Мэнлиг, напряженно думавший о чем-то своем, опустив взгляд в землю, первым согласился с ним. Кивнув головой, он одобрительно сказал:
– Верно говорит Тэмуджин-нойон. Я сказал лишь то, что знаю, а дело нойона – решать. – Помолчав, он добавил: – Да и другого выбора нет, потому что в будущем нам понадобится помошь против врагов. Нельзя из-за пустого потерять такого союзника. А нашим я скажу, чтобы молчали, как мертвые.
– Нам всем нужно помалкивать об этом, – Тэмуджин убеждающе смотрел на Джамуху. – А то еще люди узнают, разволнуются. Понимаешь?
Тот с трудом подавил вздох, утвердительно кивнул головой.
– Да, анда. Придется сделать вид, что ничего не случилось. Это нужно нам с тобой больше, чем ему.
Тэмуджин достал с полки на левой стене домбо с архи и четыре чаши. Разлил по полной и подал каждому, по ходу солнца.
– Пусть это будет нашей тайной, и пообещаем друг другу никому ничего не говорить. – Тэмуджин требовательно взглянул в лицо джадаранскому тысячнику, скромно молчавшему при разговоре нойонов. – Мир в нашем племени сейчас держится благодаря только помощи Тогорил-хана, а если не будет он нам помогать – снова начнутся войны и грабежи, вновь порушится жизнь, а тогда нам уже никто не поможет. Это должно быть ясно каждому, кто носит на плечах голову.
– Да, – твердо отозвался тысячник и обещающе кивнул.
Все выпили.
– Ну, а теперь давайте расходиться, – сказал Тэмуджин, – Завтра, наверно, тоже без дел не будем сидеть.
На другое утро Тэмуджин проснулся, как всегда, со светом, однако на этот раз он не почувствовал обычного желания вставать, чтобы вновь приняться за дела. Долго лежал на спине, не шевелясь. Рядом с ним ровно и тепло дышала во сне Бортэ, положив руку ему на плечо.
Вспомнился вчерашний разговор с Джамухой и Мэнлигом. Он с горечью усмехнулся про себя: «Не таким оказался хан-отец, как я ожидал… Хотя сделал для меня он немало, а человек оказался не такой…»
Тэмуджин, после того как ушли поздние гости, лег в постель и долго не мог заснуть. Все думал о Тогорил-хане и не мог разобраться в своих новых чувствах к нему. Снова и снова он перечислял все заслуги хана перед ним:
«Весь последний год Тогорил был для меня единственной надеждой. И сполна оправдал себя. Весной ведь по моей просьбе привел огромное войско и остановил войну в нашем племени. Возвел анду на отцовское место, а теперь помог и мне. Кто кроме него так помог бы? Он сделал для меня не меньше, чем мой отец сделал для него. Даже отцовское войско вернулось ко мне благодаря его имени, а не с помощью Мэнлига и Кокэчу… – смешавшись, перебирал он свои мысли. – И тут же такое подлое воровство. Как это все можно понять?..»
По всему выходило, что Тогорил, раз он решился на такое бесчестье – человек неуемно жадный к богатствам, такой, что не может жить без того, чтобы прихватить, что плохо лежит. И на них с андой он смотрит лишь как на подручных, молодых да глупых, но нужных, а не как на близких друзей. И вся помощь его была рассчитана на то, чтобы поживиться на них.
«Кому же тогда на этом свете верить? – тяжело вздыхая, мысленно спрашивал себя Тэмуджин. – Остался верным другом один Джамуха, хотя и он умом еще не устоялся: сегодня он такой, а завтра совсем другой…»
На душе вновь было смутно и тяжело, чувствовалось какое-то вялое равнодушие ко всему, что происходило вокруг. Решив не вставать, пока не выспится окончательно, он закрыл глаза и скоро снова заснул.
Через некоторое время его разбудила Бортэ. Она стояла, склонившись над ним, трясла за плечо.
– Пришел Боорчи, говорит, что по важному делу.
Тэмуджин оделся, сел на хоймор и велел впустить нукера. Тот вошел, присел к очагу. Бортэ подала ему айрак. Отпив, он поставил чашу на стол и, покосившись на Бортэ, помолчав несколько мгновений, сообщил:
– Бэлгутэй приказал перебить семьи тех, кто напал на наше стойбище.
Тэмуджин, взявшийся было за свою чашу, поставил ее обратно. Бортэ на женской стороне замерла, побелев лицом, прижимая руки к груди.
– Всех? – спросил Тэмуджин.
– Всех, вместе с детьми и стариками.
– А те семьи, которые я простил?
– Тех – нет, те сразу укочевали куда-то. Сразу, как ты освободил их, наши и отпустили, вернули им все – и юрты с арбами, и скот.
– Ладно, хоть так… А как это случилось, почему он так сделал?
– Все эти дни он искал свою мать Сочигэл, очень хотел найти ее, страдал сильно. Но как он ни допытывался у меркитов, те ничего не могли ему сказать. Узналось только, что она ушла с каким-то сотником. Будто сама ушла, по своей воле. Вместе они сели верхами и ускакали, пока шла суматоха… И Бэлгутэй, видно, отчаялся. Нынешним утром он обвинил во всем семьи тех трехсот меркитов, приказал караульным сотням выгнать их в степь и перестрелять. Те и исполнили – ведь не могли они не выполнить приказ младшего брата своего нойона… А Бэлгутэй, видно, и на тебя обижается, думает: захотел бы, то мог помочь ему найти мать.
– А что Хасар делает?
– Он все эти дни собирал отцовское оружие и имущество, увезенное меркитами. Допрашивал пленных и заставил их нести все, что было захвачено: выделанные матерями шкуры, войлок, юрты… Юрты со шкурами он почти сполна собрал, а вот из оружия и половины не нашлось, какую-то часть он нашел в юртах нойонов и нукеров, а то, что не нашел, восполнил другим.
– Наверно, распускал руки на пленных?
– О-о, да он тут грозой всех меркитов стал, – улыбнулся Боорчи. – Многим досталось от его руки. Очень уж зол он был на них…
– Ладно, позови ко мне Бэлгутэя.
Когда Боорчи ушел, Тэмуджин позвал Бортэ.
– Я хотел расспросить тебя о Сочигэл, да все времени не было. Скажи, что ты думаешь, она виновата в том, что вас с Хоахчин нашли меркиты?
Та присела на свое место, подобрав взгляд, сказала:
– Я не хотела говорить тебе, чтобы не огорчать лишний раз, но раз вышло все так, видно уж, нужно рассказать. Мы с Сочигэл-эхэ как-то остались одни, здесь, у западной юрты, она и призналась мне во всем, что это она указала меркитам, куда скрылись мы с Хоахчин.
«Значит, так и есть, как я думал!» – Тэмуджин, получив ответ на мучивший его вопрос, почувствовал что-то вроде облегчения, будто тяжесть упала с плеч.
Он быстро спросил:
– Она сказала, зачем это сделала?
– Сказала. Она так и сказала мне: я нарочно выдала тебя, чтобы наказать Тэмуджина, да и всех вас. Почему, говорит, у вас должно быть счастье, когда у меня его никогда не было. Оэлун, говорит, заняла мое место, Тэмуджин занял место моего Бэктэра, и что, мол, думаете, вы так и будете наслаждаться, а мне смотреть на вас и завидовать? Я, говорит, нарочно сломала ваше счастье, а сама нашла здесь место и проживу, мол, не впервой мне в чужом племени жить… Она сошлась тут с одним пожилым сотником, и тот с ней будто бы неплохо обращался. Я спросила у нее, а как же Бэлгутэй, ведь он останется один, а она в ответ лишь усмехнулась: он не пропадет, мол, он как теленок, сосет у любого, кто даст. А Тэмуджин, говорит, не тронет его, у него мягкое сердце. Так и уехала с тем сотником в его курень.
– Что еще она говорила?
– Да все одно и то же: я не должна из-за вас лишаться счастья, мне дела нет до вас всех…
Тэмуджин, сузив глаза, думал над последними ее словами: «Значит, она потому решилась отомстить мне, что у меня «мягкое сердце»? А было бы оно у меня черствое, тогда и мстить она побоялась бы? Тогда что же есть человек, как не худший из животных? Значит, среди людей добрым быть – себе дороже, можно и голову потерять из-за своей доброты?».
Бортэ, взглянув на него, испугалась изменившегося его лица, не предвещавшего ничего доброго. Она встревоженно спросила:
– Не хочешь ли ты наказать за нее Бэлгутэя?
Тэмуджин с трудом оторвался от своих мыслей, нахмурил брови, раздумывая. Шевельнул рукой:
– Бэлгутэй за свою мать не ответчик, он ни в чем не виноват.
Она облегченно вздохнула.
– Тогда и не говори ему ничего про мать. Зачем ему это знать.
– Не буду.
Бэлгутэй вошел в юрту весь красный от возбуждения, выпучив глаза, он лихорадочно поворачивал головой, будто искал чего-то. Увидев Бортэ, он торопливо поклонился и встал, озираясь, заметно подрагивая всем телом.
– Садись, младший брат, – сказал Тэмуджин, – посиди с нами, поговорим.
Он посмотрел на Бортэ, глазами указал ей на бурдюк с вином, висевший на восточной стене. Она поняла, принесла к столу три медные чашки, налила по полной, поставила рядом корытца с пенками, овечьим сыром, творогом, туесок со сметаной.
Бэлгутэй присел, глядя в стол и напряженно помалкивая, видно, ожидая от брата выволочку за совершенное.
– Мой младший брат, – Тэмуджин мягко посмотрел на него, – говорят, юноша должен совершить какое-нибудь большое и трудное дело, чтобы стать взрослым. Пусть будет считаться, что сегодня ты совершил это. С этого дня ты стал истинным мужчиной. Давай, выпьем за это.
Бэлгутэй, видно, после свершенного им начал было сомневаться в том, верно ли он поступил, но услышав от брата одобрение, воспрял духом. Он успокоено, с просветлевшим лицом поднял чашу и, дождавшись, когда выпьет брат, разом осушил ее.
