человечишка, — призналась гостья, немного успокоившись, — мы никто. Никто в руках власти, в руках сильных мира сего! Что сделал твой муж, коль его ждала такая участь? И тем более не понятно, в чем провинились дети? А ты? Нет. На моей семье никак не отразилась наша с тобой дружба. Не переживай. Хотя я… Я! Я волновалась. Что греха таить?! Я спать перестала. Мне слышался конский топот. Мне кошмары снились…
— Не терзай себя, — сказала Елень.
— Не терзать? Да я себя человеком перестала ощущать! Человеком, обладающим честью и моралью! Мне было жаль тебя, но я радовалась тому, что нас миновала участь семьи Пак! Ох, Елень. Мне никогда не замолить этот грех!
— Брось, Саран. Я бы тоже радовалась. Все бы радовались. Моя бабушка, упокой ее душу, часто говаривала: «Своя рубашка ближе к телу». Я все понять никак не могла причем тут рубашка. А сейчас знаю. В первую очередь мы переживаем о себе. И это нормально.
— Не все, Елень. Капитан Ким из дома ушел…
— Ушел. Жизни не хватит молиться за него.
И она без прикрас рассказала подруге все, что произошло с той самой злополучной ночи. Саран хваталась за сердце, плакала, обнимала Елень, а порой молитвы шептала.
— Хвала Небу, что семьи девочек-невест не пострадали, — проговорила Елень.
— Не пострадали. Вы ведь только согласие дали, брачный договор еще не был заключен, так что… Не переживай, они обе уже замужем. Правда, одной повезло больше, а вот вторая несчастлива в браке, да то не моя вина. Родители так тряслись, что дочку практически за первого встречного выдали! Сонъи не повезло.
— А я рада, что тогда объявили запрет на браки[1]. Страшно, если бы пострадала еще одна семья из-за близкого родства.
— Но тот юноша был хорош!
— Хорош.
— Не хочу ходить вокруг, да около, — проговорила Саран и посмотрела на подругу, — возраст Сонъи уже выше брачного[2], да ты сама это понимаешь. Есть кандидат. Он не дворянин, но из купеческой гильдии!
Елень оживилась. Как бы не крутила жизнь, а Сонъи и так уже полтора года потеряла. Пора девочку замуж выдавать. Услышав о купце, мать оживилась. Она сама из семьи купца. Выйти замуж за купца — не знать бед.
— Ему двадцать семь, и он готов хоть завтра заплатить за Сонъи и забрать ее.
— Как так забрать? — удивилась Елень.
Саран даже опешила.
— Вот так забрать, как всех наложниц забирают!
— Наложница? Моя дочь? — вспыхнула от негодования Елень.
— А кто? Жена? Да ты не думай, он правда хороший человек. Женат уже шесть лет, а детей нет — жена пустоцвет, вот он…
— Саран! Ты говоришь о моей дочери! — перебила Елень, кипя от возмущения.
Сваха улыбнулась:
— Вот именно! Я говорю о Сонъи, которую помню еще стодневной крошкой. Ты думаешь, это первое предложение к твоей дочери? Сколько времени прошло, как вы здесь живете с капитаном Ким?
— С апреля. Первая гроза тогда была…
— Значит, уж четыре месяца… А мне за эти четыре месяца двадцать два раза предлагали договориться с тобой о судьбе девочки! Но я пришла только сегодня! Я даже не слушала этих старых, немощных интриганов, охочих до юного тела. Хотя и деньги предлагались немаленькие. Но! Сонъи мне как дочь! Представляла мою Аюн рядом с ними и сразу давала от ворот поворот. А тут? Тут хорошая партия, он человек хороший, жену свою любит, и та согласна на наложницу, так как в семье нет детей…
— Но она будет наложницей!
Саран скривилась и поправила юбки.
— Извини, конечно, но сама ты кто? Если мать — наложница, то как дочь может претендовать на роль законной жены?
— Я не наложница, — вздохнув прошептала Елень.
У гостьи от удивления округлились глаза. Она даже придвинулась ближе.
— То есть как не наложница?
— А вот так…
И Елень рассказала об отношениях с Соджуном. Саран слушала с замиранием сердца душераздирающую историю и молчала, комкая салфетку в руках. А подруга говорила и говорила, и на нее не смотрела.
— Елень, а ты понимаешь, насколько сильно он тебя любит? Он против рода пошел!
— Знаю, но мне от этого только тяжелее на сердце.
— Подумать только! Такой мужчина, такой мужчина.
— А откуда этот купец о Сонъи знает?
— Видел, как к ней и сыну капитана молодые дворяне прицепились. Говорит, что молодой господин Ким даже ударил одного по лицу, а Сонъи пряталась за его спиной, опустив покрывало, так он ее и увидел. Говорит, что красивая и цвет лица здоровый, значит, сможет родить здоровых детей…
— Мне нужно подумать, Саран. Мне нужно подумать.
— Конечно, подумай, — согласилась подруга, но тут же предостерегла, — только не затягивай с решением. Как бы потом не пожалеть.
Елень кивнула. Им Саран еще немного посидела, шепнула имя потенциального жениха и засобиралась домой. Хозяйка проводила ее за ворота, а потом, когда паланкин скрылся из вида, подхватила покрывало и, позвав за собой Анпё, отправилась на рынок, чтобы взглянуть на купца. Закутавшись в покрывало, она быстро дошла до палатки с пряностями, где в прошлый раз прятались Чжонку и Сонъи. Лавкой заведовал молодой румяный, круглолицый, мужчина с теплыми глазами. В лавке было полно народу, и он крутился веретеном, с кем-то шутил, с кем-то говорил обстоятельно и серьезно. Девушкам улыбался, сыпал комплиментами, но при этом не переходил черту дозволенного. Елень купила соли и перца и уже направилась на выход, как молодой купец перегородил ей дорогу.
— Я вас знаю, госпожа Фао, — промолвил он. Елень подняла на него глаза. — Видимо госпожа Им была у вас… Не отрицайте. Ваша дочь не будет обижена в моем доме. Она никогда не узнает, что такое черная работа, будет жить в достатке и роскоши. Я разрешу ей выкормить наших детей[3].
Елень еще раз посмотрела мужчине в глаза и, не сказав ни слова, покинула лавку. Купец провожал ее взглядом, пока его не окликнули.
А вечером, перед возвращением Соджуна, Елень подозвала дочь. Девочка слышала о приезде госпожи Им. Знала, что та сваха, но не придала этому большого значения. Она села напротив матери, оправила юбку. Елень взяла дочь
