Острога спохватился, заюлил:
– Когда караван захватили, я в отлучке был.
– Отчего тревогу не поднял? – спросили из толпы.
– Толку-то. Караванщиков за Яиком повязали.
– А на какие шиши в кабаке гуляешь?! – зычно спросил Чеботарев. – На иудины сребренники! Караван вести пустой нанимался.
– Был у меня запас, – оправдывался Острога.
Народ заколебался.
– Чем правду докажешь? – спросили из толпы.
– А чем он докажет? – Острога показал на Чеботарева. – Навет. Точно навет.
– А поступим, как наши отцы делали, – предложил Чеботарев. – Сунем руки в огонь. Ты и я разом. Кто раньше запоет и выскочит из огня, тот и враль. Либо ты переспоришь, либо тебя в Диком поле с каждого двора гнать будут, как паршивую собаку.
Во дворе разожгли костер. Николай и Острога закатали рукава рубах и каждый сунул руку в пламя.
Когда Острога обнажил до локтя левую руку, то Вожа увидел на ней полосы от локтя до кисти, пропаханные медвежьей лапой. По этой примете, предсказанной вещуньей год назад, он узнал того врага, кто будет охотиться на него, пока жив.
– Шрамы от локтя до кисти, – припоминая предсказание, пробормотал Вожа. – По ним узнаешь его.
– Что? – спросил Васек.
– Так. Вспомнил вещунью.
Острога бежал бы да знал, что молва бежит быстрее. Убежать от нее можно только в центральную Россию или в далекую Сибирь. Убегать – значит распрощаться с привольем Дикого поля. Да и дадут ли ему выскочить живым хотя бы сейчас.
Над двором распространялся запах паленого волоса и кожи. Слабонервные опустили глаза.
Из окна соседнего дома выглянула барышня. Она позвала отца, служащего таможни:
– Папа, посмотри, что делают. Прикажи солдатам прекратить безобразие. Что же ты смотришь?
– Дикари. Лишний раз их лучше не трогать. У них свои законы. Они считают, что у правого воля сильнее, а лжец и трус сам себя выкажет.
– Не могу смотреть на это, – барышня закрыла окно. Николай Чеботарев, еще не совсем окрепший после побега, рухнул в костер. Острога тут же выдернул обожженную руку из огня:
– Я выстоял.
Чеботарева подхватили и выдернули из огня.
– Мы того не можем сказать, – Вожа обвел глазами присутствующих. – Руку вынул раньше, чем Николая вынули из огня. Душа твоя заячья, а руки твои грязные и душегубские.
Тучи снова сгустились над головой Остроги.
– Ты предлагаешь сойтись на русской охоте? – осторожно спросил Острога. Получив утвердительный кивок, Острога понял, что отступать некуда, и напустил на себя воинственный вид. – Ты зверолов, и я зверолов. Сойдемся на русской охоте.
– В лесу, – предложил Вожа. – У стрелки рек Самара и Таволжанка.
– Нет, – не согласился Острога. – Выбор за мной. Встретимся у Черного всадника. Ровно через неделю. Что молчишь?
– За могилой речь безмолвна. Через неделю я буду там, – Вожа кивнул и пошел прочь.
Глаза знаменитого зверолова горели жаждой боя. Сбывалось то, что год назад предсказывала старая ворожейка из Липовки. В конце жаркого лета черная душа выказала ту примету, о которой ему говорилось. Значит, верно сказано. Вожа не привык подолгу думать о смертельных опасностях. Чем они ближе, тем быстрее пройдут.
Пожилой табунщик покачал головой:
– В поле съезжаться – родней не считаться.
– Будь осторожен, Вожа, – посоветовал вдогонку один из звероловов. – Острога опытный и очень хитрый следопыт.
Сойтись на русской охоте – обычай от седых времен. Своего рода дуэль, проводившаяся без секундантов. На охоту приходили двое, возвращался чаще всего один. Такая охота не считалась ни убийством, ни разбоем. Как не считалась убийством смерть, случившаяся в честном кулачном бою. Даже расследования властями не проводились. В отдельных местах Дикого поля такую охоту объявляли незаконной, но последствий для участников она не имела. К тому же случаи такие не часты, а участники – в большинстве немногочисленные бесконтрольные звероловы. Еще много в Диком поле пустынных мест, где жизнь ставила такие драмы, что оставались в людской памяти на века.
Весть о предстоящей «верной» охоте быстро разнеслась среди первопоселенцев. Дошла она и до Моти.
– Ты что удумал? – напустилась Матрена на мужа. – Что выдумал? Только вернулся. Еще и не погурковали как положено, а ты опять хочешь бежать на край света. Поедем домой.
– Не могу, – сказал Вожа, продолжая проверять снаряжение.
– От меня бежишь?
– Нет.
– Кто тебя неволит?
– Назад ходу нет. Закон Дикого поля гласит: можно потерять кошелек, но нельзя потерять лицо. Поезжай домой и жди меня там.
– Я с тобой поеду, – вызвался Дружина.
– Нет, – Вожа отрицательно качнул головой. – Только он и я. Так заведено. Васек, я показал тебе мои зимовья на вольных реках. Если что, пользуйся ими как своими. Ну, не вешай носа. Мы с тобой еще погуляем по степным долам.
Вожа уехал. А Мотя накинулась на отца и братьев:
– Что еще за закон такой про лицо и кошелек! Почему вы его не остановили?
– Нельзя переступать через этот закон, – сказал Дружина. – Он связует другие законы Дикого поля, как известь при кладке каменного амбара.
– Может, еще вернется, успокоится и заживете в ладу и согласии, – вздохнул старый Максим.
Вожа выехал к Черному всаднику на верном Тополе, имея в поводу еще одного скакуна. Отправился в путь налегке, с малым запасом снаряжения и провианта, чтобы не перегружать коней и сохранить высокую подвижность и скорость.
К югу за рекой Самарой Вожа заехал в умет. Купил в умете длинный тонкий шнур.
– Чтоб самострел на зверя насторожить? – спросил уметчик, протягивая шнур, плетенный из крапивного волокна.
Вожа молча кивнул.
– Кошка вверх брюхом дрыхнет – к теплу, – сказал уметчик, показывая на кошку, греющуюся во дворе на солнце. – Жаркие дни будут.
– Эт так, – согласился Вожа.
За уметом почти безлюдные холмистые степи, а еще дальше почти безводная плоская равнина. Погода и впрямь установилась жаркая, что нечасто бывает в конце августа. Испарина выступила на лбу у зверолова.
Чем дальше к юго-востоку, тем беднее и бурее делалась степь. Весенние и летние луговые травы давно отцвели и засохли, побурели. Зато в августе началась весна для жестких горьких трав. В эту пору коровы приносят в вымени молоко, горчащее полынью. Горькие травы зацветают поздно, но и зеленеют до ноября, до «третьих заморозков».
В бурьяне Вожа, сделав круг, на своем следе насторожил лук так, чтоб стрела вылетала по небольшой восходящей траектории. Зная умение Остроги читать следы, Вожа ожидал, что тот пойдет к месту встречи следом за ним и попытается нанести удар в спину.
От Остроги можно ожидать удара из засады и задолго до назначенного места. Выстрел мог последовать и с вершины холма, и из куртины колючего кустарника, и из малой дождевой промоины, которую не заметишь, пока не подъедешь близко. Да и мало ли какую западню мог придумать искушенный враг. Чего бы это он назначил встречу в засушливой степи? Что задумал? В лесу труднее найти врага, но и укрыться легче. А в степи видно далеко. Но расслабляться нельзя, неведомая ловушка может оказаться всего в сотне шагов.
Вожа следил за поведением зверей и шевелением трав на земле, полетом птиц в небе. Любая самая незначительная деталь могла выказать присутствие врага. Нужно быть очень внимательным. Держи ушки на макушке.
В ложбине шевельнулась трава. Вожа встрепенулся и перевел туда ствол ружья. Степной волк необычно темного окраса потрусил прочь. В другое время Вожа не упустил бы ценную добычу, но сейчас он про себя лишь отметил, что Остроги тут быть не может. И птицы в небе кружились как обычно. Но через несколько сот саженей все могло измениться.
В полуденную жару Вожа выехал к колодцу. В этих местах колодцы узкие и очень глубокие; вода на глубине пятнадцать, двадцать и более саженей. Колодцы не только копали, но и рубили сквозь слежавшийся песчаник, глину, известковый камень. Внутри сруб из тонких жердей или плетеных из веток, вроде плетня.
Стоит себе колодец в открытой степи, а вокруг ни избы, ни юрты, ни шалаша. Редко – длинное корыто для пойки скота. Копали колодцы азиатские кочевники, русские табунщики и пастухи, а также люди, нанятые караванщиками, которые ходили с Яика и из Серединной Азии. Иные колодцы, как города, стояли сотни лет, другие появились недавно.
Крышка колодца оказалась открыта. Вожа опустил бадью. Вода в колодце оказалась загаженной, кто-то бросил в колодец разложившуюся падаль. Зверолов поморщился и решил ехать дальше. Ближайший колодец за несколько десятков верст.
В небольшом бурдюке у Вожи еще было немного воды. Но надо и коней напоить. Кони порядком истомились, а кто знает, сколько им еще работать.
У второго колодца Вожу ждало еще большее разочарование. Колодец оказался засыпан песком, землей и навозом. Опоганить колодец считалось тяжким преступлением. Возле колодца свежие следы. Видно, недавнего пакостника вспугнул зверолов.
