— Аласар! — подозвал шейх одного из воинов, который вместе с другими пытался достать стрелами франков, вновь тащивших к Мушиной башне свои приставные лестницы. — Сними свой пояс, он у тебя белого цвета... Привяжи его к копью и спустись к франкам [39]. Ты ведь знаешь их язык. Рамиз знает лучше, но я отослал его... Скажи тому, кто ими командует, что мы просим прекратить штурм. Мы сдаёмся. Эмиру я тоже пошлю сообщить об этом. Я знаю — он не станет возражать. Скажи франкским вождям, что я прошу принять меня в их лагере, чтобы обсудить условия сдачи города.
— Слушаюсь, повелитель! — ответил Аласар и, бросив свой лук, принялся поспешно разматывать пояс. В его чёрных глазах сверкала сумасшедшая радость, которой он и не пытался скрыть. Он тоже не хотел умирать!
Не прошло и получаса, как над стенами крепости и над равниной протрубили рога, и задолго до полудня шум сражения повсеместно стих. Граф Анри Шампанский, успевший прочно занять часть западной стены со стороны порта, не стал отводить своих рыцарей, но велел закрепиться на новых позициях: чем закончатся переговоры, сказать трудно, а отказываться от достигнутого успеха было бы просто смешно!
Не отступили от полуразрушенной восточной башни и англичане. Они лишь отошли на безопасное расстояние, потому что оседание Проклятой башни могло продолжиться. Часть воинов и рыцарей, однако, вернулись в лагерь, и с ними вместе — король Ричард. Едва стало известно о том, что комендант Акры предлагает переговоры о сдаче города, Ричарда охватил порыв ликования — он верил в успех своего дерзкого плана, но не ожидал таких скорых результатов. Однако спустя короткое время силы покинули короля — приступ лихорадки, самый жестокий за всё время болезни, свалил его с ног, и он не сумел даже сесть в седло — рыцари, испуганные этой внезапной, столь необычной слабостью могучего монарха, соорудили носилки из копий и плаща и отнесли своего предводителя в его шатёр.
— До чего же ты довёл себя, сумасшедший мальчишка! — воскликнула, не войдя, а попросту вбежав в шатёр, королева Элеонора и склонилась над сыном.
По лицу, шее, плечам и рукам Ричарда струями стекал пот.
— Не воображайте, матушка, что я умру, и вы станете править Англией в одиночку! — проговорил король, стараясь не стучать зубами и пытаясь улыбнуться.
— Очень мне нужно на старости лет возиться со страной, в которой ты, а ещё раньше твой отец натворили столько глупостей! — в тон ему вскричала Элеонора. — А потом, неужто ты позабыл, что за тобой, если ты вздумаешь умереть, трон наследует твой младший братец, заносчивый дурак, гордец и трус? Если уж я так говорю о собственном чаде, то оно того и стоит... Ты не самый лучший король, какой может быть, но ты всё же куда лучше старухи, которой пора подумать о спасении души, и молодого надутого глупца! На-ка вот, выпей: эту настойку мне дали в монастыре Святой Троицы в Кентербери. Монахи уверены, что от лихорадки она помогает лучше других лекарств.
С этими словами женщина опустилась на колени возле постели сына, приподняла ему голову и поднесла чашку, куда налила из пузатой глиняной бутыли густой ароматной жидкости.
Ричард глотнул раз, другой, допил всё до конца, и дрожь в его теле и впрямь почти сразу унялась.
— Хорошая штука! — теперь он уже улыбнулся по-настоящему. — Крепкая, как вино. Можно ещё, а, мама?
— Я бы не советовала. Те же монахи сказали, что, если выпить этой штуки слишком много, можно впасть в буйство. А ты и так бываешь буен, Ричард! Утром выпьешь ещё чашку. А сейчас лежи спокойно и гони вон всех своих рыцарей. Условия сдачи города отлично обсудит и Филипп-Август. Воевать он не мастак, зато очень хорош, когда ему сдаются... Сейчас придёт Беренгария — я попросила её подогреть для тебя вина.
Львиное Сердце нахмурился:
— Вот это зря! Не очень бы я хотел, чтобы молодая жена видела меня в таком состоянии... Ещё подумает, что вышла замуж за хилую развалину!
Элеонора искренне рассмеялась:
— Правду говорят, что чем сильнее и отважнее мужчина, тем дольше он остаётся ребёнком. У тебя было столько женщин, а ты их вовсе не знаешь! Женщины любят восхищаться подвигами. Но не меньше того любят жалеть, сострадать, перевязывать раны и прикладывать к горячему лбу возлюбленного влажный платок. Важно только давать им возможность чередовать одно с другим. Успокойся: увидев тебя таким, эта девочка влюбится ещё сильнее!
Решительная королева не только посоветовала сыну «гнать вон всех рыцарей», но и отдала приказание охранявшим шатёр воинам, чтобы к королю никого не впускали. Однако едва ли нашёлся бы такой караульный или даже дюжина караульных, которым удалось бы не пропустить куда-то Седрика Сеймура. Он попросту отшвырнул от входа в шатёр троих или четверых воинов и вошёл.
Ричард в это время только что задремал. Рядом с ним находились лишь две женщины. Юная королева Беренгария пристроилась возле его постели прямо на ковре и нежно положила голову на плечо мужа. Её чёрные, как уголь, волосы широким плащом укрывали могучую грудь короля. Элеонора сидела в кресле, возле небольшого стола и читала, доказывая тем самым, что по-прежнему обладает хорошим зрением: на столе горела лишь одна свеча в маленьком бронзовом подсвечнике.
Когда из-за полога послышались возмущённые вопли стражи, и в шатёр вошёл старый рыцарь, Беренгария тихо ахнула, а Элеонора быстро обернулась к вошедшему и даже едва не вскочила с кресла, но удержалась.
— Что это такое?! Что это значит, сир Седрик? Как вы посмели?..
Седой Волк, увидев бледное, влажное от пота лицо Ричарда и испуганно расширенные глаза Беренгарии, слегка смутился и заговорил почти шёпотом:
— Право, я не хотел бы быть грубым, ваши величества! Однако есть одно важное дело, которое нужно довести до ушей короля... Мне сказали, что он сильно захворал,
