встревоженно спрашивает Йорк, рассматривая сына. – Ну-ка постой! Ты прямо побледнел. Что это за бумага?
– Ничего важного, – уклончиво бормочет Омерль.
– Ну, если ничего важного, тогда можешь мне ее показать. Давай сюда, я хочу прочитать, – требует Йорк.
– Пап, ну правда же, там ничего важного! Но показать документ я не могу.
– Я должен прочитать, – настаивает Йорк и бормочет «про себя»: – Ох, боюсь я… Чует мое сердце…
Йорк, Омерль и герцогиня. Художник Henry Courtney Selous, гравер Frederick Wentworth, 1860-е
– Чего вы боитесь, дорогой? – недоумевает легкомысленная герцогиня. – Наверняка это обычная долговая расписка. Ваш сын наделал долгов, чтобы прикупить новые наряды к торжествам в Оксфорде.
А что у нас в Оксфорде-то? Что за праздник? Это большой рыцарский турнир в честь нового короля.
Но подозрительного Йорка такое простое объяснение никак не устраивает.
– Мой сын наделал долгов? Допустим. Тогда долговая расписка должна быть у кредитора. Не себе же самому он ее выписал. Думай, что говоришь!
И обращается к Омерлю:
– Ну-ка давай сюда бумагу.
– Нет, отец, не могу, прости.
– Нет, ты мне ее отдашь! И я прочту! – кричит Йорк и с этими словами вырывает бумагу и читает ее. – Предательство!.. Злодей! Подлец! Изменник!
Герцогиня ничего не понимает.
– Что случилось? – спрашивает она беспокойно. – Что все это значит?
Йорк вместо ответа громко зовет слуг.
Входит слуга.
– Седлать коня! – распоряжается Йорк и в отчаянии хватается за голову: – О, Господи, какая гнусная измена!
– Да о чем вы говорите, дорогой?
Но Йорк по-прежнему не удостаивает супругу объяснениями.
– Подать мои сапоги! Седлать коня!
Слуга уходит.
– Клянусь честью, я изобличу злодея! – обещает Йорк.
– Да что случилось-то? – не унимается герцогиня.
– Заткнись, дура!
– Не заткнусь! Омерль, может, ты объяснишь мне, в чем дело?
– Не волнуйся, это все ерунда, – отвечает ей бывший герцог, а ныне всего лишь граф. – Если что – я сам за все отвечу своей жизнью.
– Жизнью? – переспрашивает она.
Йорк в разговор не вступает, он занят спешными сборами.
– Эй, сапоги несите! Я еду к королю!
Входит слуга с высокими сапогами.
– Омерль, прогони этого противного слугу! – говорит герцогиня. – Бедный мой мальчик, ты что, переживаешь?
«Бедный мальчик». Однако! Эдуард Норвичский, герцог Омерль, родился в 1373 году, а Джоан Холланд (если, конечно, это именно она, а не кто-то выдуманный) – около 1380 года, то есть она примерно на семь лет моложе своего пасынка. Ничего себе «мальчик»! С одной стороны, Шекспир вкладывает в ее уста реплики молоденькой глупенькой девушки, что соответствует ее реальному возрасту, но с другой – как бы делает ее постарше. Или, может, это вообще не Джоан Холланд, а кто-то другой?
– Прочь с глаз моих, холоп! – кричит она слуге.
Слуга уходит.
– Я велел принести сапоги! – продолжает бушевать Йорк, который, кажется, ничего не видит и не слышит вокруг себя. Сапоги-то уже принесли, как нам сообщил автор несколькими строками выше.
– Остановись, Йорк! Что ты задумал? Ты собрался сдать собственного ребенка?
Необыкновенная прозорливость! Ты же, голубушка, только что неоднократно спрашивала, в чем дело и что случилось. Тебе никто ничего не объяснил, а ты, оказывается, уже и сама все знаешь?
– У нас с тобой нет других сыновей, – продолжает причитать герцогиня, – а новых рожать мне уже поздно, не по возрасту. Ты хочешь отнять у старухи сына, чтобы ее больше нельзя было назвать матерью? Он что, чужой тебе?
Опаньки! Так это, выходит, вовсе не юная Джоан Холланд, а восставшая из гроба Изабелла Кастильская? Тогда опять не все сходится. У Эдмунда Лэнгли и Изабеллы был не один сын, а двое и еще дочь. Второй сын, Ричард Конисбург, граф Кембридж, жив-здоров, проживет еще долго и умрет только в 1415 году, когда король Генрих Пятый казнит его вместе с соучастниками за Саутгемптонский заговор. И дочка, Констанция, тоже в полном здравии, помирать не собирается, вышла замуж, исправно рожает детей. Какое же право имеет мифическая герцогиня утверждать, что Омерль – единственный сын, других детей нет, и если что с ним случится – она перестанет быть матерью? Никакого.
А герцог Йорк наконец-то обращает внимание на вопли супруги и снисходит до разговора с ней.
– Ты совсем умом тронулась? Ты хочешь, чтобы мы скрыли заговор? Двенадцать заговорщиков решили убить короля во время праздника в Оксфорде, в этом документе их клятва, подписи и печати!
– Мы не пустим сына туда, вот и все. И нам нет никакого дела до этого, – решительно произносит герцогиня.
Вот и пойми этого Шекспира! «Старуха», прожившая жизнь при дворе, а рассуждает – ну чисто дитя малое. Трудная это задача: лепить единый образ из двух женщин, столь заметно различающихся и по возрасту, и по жизненному опыту.
– Идиотка! – рычит Йорк. – Да будь он хоть двадцать раз мой сын – я обязан предать заговор огласке.
– Ну конечно, тебе легко быть таким жестоким, не ты же его вынашивал и рожал, не ты мучился. Или, может, ты думаешь, что я его родила не от тебя и он тебе не родной, поэтому его и не жалко? Да ты посмотри на него, он же – вылитый ты, он похож только на тебя, а от меня совсем ничего не взял. Господи, я так его люблю! – стонет герцогиня.
– Уйди с дороги, – сердито говорит Йорк и уходит.
Вот какой у нас герцог Йорк, оказывается. В противостоянии двоих племянников не смог разобраться в своих чувствах, мямлил, метался, страдал, хотел угодить и тому и другому. А как дело коснулось родного сына – ни минуты сомнений, сплошная яростная решимость сдать негодяя властям, вскрыть заговор. Очистить себя от подозрений в причастности и выглядеть святее Папы Римского. Заодно и перед новым королем прогнуться. Интересная личность!
Герцогиня же, ранее выглядевшая туповатой дурочкой, проявляет себя находчивой и разбирающейся в психологии властных элит. Когда муж уходит, она говорит Омерлю:
– Давай за ним! Возьми одну из его лошадей и мчись к королю, постарайся его обогнать. Признайся во всем и вымаливай прощение, пока отец тебя не обвинил. Я поеду следом за тобой. Хоть я и старая уже, но верхом езжу хорошо, отец не намного меня опередит. Встану перед Болингброком на колени и не поднимусь, пока он тебя не простит. Спеши!
Уходят.
Уиндзор. Зал во дворце
Входит Болингброк в королевском одеянии, Перси и другие лорды.
Первый вопрос, который задает вошедший Болингброк, – о своем сыне. Прежде чем двинемся дальше по тексту,
