поднялся на башню и сорвал оттуда чужое знамя. Германцы, решив, что такое могло быть сделано только по приказу короля, взялись за оружие и двинулись было к стану Ричарда, но осторожный Леопольд остановил их, понимая, что англичан много больше, да и рубиться после такой победы совсем уж никудышная затея...
Рыцари английского короля советовали ему сообщить герцогу, что знамя было сорвано безо всякого приказа, от простой дури пьяного рубаки. Ричард вспылил и рявкнул:
— Да почём вы знаете, что я не приказал бы это знамя сбросить, если бы сам увидел?! Никто другой ещё не водрузил над городом своих знамён, а этот выскочка уже тут как тут!
В конце концов ссора угасла. Удалось договориться и о дележе добычи — тут уже выступил в роли примирителя Филипп-Август.
И наконец окончательно исправили положение два больших судна, пришедшие с острова Кипр. Они вошли в акрскую гавань как самые добрые вестники, потому что привезли около четырёхсот бочек великолепного кипрского вина. Их встретили ликованием. Местное вино нравилось не всем, к тому же и оно в последнее время доставалось крестоносцам не так часто.
Лишнее говорить, что здесь делёж был донельзя точен и справедлив, не то уж точно не миновать бы раздора.
Глава вторая
Сын эмира
— Ну и как, Эдгар? Решишься ли ты принять участие в турнире? — спросил друга Луи, когда они, покинув пирующий лагерь, отправились побродить вдоль городских стен. Твой Брандис — отличный конь. Если уж он выдержал шторм у берегов Кипра и не заболел, как иные другие лошади, то на турнире ему цены не будет!
— А мне? — Эдгар поглядел на своего молочного брата со знакомой благодушной усмешкой, которой в прошедшие дни, в дни непрерывных сражений, Луи не видел на его лице. — Много ли будет проку на турнире от меня, если я и правил толком не знаю, и копьё держу не лучше дубины, и всяко побоюсь, что со своей силищей отправлю какого-нибудь рыцаря в лучший мир...
Граф Шато-Крайон весело расхохотался:
— Ладно, ладно! Все ведь когда-то не умели, а потом научились. Правила запомнить пара пустяков — я сам тебе их все перескажу. А что до силы, то тут уж чем больше, тем лучше. Копья-то будут тупые. А мечом ты бить умеешь и уж не изрубишь, надеюсь, наших добрых братьев-христиан. Вон, сир Седрик сильнее нас обоих вместе взятых, а и его король, кажется, уговорил тряхнуть стариной и тоже побиться на турнире. Право, попробуй! Не то, какой же ты рыцарь?
— Да никакой я рыцарь! — почти сердито ответил Эдгар. — Я вот всё думаю, думаю... Ричард велел до дня турнира решить всем, кто особенно проявил себя при последнем штурме, кому какая награда больше всего по душе. Денег мы уже получили, но он обещает что-то сверх них. Что-то, чего мы сами попросим. Ну я и думаю: может, мне признаться, что я вовсе не рыцарь, а бастард? А вдруг он согласится дать мне посвящение, а?
Краска, залившая при этих словах щёки и даже шею молодого кузнеца, ясно говорила о том, как сильно мучает его этот вопрос. И Луи стало стыдно — в эти дни, в дни великой битвы, он как-то и забыл, что его лучший друг помимо риска погибнуть под сарацинскими стрелами или мечами, подвергается ещё и позорному риску разоблачения. А ведь оно ничего хорошего не сулит!
— Ну, как тебе сказать... — смутился Луи. — Я не знаю, что, во-первых, может найти на Ричарда — он ведь то великодушен, то не приведи Бог — сам от многих слыхал... Правда, мне он обязан жизнью, и он знает, что ты мой близкий друг и молочный брат. Но ведь вопрос ещё и в том, что мы с тобой не подданные английского короля. А к Филиппу-Августу я бы не совался с этим! Он в отношении оскорбления рыцарской чести и всяких там правил и обычаев просто сам не свой! Я ведь, скажу тебе честно, тоже думаю об обещанной награде. И, если бы только Алиса была сестрой не Филиппа, а Ричарда... Или, ну скажем, Филипп был бы таким, как Ричард... Словом, тогда я бы знал, чего просить! А что? Разве род Шато-Крайонов чем-то хуже Плантагенетов? Но наш король не отдаст мне сестру — лучше в монастырь её отправит... Я уже говорил этим утром с Алисой. Она сказала, что брат хочет вернуть её во Францию. Предлагает ехать с нею. А что я отвечу? Что не могу нарушить клятву Святому Кресту и покинуть тех, кто идёт дальше, в поход к Иерусалиму? Говорил я ей это.
— А она что?
— А что она? Что ты хочешь от женщины? Плачет. Хотя вообще-то она — мужественная девушка. Можешь себе представить: говорит, что готова тайно со мной обвенчаться! Мол, потом Филиппу всё равно будет некуда деваться.
— Ну так и обвенчался бы! — воскликнул с жаром Эдгар. — Ведь ты любишь её, и она любит тебя. Думаю, епископ Балдуин вас не выдаст. Обвенчаетесь здесь, а потом она будет ждать тебя во Франции.
— Да-да! А я буду воевать и думать, рогат я или ещё нет? — ехидно подхватил Луи. — Ах, братец мой, разве ты ещё так наивен и не знаешь, что даже самая верная женщина способна изменить при определённых обстоятельствах?
— Я в это не верю.
— И ты встречал верных жён?
— Встречал. Моя мать была верна моему отцу, хотя даже не была с ним обвенчана.
Этот твёрдый ответ заставил Луи замолчать. Он задумался.
— Право не знаю, Эдгар, как помочь тебе с посвящением в рыцари! — произнёс
