Нина с упоением следила за ходом событий. Казнить Уайера, конечно, не казнят, даже не посадят, но так просто он не отделается. При этом в день трагедии его вообще не было в участке – он ездил на охоту. Но кого в Шанхае волнуют вопросы вины?
Верно, Хью первый раз в жизни оказался в ситуации, когда его обвиняли в том, чего он не совершал.
Нина почти забыла, как это восхитительно, когда тебя обнимает любящий мужчина, когда утром под одеялом натыкаешься на его руку и тихонько гладишь ее – просто так. Она приподнималась на локте, смотрела на спящего Клима. Густая бровь. Под закрытым веком быстро двигается зрачок. Горько-сладкая нежность.
Примирение с Климом было неожиданным. Нина так мечтала о Даниэле Бернаре – всего несколько дней назад, – а теперь она дотрагивалась до жестких волос Клима – легко-легко, только подушечками пальцев, – и каждый раз по нервам пробегал горячий разряд – а-ах!
Было в этом что-то животное, земное, но Нина настолько истерзала себя сложными чувствами, что ей хотелось именно простоты. Встретились два человека без прошлого и будущего и стали жить вместе, потому что им хорошо друг с другом здесь и сейчас.
Они как будто существовали в пузырьке воздуха, куда не было доступа никаким явлениям внешнего мира. Впервые за много лет Нина ощутила покой – пусть временный, пусть незаслуженный.
О Даниэле она старалась не думать. Он слишком больно ранил ее гордость; она слишком напугалась, когда их почти застали на месте преступления.
Единственное, что Нина себе позволила, – это расспросить Клима об Аде. Даниэль отзывался о ней пренебрежительно, но что-то не давало Нине покоя, как будто эта девушка могла ей угрожать.
– Расскажи мне о ней, – попросила она Клима. – Вы почти два с половиной года спали в одной комнате, неужели между вами не вспыхнула искра?
Он рассмеялся:
– Это еще что! Однажды я целую неделю спал на артиллерийских снарядах – и тоже, представь себе, обошлось без искр.
Когда Ада приходила фотографироваться, Нина тайком подглядывала за ней в приоткрытую дверь. Ей показалось, что она похожа на «Девочку на шаре» работы Пикассо. Худенькая, изломанная до неестественности, в волосах нищенский цветочек. Она не ожидала от Даниэля подобной безвкусицы.
Впрочем, ее Клим тоже был – ни дать ни взять – произведение кубиста: широкие угловатые плечи, треугольное лицо.
Клим подрядился делать репортажи для агентства «Рейтер» – газеты всего мира писали о шанхайской забастовке, и спрос на новости был высок. Он возвращался под вечер – усталый и переполненный впечатлениями. Подкидывал Китти к потолку, целовал ее в смуглый живот. Делал вид, что рассказывает ей, а не Нине о том, как ходил в университет – смотреть на студентов, которые рисуют патриотические плакаты и варят особый лак, намертво приклеивающий бумагу к стенам.
Все было как восемь лет назад, когда Клим пришел к Нине жить в дом на Гребешке. В стране происходило черт-те что: безумные большевистские декреты, разгон Учредительного собрания, война, митинги, – а они наблюдали за этим, будто зрители в театре, смешили друг друга и целовались.
То счастье тоже было внезапным, и точно так же Нина забыла о своих планах и убеждениях. Просто попросила Клима остаться. «Я же говорил тебе, что будет хорошо, – смеялся он. – А ты не верила».
Кто бы мог подумать, что их ждет…
Наученная горьким опытом, Нина инстинктивно оглядывалась по сторонам, пытаясь предугадать, с какой стороны ждать беды. Следователь пригрозил Климу депортацией, а генерал Глебов, хоть он и выжил после покушения, мог заподозрить его в связях с большевиками. Казаки – народ горячий…
– Я смогу постоять за себя, – пообещал Клим, когда Нина рассказала ему о своих страхах.
Но она сама решила кое-что предпринять.
Дом Тамары стоял тих и черен – электричества нет. Прислуга с тысячами извинений упорхнула бастовать:
– Мистер, мисси, все ушли, вся улица ушла. Мы – тоже…
Монашенка-кореянка, которую Тони пригласил в помощь жене, не могла оставаться на ночь, и после ее ухода Тамара и дети сидели одни при свечах и ждали возвращения Олмана. Он служил в волонтерском полку и вечерами патрулировал город.
В Американских Штатах судили учителя Джона Скоупса – за то, что он преподавал в школе теорию эволюции.
В Японии для мужчин ввели всеобщее избирательное право.
В Германии вышел первый том книги бунтовщика Адольфа Гитлера «Майн Кампф».
Нина Васильевна приехала – серьезная и деловитая. Принесла керосинку:
– Я так и подумала, что у вас даже чайник вскипятить не на чем.
Она ловко управлялась с кастрюлями и ложками. Мальчики смотрели на нее во все глаза: оказалось, они ни разу не видели, чтобы белая женщина сама готовила еду.
– Это что же, гречневая каша? – удивилась Тамара. Запах стоял необыкновенный – из детства.
– Через пять минут будет готово, – объявила Нина Васильевна. – Томас, неси тарелки.
Пир во время забастовочной чумы.
Мальчишки хихикали. Для них все происходящее было приключением. В школе не работал звонок, и с уроков их отпускали пораньше. На учебу детей доставлял автобус: возить каждого по отдельности – непозволительное баловство.
– А все-таки жизнь не лишена иронии, – сказала Тамара. – Белые люди назначили себя хозяевами Китая, но на свете нет более жалкого зрелища, чем хозяин, брошенный слугами. Грузчики в порту, наверное, до сих пор не могут опомниться: столько лет пытались изгнать иностранцев из страны, а оказалось, все, что требуется, – это не разгружать их корабли. Они сами уплывают, если товар в трюмах начинает гнить.
Нина Васильевна смотрела на нее, улыбаясь. Мысли ее были далеко.
– Что-то случилось? – спросила Тамара.
Она кивнула:
– Я помирилась с Климом.
Это была новость поважнее всеобщей забастовки.
– А как же Даниэль Бернар?
– Я подумала, что не хочу повторять ошибки Эдны. Она выбрала самый большой бриллиант, украсилась им, но потом оказалось, что таскать его неудобно: шею оттягивает. Да и боязно: вдруг украдут, вдруг потеряешь?
Вот как, теперь Нина Васильевна на свой лад повторяла Тамарины слова.
Когда-то Тамара в шутку поучала ее: влюбляться надо в умного, талантливого, сильного духом и некрасивого. Во-первых, на него никто не польстится – а это важно, когда тебе не двадцать лет. Во-вторых, ему в голову не придет самому за кем-нибудь приударить – он с детства привык, что девушки не обращают на него внимания. А в-третьих, если ты станешь его лучшим другом, он не будет представлять жизни без тебя. Он многого добьется и сложит все трофеи к твоим ногам. Мужчинам по большому счету нужно только одно: чтобы их ценили и уважали.
Тамару очень интересовал Клим Рогов: все, что Нина Васильевна рассказывала о нем, выдавало человека незаурядного. Но та опять отказалась привести его в гости.
– Почему? – удивилась Тамара.
– Я боюсь. Слишком хрупко все, понимаете?
Тамара понимала: когда-то давно она испытала подобное чувство. После долгих месяцев истерики («Как так, я не смогу ходить?») она вдруг успокоилась. Внутри словно перекрыли вентиль, и сердце перестало кровоточить. Странное, противоестественное ощущение, когда ты за один день становишься кем-то другим. Тамара в ужасе оглядывалась назад, в дни черной, беспросветной тоски, и ей было страшно, что чье-то слово или взгляд столкнет ее обратно. Шаткое, случайно найденное равновесие на острие иглы.
– А что сказал мистер Бернар, когда узнал, что у вас есть муж?
Нина Васильевна пожала плечами:
– Я не знаю. Даниэль опять уехал.
Олман влетел в дом – и сразу запахло конюшнями, кострами и сладкой помадой для усов.
– Здравствуйте, леди! Держите печенье: благотворительницы из антизабастовочного комитета сегодня одаривали всех волонтеров.
Он переоделся к ужину, вышел весь свежий и благоухающий; разложив салфетку на коленях, отведал гречневой каши.
– Китайцы бастуют во всех крупных городах – от Гонконга до Пекина, – делился он новостями. – Врываются на иностранные предприятия и ломают оборудование, так что, мисс Нина, готовьте новые подразделения своих бойцов.
Сил волонтеров и десанта точно не хватит, чтобы охранять каждую фабрику. Забастовщики требуют наказания полицейских. Возможно, сейчас, пока Хью Уайер занят спасением собственной шкуры, как раз удобный момент, чтобы подать прошение насчет лицензии в Международном поселении.
– Я хотела поговорить с вами на эту тему, – отозвалась Нина. – Вы можете свести меня с председателем Муниципального совета?
– Со Стерлингом Фессенденом? Дело можно решить гораздо проще – с начальником департамента.
– Я хочу предложить Фессендену соглашение. В городе тысячи русских, которым плевать на китайскую забастовку. Им не давали работать, потому что это позор для белых – горбатиться в цехах. Но сейчас у Международного совета нет других людей для обслуживания электростанции и водопровода.
