роты точно в ловушке. Вот такая картина. Послали Колю Усова — пополз по всем законам, как уж на охоту. И десяти метров не прополз, скосил его вражина.
— Помню Усова, — кивнул Лапшов, видел он, что выговориться надо сержанту, всю боль свою выговорить.
— Еще двоих послали, — продолжал Пирогов, — и они бугорками на снегу остались. Сколько нам так еще лежать? Долго не пролежим, немец миномёты направит и всё — конец трем доблестным ротам 270-го стрелкового 136-й дивизии. Получается, зря нас Симоняк гонял? Зря мы Неву под оркестр перебегали, и плацдармы для танков занимали? Всё зря?
— Да ладно тебе, — Лапшов обнял товарища. — Это война. Здесь смерть в обнимку с жизнью ходит, как вот мы с тобой — сидят, и сами не знают — кто будет следующий.
— Никто ему никакого приказа, кроме как связь тянуть, не давал. — Пирогов точно удивлялся этому, — тянет он провод по кустам, по болотам, всего в полста метров от ДЗОТа. Не его это дело доставать гранату и на смерть верную лезть. Нет, он увидел, что в беде его товарищи, бросил свою катушку, и пополз тенью сбоку к ДЗОТу этому, у Коли Усова гранату из руки мертвой взял. Бросил — мимо. И когда бросал, рану в плечо получил. Дернулось у него так плечо, когда забил по нему пулемет. Ему бы залечь, вернуться к своей катушке. А он нет, всё равно побежал, как заговоренный и гранату еще одну бросил в самую амбразуру. Взрыв! Поднялся, машет нам! Всё! Мы обрадовались! Поднялись, бросились в атаку. А пулемет по нам. Не попал Митрий Семенович. Тогда забрался он на крышу ДЗОТа, скатился и всем своим телом закрыл эту проклятую амбразуру, эту дьявольскую щель. Не спихнуть его, не пулеметом прострелить, так он плотно на амбразуру навалился. Мы тогда все, как увидели это, вскочили и — быстрее северного ветра. Бежим, орем «Ура!» и видно, что каждый своим собственным телом, всем нутром чувствует, как десятки пуль всаживаются в живот и грудь Молодцова, как яростно пулеметчик хочет сбросить его тело. Я, так точно, каждую пулю, как в себя пущенную чувствовал, аж трясло меня, пока до ДЗОТа бежал.
Мы тогда высоту это сходу — как птицы на нее взлетели. Всю прислугу перебили. И поверишь — злы были не за тех, кто погиб, а за одного Молодцова злы. Потому как не видели еще такого подвига. Многое видели, но такого нет. Чтобы ради всех наших жизней ради всех нас — свою дорогую жизнь отдать, добровольно. Ни одного немца не убил, а сколько жизней спас. И вот чей подвиг героическее? Его, или вот танкистов?
— Все герои, Тимоша. — Лапшов еще раз обнял товарища. — На войне просто из окопа в рукопашную пошел — уже герой. Просто взял винтовку и засел в окопе — тоже герой. Даже кто в Ленинграде сейчас ждет нашего прорыва — тоже герои.
— Согласен, Ваня. Ну что, пойдем? А то мы тут получается одни остались. Наши уже вот, вперед идут.
— Пошли, — сержанты подняли и каждый заспешил к своей роте.
Помощь с неба
Рота 342-го стрелкового, где старшиной был Иван Лапшов, залегла в километре от рабочего поселка № 5. Полки 136-й стрелковой в эти дни бились в районе этого главного теперь, укрепленного немецкого рубежа. Здесь в пятом поселке должна быть встреча двух фронтов, здесь решалась судьба операции «Искра».
Два ДЗОТа встали на пути, как два стража, а за ДЗОТами — артиллерийская батарея. Сколько таких «стражей» и батарей уничтожили красноармейцы 342-й за эти долгие январские дни и ночи прорыва блокады, они и считать забыли. Склады с боеприпасами и продовольствием, железнодорожные станции, деревеньки, котлованы, холмы с лесками — везде их ждал враг. Как в страшном сказочном лесу, где каждый пень, каждый кустик таил в себе опасность, готовый превратиться в ожившее лесное чудовище, заставлял красноармейцев продвигаться по болотам, как по минному полю, впрочем, и мин на пути хватало, как грибов после дождя. Приходилось вступать в бой не только с танками, не только с засевшими в укреплениях ротами и взводами, но и с отдельными группами, бывало, что и по два-три человека — потерявшимся, озлобленным от страха, и от того еще более опасным врагом.
Пулемет, положив с ходу несколько бойцов, замолчал — красноармейцы залегли в снег.
— Стоять, — Лапшов ухватил за штанину, готового с гранатой ползти к ДЗОТу, молодого своего бойца. — Успеешь стать Молодцовым.
— Товарищ старшина, что делать-то? — резонно вопросом отвечал боец.
— Сам пойду, — сказав, Лапшов пополз к злополучному ДЗОТу.
Гул моторов, невольно заставил старшину оглянуться к небу. Из облаков вынырнули два штурмовика Ил-2. Машины пронеслись над залегшей пехотой, ДЗОТами, батареей; скрылись в облаках.
* * *
— Товарищ капитан, знакомая картина, — услышал в рацию летчик, что был ведущим, — поддержим пехоту? А то замерзнут так, в снегу лежа.
— Вижу, — отвечал ведущий; недолгое молчание. — Думаешь, пехота без нас не справиться? Летим без сопровождения, лейтенант. Если мессеры или фоккеры нагрянут — не уйдем.
— Уйдем, товарищ капитан. Вон, какая облачность! Поможем пехоте. Может там мой брат сейчас лежит в снегу. Он как раз на Ленинградском.
— Брат, говоришь? А у меня брат на Кавказском воюет, что ж, до Кавказа полетим? Ладно, — капитан принял решение. — Значит так, лейтенант Кузнецов, делай разворот, — решившись, приказал капитан. — Иди за мной. Я работаю ракетами по ДЗОТам, ты по пушкам. Срисовал их?
— Конечно. Нам сверху видно всё!
— Вот и отлично. Бомбы не тратим, нам еще свое задание надо выполнить.
Сделав петлю, штурмовики вновь вышли из облаков в том же месте, где их увидел Лапшов, он как раз бросил первую гранату. Промах. И теперь одинокой фигурой лежал на снегу между своей ротой и ДЗОТом, что взбрызгивал возле него снег вот уже второй очередью. Пули врезались у самой головы сержанта, обдавая его снежной пылью.
Выйдя на высоту атаки, штурмовики дали два залпа.
— Ловко, — красноармейцы, что залегли на открытом болоте, не успевали головы поворачивать. До того ловко вели себя в небе наши «истребители танков». Они появились точно ниоткуда. Облака закрывали небо не выше ста метров над землей. Из этих облаков и вынырнули штурмовики. Снизившись метров на пятьдесят, они выпустили по четыре нура 20 каждый — оставляя воздушные хвосты, ракеты врезались в злополучные ДЗОТы и батарею, что стояла на холмике за ДЗОТами, окопанная, и прикрытая небольшим леском. — Как же ловко! — радостно говорили красноармейцы, увидев, как взрывы тряханули один
