такова: нынче же, с началом навигации и каботажного плавания поехать в город Владивосток, встретиться с означенными в моем списке дамами и уговорить одну из них перебраться на Сахалин и остаться здесь под моим именем…
— Однако! — Ландсберг откинулся на спинку стула и в изумлении качнул головой.
Сонька, словно не замечая произведенного эффекта, деловито продолжила:
— Да, чуть не забыла: все они православного вероисповедания и очень набожны. Поэтому я воспользовалась визитом во Владивосток епископа Камчатского, Курильского, Благовещенского и Приморского Евсевия. Владыка, как вы наверняка слыхали, прибыл во Владивосток 7 марта 1899 года и месяц спустя был возведен в сан архиепископа. Я пала к его ногам и получила благословение на переход в православие. Так что трудностей у моей «сменщицы» с отправлением обрядов на Сахалине не предвидится. Пусть только «сменщица» держится подальше от госпожи Таскиной, супруги главного тюремного надзирателя. Та выразила пожелание стать моей восприемницей при крещении, и может при случае не узнать своей «крестницы». Впрочем, это наверняка можно легко устроить, не так ли, господин Ландсберг?
Потрясенный цинизмом услышанного, Карл долго молчал.
— Сударь, вы, кажется, торопили меня с изложением дела, — насмешливо заговорила Сонька. — Торопили, а сами молчите, словно язык проглотили! Только не вздумайте изображать тут негодование и благородство! Я, милостивый государь, вашу историю еще на воле во всех российских газетах читала! Двух невинных стариков зарезали в Санкт-Петербурге, за то и в каторгу попали. То, что настоятельно прошу вас сделать, не низко и не подло. И уж вряд ли более противоречит понятиям офицерской чести, нежели убийство вашего благодетеля и его прислуги! Молчите? В таком случае позвольте резюмировать! Только прежде…
Сонька резко встала с места, быстро подошла к двери в акушерскую и распахнула ее, желая проверить — не подслушивает ли кто? Ольга Владимировна стояла у дальнего окна и нервно ломала пальцы. Удовлетворенная увиденным, Сонька сделала ей успокаивающий жест и снова плотно прикрыла дверь.
— Так вот, господин Ландсберг! Извольте взглянуть на мое дело разумно и взвешенно. Помогая мне, вы никому не сделаете зла и подлости! Никому! Несчастная вдова получит от вас крупную, надеюсь, сумму — достаточную для безбедного существования и ее, и немногих бедных и больных родственников. Таковые есть у всех дамочек моего реестра, можете убедиться! Без моего вмешательства все эти чахоточные просто передохнут, и очень скоро — без надлежащего лечения, поездок на целебные воды и прочее. Вы спасете меня, дав мне возможность покойно дожить старость без того, чтобы кто-то тыкал в меня пальцем, насмешничал и обижал. А мои дочери — разве эти несчастные не заслуживают лучшей доли? Да, я виновата, — но почему они должны искупать родительские грехи?! Почему не дать мне возможность исправить причиненное по молодости и моему легкомыслию зло?
Сонька прошлась по комнате, остановилась напротив Ландсберга, все еще молчавшего.
— А как вам перспектива избавить Сахалин от Богданова и его дружков, герр Ландсберг? Я ведь держу эту свору при себе только для собственной защиты, неужто вы не догадываетесь? Помогите мне — и эта стая волков в человеческом обличье тут же станет мне не нужна, и они исчезнут!
— Вы их отравите, — понимающе кивнул Ландсберг. — Угостите водкой на корне борца, к примеру…
— А хотя бы и так! — пожала плечами Сонька. — Кто по этому отребью, которого боится весь Сахалин, плакать станет? Впрочем, господин чистоплюй, можно сделать и гуманнее! Я передам вам неопровержимые свидетельства совершенных Богдановым и его шайкой преступлений. Каждое из них, уверяю, верная петля! И подумайте, наконец, сударь, о себе и своем семействе! Как вы, вероятно, поняли — а вы ведь умный человек, и поняли наверняка! — мне терять нечего! Вы, и только вы сможете в точности выполнить мой план! Тайно или под благовидным предлогом привезти на остров мою «сменщицу», а позже под ее именем вывезти отсюда меня!
— Ход ваших мыслей мне понятен, сударыня! — Ландсберг откинулся на спинку стула, небрежно положил правую руку на кадушку, нащупал револьвер под салфеткой. — Вы пошли ва-банк: раскрыли мне свой тайный замысел, и теперь я должен либо помогать вам, либо умереть, чтобы замысел не был раскрыт. Так?
— Не совсем, сударь! Вы забыли упомянуть вашу очаровательную супругу и своего сына — кажется, Георгия? Ежели вы совершите глупость и откажете мне — разумеется, вам суждено умереть. Но раньше — мне очень не хочется, поверьте, говорить этого — но раньше могут погибнуть ваши близкие! До навигации далеко — где вы несколько месяцев будете их прятать? Да, вы богатый человек, и можете позволить себе нанять нешутейную охрану. Но, положа руку на сердце, какую гарантию можно дать, что за эти несколько месяцев до первого парохода вашу охрану не удастся соблазнить? А сами вы? Тоже будете прятаться до весны за толстыми стенами? На войне как на войне, милостивый государь! Вы бывший офицер, и должны знать это… Впрочем, бывших офицеров не бывает, я слышала… Правда?
— Совершенно верно, мадам, — почти весело, но с недоброй улыбкой согласился Ландсберг, кладя на стол руку с револьвером. — А что бы думаете насчет бывших убийц? Вы так меня, кажется, изволили назвать? Так вот — бывают ли на свете люди, которые единожды лишили жизни человека, а потом никогда и ни за что?
— Вы мне угрожаете, сударь? — Сонька презрительно скривила губы, остановилась напротив собеседника и стала покачиваться с носка на пятку. — Такой большой, сильный мужчина угрожает женщине револьвером! А где же ваши сабля, нож, бритва — или чем вы там в Петербурге стариков порешили? Не сподручнее разве?
— Саблю можно было вообще не упоминать, мадам! Это — солдатское оружие. Для поля боя, для противника, но отнюдь не для шантажистки! Ножом вас ударить — близкий контакт нужен — а мне, извините, противно к вам приближаться, — Ландсберг указал револьвером на стул. — Сядьте, мадам! Сядьте, говорю — клянусь, в третий раз я повторять не стану!
Ландсберг не направлял револьвер на Соньку, но тяжелый взгляд и металл в голосе указывали на то, что он не шутит. Помедлив, Сонька вернулась на место, продолжая презрительно кривить губы.
— Вы явились ко мне и имеете наглость угрожать моим самым близким людям, мне самому, всему тому, что есть в моей жизни, мадам. И вы прекрасно знаете, что мне уже доводилось убивать, знаете ли… И на войне, и после — на что вы нынче рассчитываете, мадам? Сделать мне непристойное предложение и уйти из дома живой? Одного шантажиста я убил — правда, потом выяснилась, что за шантажом была грубая, злая шутка. Вы
