— Значит, одинаковые, то есть подтверждаются твои слова, что срезал веревку, что принес ее с собой на место убийства. Но...
— И что «но»?
— А то, что микрочастицы пота, обнаруженные экспертами на той веревке, которой душили Мухачева, принадлежат не тебе, а Дробову. Значит...
— Значит, подтверждается, что и он участвовал в убийстве?
— Во, соображать начинаешь; дальше больше, доказали мы с тобой, что вы с Дробовым точно убивали Мухачева.
—Так мы этого уже и не отрицаем... Я дал чистосердечные, он тоже.
— Какие же это «чистосердечные», если ты брал все на себя одного, хотя убивали втроем, Дробов — на себя и на тебя все брал, а третьего-то и выгораживаете.
—Ладно, припер ты меня, начальник, к стенке. Колюсь. Пиши: «Я, Эдя Алиев, чистосердечно признаю, что нас было трое».
— Кто был третьим?
— Мой кент по Надвоицкой колонии. Случайно встретил его на вокзале в тот день. Показалось, что втроем надежнее. Позвал с собой. Серега не возражал. Тем более, что у моего кента тоже личная ненависть была против Клопа — он у него электробритву в колонии спер из тумбочки. Ну, значит, пошли на дело...
— Ты мне «романы» не пой тут. Короче. Он из неприязненных отношений с Мухачевым пошел или из корыстных?
— Имеет значение?
— Имеет.
— И — из корыстных: мы с Серегой обещали ему отдать часы Мухины.
— Какой марки, не помнишь?
— Помню. Марки «Заря» (кварц с браслетом)...
— Это вот не эти ли часы, № 756916?
— О, кажись эти! — растерялся Алиев. — Вы что же, задержали моего кента?
— Мы задержали его, твоего кента, только вот накладка вышла, в одной колонии с ним ты никогда не сидел. Мы его в колонии и нашли. Он там отбывал срок за незаконное хранение и ношение оружия. Вот с его руки мы там и сняли эти часики. Мать Мухачева их тоже однозначно признала, — даже царапины на оборотной стороне указала, не глядя.
— Значит, совпадает мое показание с натурой? — нагло спросил Алиев.
— Не, Эдя, не совпадает. Часики-то мы с руки Романа Ахтаева сняли. Он и был третьим?
— Не... Часы, я, значит, перепутал, эти Серега, видно, я запамятовал, подарил Роману. Они в корешах.
— А какие же часы достались твоему кенту из Архангельска?
— А может, эти... желтого металла, на кожаном ремешке?
— Нет, Эдя, эти часы сняты братьями Ахтаевыми и Дробовым с руки убитого ими Кордина. Значит, признаешь, что и ты в том убийстве участвовал?
— Мне лишнего не надо. Так и до «вышки» насобираете мне статей.
— Насобираю, если правду не начнешь говорить. Ладно, чтобы не мучился, дам тебе еще один шанс на «чистосердечное». Послушай.
И Михаил включил магнитофон.
Из магнитофона полилась, как ни странно, довольно складная речь Сереги Дробова... Тихим, с хрипотцой голосом он рассказывал, как Алиев предложил, и они втроем — Алиев, он, Дробов, и Роман Ахтаев — осуществили убийство Мухачева в районе биохимзавода. Чем купили Дробова, чем его на испуг взяли, чем к стенке приперли, этого
Алиев не знал и узнать уже не мог. Но то, что это был точно голос Сереги, и что он первым сдавал «пахана», это было реально, как в морге. И запираться больше не было смысла.
В ушах его еще звучал голос Дробова:
— «По протоколу обыска признаю... найденные у меня связки ключей, подошедшие к проходящим по делу автомобилями «Москвич», «Жигули» и три «Волги», действительно оставлены мной в качестве трофеев, автомобили были нами взяты и проданы на Кавказ, а водители убиты».
— Признаю, — выдохнул горячо Алиев, — убили Муху втроем, третьим был... Роман Ахтаев.
«...Странно все-таки, рассуждал сам с собой по дороге домой Михаил, сколько времени потрачено на этих подонков... Если сосчитать все допросы, встречи, выезды, не один месяц за три года наберется. Кто же они, эти братья по крови? Удивительно, но каждый в отдельности не лишен не только человеческих, но и каких-то привлекательных черт. Каждый из них мог стать отличным профессионалом в своем деле, если бы научился чему-то. Роман даже красивым может показаться. Дробов — культурист, отличная фигура. Алиев вообще, посмотришь, милый, немного даже женственный юноша, на первый взгляд добрый и открытый. Младший, Вениамин, быстро реагирующий на окружающие события паренек, моторный такой, мобильный. Старший — Александр, наоборот, медлительный, тугодум немного, но и это может произвести благоприятное впечатление на окружающих... рассудителен, вдумчив, обстоятелен.
А если соединить эти бросающиеся в глаза их черты с такими фактами, взятыми из материалов следствия?
Роман сидит с 15 лет, за это время, прошедшее со дня первой «посадки», на свободе был всего месяцев 9. Часто добивал убитых. Нож втыкал в сердце, а потом ногой сверху... Да еще пяткой покрутится на рукоятке. Приговаривал при этом: «Чтоб наверняка, чтоб наверняка».
Сергей Дробов душил свои жертвы удавкой. На следствии, как уже говорилось, все пытался доказать, что «недодушивал», сил, дескать, не хватало, что жертвы вырывались и их потом добивали братья Ахтаевы. Но, по данным судебно-медицинской экспертизы, смерть наступала и от удавки тоже. Я попросил Дробова показать, как он это делал. И когда Сергей развел руки с удавкой, как на тренажере, свел их с усилием вместе, в глазах его мелькнуло удовлетворение.
Алиев — типичная «шестерка». И как «шестерка» свой «кайф» ловил. Просил у Романа: «Папа-Рома, разреши я!» И добивал ножом под ребра уже израненные жертвы. А потом снова и снова тыкал заточкой в шею, спину, ягодицы убитого. Убивал труп.
Вениамин Ахтаев в 13,5 лет участвовал в своем первом убийстве: он со сверстниками ногами забил насмерть курсанта школы милиции...
Старший Ахтаев Александр старательно выполнял все, что приказывал семейный «авторитет» Роман. И когда Роман, а вслед за ним, с разрешения Романа, и младший Вениамин стали спать с женой Александра, тот не возражал и не спорил. Что уж он чувствовал в эти минуты, находясь здесь же, в квартире, бог весть. Но в камере плакал, скучал по жене...
Такая вот компания. Мстители. Лет пять назад Вениамина курсанты-речники сильно побили. Роман обещал всех трупами сделать. Еще не потерял надежду тех курсантов разыскать и убить. Первая реакция на любое внешнее раздражение — «Убью!» Это — у Ахтаевых. У Дробова первая реакция — «Ненавижу!» У Алиева — «Разреши, я ударю...»
И все на «ментов» — с лютой ненавистью. Как будто милиционеры виноваты во всех их неудачах, бедах, комплексах....
У каждого, как выяснилось, в детстве свой «мент» был: у Вениамина тот, которого они с группой подростков ногами забили, у Романа тот, кто его за первое преступление брал, у Дробова — свой, у Алиева — свой. Но все «ментов» ненавидели. Даже странно, что среди жертв оказался лишь один милиционер. Наверно, если б дали им подольше погулять, было б больше. Потому что злобу свою они накапливали, лелеяли.
У каждого из них могла бы сложиться нормальная жизнь, повернись судьба иначе. Но стоило им собраться в банду, жестокую и беспощадную...
Вместе они становились неуправляемы, заражаясь отрицательной энергией, бациллами злобы друг от друга. Они нашли друг друга, чтоб быть вместе. И вместе совершать убийства. Такая была у них запрограммированность. Конечно, Роман был главарем, «паханом», «авторитетом», инициатором большинства преступлений. Но он им нужен так же, как они ему.
Потому что все они — не убийцы-одиночки, а волки, «люди банды».
Да и с главарем все не так просто. Им мог быть и Дробов, не столько мудрый, сколько хитрый. Злоба уже много лет переполняла его. Физической силы хватило бы, чтобы бить и убивать в одиночку. Но, видимо, не хватало той злой храбрости, рискованности, куражливости, которой обладали Ахтаевы. И они нашли друг друга. Каждый считал себя в душе главарем банды. А главарем, «авторитетом» была злоба. Дробов придумывал, возможно, некоторые из преступлений, часто был основным исполнителем, наносил первый удар, но Роман нужен ему был, чтобы ввести всю отрицательную энергию банды в нужное русло. Словом, настоящий «кайф», похоже, они хватали только когда убивали свои жертвы все вместе. А дополнительный кайф получали от безнаказанности. Их всегда было больше, чем жертв, они были вооружены, нападали неожиданно. И старательно заметали следы.
