друзья там были – одно районное начальство. Вон навез из города красивой мебели, дети одеваются, как городские, а ты их опять в деревенский навоз, а? Там в городе отработал свое – и к себе в квартирку, никто тебя не трогает. А здесь опять ты весь на виду, весь в сплетнях да пересудах. Как депутат разбираешься с каждым пьяницей да с драчунами с собственными женами.
Ислам хмыкнул и впервые не знал, что ему ответить. Он отложил рубанок, присел на край верстака и задумался. Эти сомнения и так терзали его бессонными ночами. Вначале за обустройством дома, за увлеченной работой в школе он об этом и не задумывался. Тут еще и брат так глупо погиб. Но, когда в деревне закрыли сельсовет, ясли и контору лесопункта, стало тревожно.
Еще волновало то, что старшие дочки мучились в чужом поселке, обучаясь в русской школе после начальных классов с башкирским языком. Жили на квартире, иногда и впроголодь, при этом выполняли всю работу во дворе.
– И делянки закрывают, а значит, скоро и работы не станет. Молодежь не хочет больше жить в дыре, разъезжается. Детей-то для твоей школы с каждым годом все меньше, а? Кого через пять-шесть лет учить будешь?
– Эх, не сыпь мне соль на рану, Салимьян-агай. Вижу я все это. Ты бы лучше подсказал, как нам уберечь деревню? Понятно, что молодые уже видят другую жизнь, не хотят они прозябать в деревне без света, культуры, без городских удобств. Как их удержишь?
Чтобы молодежь не разбегалась и хоть как-то добавить удобств в жизнь деревни, как депутат сельского совета он добился финансирования электрификации деревни. На общественных началах на выделенном участке срубили они сосны, обрезали их по стандартным размерам столбов для электропередачи и на своих же лошадях развезли по двум улицам деревушки. К осени начался субботник по копке ям для столбов.
– Эх, ребята, заживем, как в городе! Выкинем к чертовой матери керосиновые лампы. Купим телевизоры да, закинув ногу на ногу, будем лежа в своей постели смотреть кино. А че в клубе-то толпиться!
– Ох, размечтался, Султан-кусты, – ерничал неугомонный Салимьян, – если всю ночь под боком женушки фильмы будешь смотреть, то кто детей-то будет делать? Вон и так уже нашему Исламу скоро некого в школе будет обучать. А ты кино!
– Темнота ты, Салимьян-ага, так вот тот же телевизор и научит нас, как дальше жить!
– Ага! И коров твоих будет доить, и дров на зиму заготовит, и детей за тебя будет делать!
– Нееее, пусть все остальное делает, а уж детей я как-нибудь сам!
Так, весело переговариваясь, в одни выходные сельчане выкопали ямы, в следующие – дружно ставили столбы под будущие линии электропередачи.
Вся деревня шумела. Дети бегали от столбов к столбам, кружились вокруг них, устраивали игры. Спорили – какой столб ближе к какому дому и, мол, к нашему дому ближе, значит, и свет у нас будет ярче. Некоторые хозяева выражали недовольство тем, что столб поставили очень близко к воротам и теперь, мол, будет труднее завозить воз сена во двор. Но все равно равнодушных не было. Все были в радостном ожидании.
Когда все свежеошкуренные столбы ритмичными рядами засверкали среди посеревших домов деревни и в глазах сельчан засветилась надежда на улучшение жизни, приехали бравые электрики и, вызывая зависть мальчишек, ловко взбираясь цепкими кошками на гладкие столбы, протянули через всю деревню блестящие витые алюминиевые провода. Теперь оставалось смонтировать проводку в домах да привезти и запустить новый электродвижок.
Прошла зима. Под проливными осенними дождями, под снегом и морозами столбы посерели. Долгожданные электрики больше так и не приехали.
Но жизнь продолжалась, и, как всегда, на смену долгой студеной зиме опять пришла весна. Небо все больше оставалось чистым и прозрачным, и потому солнце с утра до самого вечера прогревало, толстые холодные сугробы постепенно оседали. Утром вся заснеженная округа, куда зимой без лыж и шага не ступишь, становилась сплошным цементированным настом, по которому можно было идти куда угодно.
Этим пользовались многие промысловики. Рано утром, вооружившись топорами и таща за собой сани с корытами, они шли в лес за сосновыми шишками. Выбирали самую кудрявую, богатую шишками. Подрубали тяжелые, усеянные зелеными пахучими шишками ветки так, чтобы сосне не навредить, чтобы могла и дальше расти. Отрывали шишки от веток и везли груженые сани домой. Потом сдавали их лесхозу на семена для новых посадок леса. Это была хорошая подработка.
Весной лесхоз сажал семена, добытые из этих шишек, в питомниках. Когда они всходили, дети и женщины всей деревней ходили еще на одну подработку – пропалывали питомник, освобождая молодую поросль от сорняков.
В такой весенний субботний день, когда уже вечерело, в дом ввалились мокрые по пояс, посиневшие и дрожащие от холода дочери, Закия и Галима.
После уроков, радуясь весеннему солнцу, наступившим теплым дням, распевая любимые песни, шли они с одноклассницами на выходные домой. Но как только по зимней дороге дошли до переправы через реку Зилим, после деревни Учказе их остановил водный поток – вода с подтаявших сугробов на склонах гор текла поверх льда.
– Что будем делать, девчонки? – схватилась за голову старшая Закия.
– Что делать, не лезть же в студеную воду, – ответила задумчиво Галима. – Идти обратно? Но мы уже больше полдороги прошли.
– А вернемся, что завтра будем есть? Деньги кончились, картошка, яйца тоже. А еще целая неделя впереди, голодать будем? И так уже на одном чае живем. Надо идти.
– Куда идти?! – заверещала неженка Земфира, единственная избалованная дочь деревенской швеи Хумарии. – Лезть в эту воду, вы с ума сошли! Нееее, ни за что не полезу!
– Да-а, вода, конечно, холодная, да и скользко, наверное, на дне голый лед, – грустно рассуждала Закия. – Можно поскользнуться, вернемся, Галима?
– Закия, у меня уже третий день живот от голода сводит. Я только и жду, мечтаю о сытной домашней еде… Вернемся обратно и согнемся от голода? Тетя Акулина, думаешь, сжалится и накормит нас, жди! Она еще позавчера сказала, что мы все свое уже съели.
Долго они стояли, сомневались. Земфира не выдержала и, поманив за собой остальных, повернула обратно:
– Я не сумасшедшая лезть в эту воду, делайте что хотите, а мы обратно!
Делать нечего, дочки Ислама разулись, сняли носки, подтянули повыше штанишки и пошли. С первым шагом холод обжег их, еще теплые стопы чуть ли не примерзали ко льду. Было скользко и страшно. Выбравшись на берег, стали торопливо одеваться. Но на мокрые, непослушные, окоченевшие ноги носки одевались с трудом. Прыгая на одной ноге, теряя равновесие и потому все время наступая голыми стопами на холодный снег, они кое-как обулись, замерзли и намучились.
Пошли дальше. Но они забыли о
