губы, когда ей велели собрать вещи в дорогу.
– Мы едем в Калькутту завтра вечером, поездом в шесть двадцать две – и точка. Даже не смей мне ничего говорить, – сказала госпожа Рупа Мера.
Лата ничего и не говорила. Она отказалась демонстрировать матери свои эмоции. Она аккуратно упаковала вещи. Она даже съела что-то за ужином. Образ Кабира составлял ей компанию.
После ужина она сидела на крыше и думала. Укладываясь спать, она не пожелала спокойной ночи госпоже Рупе Мере, которая бессонно лежала в соседней постели. Госпожа Рупа Мера была убита горем, но Лата не испытывала сострадания. Она довольно быстро заснула, и ей, среди прочего, приснился прачкин осел с лицом доктора Махиджани, сжевавший черную сумку госпожи Рупы Меры и все ее серебряные звездочки.
3.20
Она проснулась отдохнувшей. Было еще темно. С Кабиром они договорились встретиться в шесть. Она пошла в ванную, заперла ее изнутри, затем соскользнула по стене в сад. Она не решилась взять с собой свитер, чтобы мать ничего не заподозрила. Во всяком случае, было не слишком холодно. Но она дрожала. Она спустилась к грязевым скалам, затем пошла по тропинке. Кабир ждал ее, сидя на том же самом корне в баньяновой роще. Он встал, когда услышал ее приближение. Его волосы были растрепаны, он выглядел сонным. Он даже зевнул, когда она подошла к нему. В свете восходящего солнца его лицо выглядело даже красивее, чем когда он, запрокинув голову, смеялся на поле для крикета.
Она казалась ему очень напряженной и взволнованной, но не несчастной. Они поцеловались. Тогда Кабир сказал:
– Доброе утро!
– Доброе утро.
– Тебе хорошо спалось?
– Хорошо, спасибо, – ответила Лата. – Мне приснился осел.
– Ох, не я?
– Нет.
– А я не помню, что мне снилось, – сказал Кабир. – Но это была беспокойная ночка.
– Я люблю поспать, – сказала Лата. – Могу спать по девять-десять часов в сутки.
– Ох… тебе не холодно? Надень-ка вот это. – Кабир стянул свой свитер.
– Я очень тосковала… так хотела тебя увидеть, – сказала Лата.
– Лата? – спросил Кабир. – Что тебя расстроило?
Ее глаза были необычайно яркими.
– Ничего, – сказала Лата, сдерживая слезы. – Я не знаю, когда увижу тебя снова.
– Что случилось?
– Сегодня вечером я уезжаю в Калькутту. Моя мама узнала о нас. Когда она услышала твою фамилию, то закатила истерику – я уже рассказывала тебе, какая у меня семья.
Кабир сел на корень и сказал:
– Ох, нет.
Лата тоже присела.
– Ты все еще любишь меня? – спросила она через некоторое время.
– Все еще? – горько рассмеялся Кабир. – Что ты имеешь в виду?
– Помнишь, как ты в прошлый раз сказал, что мы любим друг друга и что это все, что имеет значение?
– Да, – сказал Кабир. – Так и есть.
– Давай сбежим…
– Сбежим, – грустно сказал Кабир. – Куда?
– Куда угодно – в горы – вообще куда угодно, правда.
– И все бросить?
– Да, бросить. Мне плевать. Я даже кое-что собрала.
Этот намек на практичность не встревожил его, но заставил улыбнуться. Он сказал:
– Лата, если мы сбежим, у нас не будет шансов. Давай подождем и посмотрим, как будут продвигаться дела? Мы заставим их сложиться так, как нам нужно.
– Я думала, ты живешь от одной нашей встречи до другой.
Кабир обнял ее:
– Живу. Но мы не можем решить все и сразу. Я не хочу разочаровывать тебя, но…
– Но разочаровываешь. Как долго нам придется ждать?
– Думаю, два года. Сперва я должен получить диплом. После этого я собираюсь подать заявку на поступление в Кембридж или, может быть, сдать экзамен в индийскую дипломатическую службу.
– Ах! – Это был тихий крик от почти физической боли.
Он остановился, понимая, насколько эгоистичны, наверное, его слова.
– Я выйду замуж за эти два года, – сказала Лата, закрыв лицо руками. – Ты не девушка, тебе не понять. Моя мама может даже не позволить мне вернуться в Брахмпур…
На ум пришло двустишие с одной из их встреч:
Бежим же вместе из пустыни этой,
где царь Навроджи – нет других поэтов.
Она поднялась, не пытаясь скрыть слезы.
– Я ухожу, – сказала она.
– Пожалуйста, не надо, Лата. Прошу, послушай, – сказал Кабир. – Когда нам еще представится случай поговорить? Если мы не поговорим сейчас…
Лата быстро шла по тропинке, пытаясь сбежать от его компании как можно быстрее.
– Лата, будь разумной.
Она достигла плоской вершины дорожки. Кабир шел за ней. Она, казалось, настолько отдалилась от него, что он боялся к ней прикоснуться. Юноша почувствовал, что она бы от него отмахнулась, быть может, еще какой-нибудь горестной фразой. На полпути к дому росли благоуханнейшие камини, некоторые кусты выросли высокими, словно деревья. Воздух был наполнен их ароматом, ветви покрывали маленькие белые цветы на фоне темно-зеленых листьев, землю устилали лепестки. Когда они проходили под ними, он осторожно потряс ветви, и дождь из ароматных лепестков осыпался на ее волосы. Если она это и заметила, то не подавала виду.
Они продолжали идти молча. Затем Лата обернулась:
– Это муж моей сестры, в халате. Они искали меня. Вернись обратно. Нас никто еще не увидел.
– Да, доктор Капур. Я знаю. Я… я поговорю с ним. Я их уговорю…
– Невозможно каждый день пробегать четыре рана, – сказала Лата.
Кабир замер как вкопанный, на его лице было выражение скорее недоумения, чем боли.
Лата шла, не оглядываясь.
Она не хотела его больше видеть. Никогда.
Дома госпожа Рупа Мера билась в истерике. Пран был мрачен. Савита плакала. Лата отказалась отвечать на какие-либо вопросы.
Вечером госпожа Рупа Мера и Лата уехали в Калькутту. Госпожа Рупа Мера продолжала перечислять, насколько бесстыдной и невнимательной была Лата, как она вынудила свою мать покинуть Брахмпур раньше Рамнавами, что она была причиной ненужных сбоев и расходов. Не получив ответа, она наконец сдалась. На этот раз она почти не разговаривала с другими пассажирами.
Лата молчала. Она смотрела в окно поезда, пока за ним совсем не стемнело. Ее снедало горе и унижение. Она устала от матери, от Кабира и от беспорядка в ее жизни.
4.1
Пока развивалась любовная история Латы и Кабира, в Старом Брахмпуре происходили совсем другие события, которые, впрочем, не то чтобы совсем ее не касались. В этих событиях принимали участие Вина, сестра Прана, и ее семья.
Вина Тандон вошла в свой дом в Мисри-Манди, где ее встретил сынок Бхаскар. Встретил поцелуем, который она приняла с радостью, несмотря на то что мальчик
