт начал расспрашивать старика о службе.
– Все в порядке, – отозвался Хью. – Только с русскими казаками надо что-то делать. Они наводнили город контрабандным оружием, и в трюмах у них взрывчатки – пол-Шанхая можно снести. Я уж подумывал, как им устроить несчастный случай, да мистер Бернар подал идею получше.
– Вот как? – произнес Роберт с набитым ртом.
– Мы отправим казаков обратно в Россию. Главное – убрать генерала Глебова, а то он не отпускает их.
Роберт поднялся и совсем невежливо заявил:
– Я хочу съездить на конюшню. – Чмокнул Лиззи жирными губами. – Вечером буду поздно – заеду в клуб.
Лиззи брезгливо отерлась салфеткой.
– Нервы, нервы… Я понимаю, – сказал Хью, когда дверь за Робертом закрылась. – Ну а вы, милая моя, чем намерены заниматься?
– Буду издавать журнал.
– Этот… что-то там про пустышек? Про глупеньких дурочек, которых никто замуж не берет? – Хью достал из кармана бархатную коробку, повертел ее в руках и протянул Лиззи: – Это вам, если будете умницей.
Лиззи открыла крышку. На белом шелке лежал браслет шириной в два дюйма.
– Бриллианты и сапфиры, – небрежно произнес Хью. – Мамаша Роберта носила: я ей из Индии привез. Занимайтесь тем, что положено скромной молодой особе: ведите хозяйство, воспитывайте дочку – ей ведь скоро в школу.
Лиззи отодвинула коробку:
– Мне это не нужно.
Лицо Хью потемнело.
– Вы понимаете, что больше не увидите этот браслет? У вас есть семья, и вы не имеете права всех нас позорить!
Мне стыдно людям в глаза смотреть: моя сноха издает какую-то чушь! Да я закрою вас!
– Руки коротки, – насмешливо отозвалась Лиззи. – Слава богу, в Шанхае существует не только наш продажный муниципалитет. Я без труда получу разрешение во Французской концессии, а если понадобится – и в Китайском городе. Вы, сэр, настолько отстали от жизни, что даже не осознаете этого. Ваше мнение давно никого не интересует: вы устарели, как прошлогодняя газета.
Хью побагровел, схватил со стола графин, замахнулся…
Удар пришелся по руке Хобу. Она кинулась вперед и заслонила собой хозяйку. Вскрикнув, Хобу упала на колени, прижала руку к груди.
– Пошел вон, кретин! – Лиззи затопала ногами на свекра. – Шао! Выстави его отсюда! Хобу, дорогая… Тебе больно?
Хью положил коробку с браслетом в карман и вышел; плечи его были сгорблены, волосы на затылке встали дыбом.
– Никогда, слышите? Никогда не впускать этого человека в дом! – кричала Лиззи сбежавшимся слугам. – Хобу… Ну не молчи ты… Он что, руку тебе сломал?
Лиззи приехала в редакцию «Ежедневных новостей» к Эдне.
– Роберт отказался поддержать меня, – дрожащим голосом произнесла она. – Мой супруг по-прежнему собирается работать на отца, на его страховую фирму. Я умоляла найти другое место, ведь у нас полно знакомых в городе, кто-нибудь его бы взял… в банк или еще куда… Но Роберт боится, что ему припомнят ту сбитую девочку.
